Из цикла «В отцы годится» №8: Дебют

Она понимала, что в глазах прохожих была шлюхой. Не в каком-нибудь ужасном смысле, а в простом, буквальном. Шлюх здесь, видно, любили и уважали — Юля не встретила ни одного осуждающего взгляда. Конечно, никто не мог гулять голышом по городу, кроме самой отчаянной и безбашенной шлюхи.

Юля никогда не думала о себе так, но... она поняла, что ее жгло так больно и сладко. Она сейчас была шлюхой. Она никогда трахалась, но... Непреодолимый барьер, отделявший ее от секса, вдруг пропал. Она была ближе к сексу, чем любой в этом городе. Она и была ходячим сексом, — потому-то ей и улыбались.

Она вдруг поняла, что ей говорили мужчины, хоть не знала ни слова по-французски. Они ее нанимали. Они приглашали ее потрахаться.

И вот этот бородатый месье, выросший у нее на пути, наверняка делает то же самое.

Он улыбается ей. С виду симпатичный. Годится ей в отцы. Глаза добрые, располагающие. И она перед ним — голая...

Юля вдруг похолодела.

Она была голая посреди города, она испытала невозможное, — но она все равно похолодела оттого, что вдруг допустила ЭТО. Просто допустила, что она может согласиться.

Не согласилась, а только МОЖЕТ согласиться. Просто может, и все. Это возможно...

Ни от кого и ни от чего, кроме нее, это не зависит. Никто не принудит ее, если она откажет. Никто не осудит, если она согласится.

И никто не узнает...

Юля жалобно улыбалась бородачу. В ушах у нее шумело, как перед обмороком.

***

Поль Маню встал раньше обычного. Черт знает, что его подбросило в такую рань. До работы оставалось несколько часов, и он решил выйти кое-что прикупить.

Тогда-то он и понял, что его подняла сама судьба: мимо дверей его дома шла прелестная, а главное — совершенно голая шлюха. Совсем-совсем молоденькая, свежая, как булочка, с влажными вьющимися локонами и грудками-фруктиками. Вкусная, милая, без этой грязи, которая неизбежно прилипает к ним рано или поздно.

Ай да сюрприз! Флики* еще не набежали в такую рань, и девочка, видно, решила собрать утренний урожай.

____________________

*Жаргонное название полицейских во Франции, как в США — «копы». (Прим. авт.)

— Привет! Ты такая смелая! — сказал он ей. — Последний раз я видел голую девушку на улице лет десять назад. Сколько ты стоишь?

Она остановилась, глядя на него красивыми темными глазами, вкусными, как виноградинки.

— Привет! — снова сказал Поль. — Ты слышишь меня?

Она улыбалась, глядя ему в глаза.

Она казалась совершенно спокойной, и в то же время была полна какого-то скрытого томления. Присмотревшись к ней, Поль понял, что ее переполняли эмоции, буквально кипевшие в ее взгляде. Видно, прогулка голышом сильно возбудила девочку, с волнением понял он.

И еще он понял, что она его не понимает.

— Ты глухонемая? — спросил он. — Или иностранка?

Шлюха смотрела на него, сдвинув брови. Потом спросила с ужасным акцентом:

— Ду ю спик инглиш?

Ну конечно, подумал он. Они все оттуда — Чехия, Польша, Югославия. И выглядит не по-нашему.

— Да-да, конечно, — сказал он ей, — я говорю по-английски. Ты можешь ничего не бояться и смело пройти ко мне. Мы договоримся. Я готов заплатить, сколько ты скажешь, но не дороже двухсот евро. Согласна?

Шлюха пронзительно смотрела на него своими виноградинками. Соски ее топорщились от возбуждения, киска блестела, будто ее смазали жиром. Поль почувствовал, что начинает сильно возбуждаться.

— Ты очень милая, — сказал он, — и я уже хочу тебя. Пойдем, — и приглашающе раскрыл перед ней двери.

Шлюха сделала шажок и остановилась. Видно было, что она колеблется.

— Тебе мало? Хорошо, пусть будет триста. Ты такая милая, что я готов и на это... но не больше. Добро пожаловать ко мне!

Она наконец вошла, сверкнув ему своими виноградинками.

Поль обнял ее за голые ягодицы и повел в комнату.

На душе у него звенели золотые трубы и гремел райский хор. День начался чудесно: снять такую вкусняшку у собственных дверей — редкая удача; а то, что она пришла к нему голышом, истекая похотью от собственного бесстыдства...

Поль прямо-таки зарычал.

— Прости, малютка, но я так хочу тебя, что предложу тебе выпить уже после того, как мы разочек трахнемся, ты не против?

Он жадно привлек ее к себе и впился в тверденький сосок с большим ореолом. Шлюха ахнула.

— Ты... трахать... меня... — то ли сказала, то ли спросила она.

— Да, именно это я и собираюсь сделать! Мы правильно друг друга поняли, но тебе надо срочно учить английский. А лучше французский, — приговаривал Поль, облизывая сочное, как манго, тело молодой шлюхи. Мысль о том, что на этом теле налип целый слой похотливых взглядов, сводила его с ума.

«Они смотрели на тебя, а я трахаю!» — думал он, сунув руку ей в киску. Там было липко и горячо, как в свежей булке с кремом. — Ого, как ты течешь! — приговаривал он, с наслаждением хлюпая в ее лепестках. — Ты горячая девочка! Ты трахаешься так же горячо?

Шлюха стонала, как в порнофильме, и это впервые не звучало фальшиво. «Она играет неопытную девочку» — думал Поль, глядя на то, как она сутулится и прячет взгляд. — «Такую себе стесняшку. Бог мой, как же это заводит!...»

Он бы смаковал это умопомрачительное тело целую вечность, мял бы упругие ягодицы, сдавливал бы языком тугие клюквинки сосков, наслаждаясь стоном возбужденной шлюшки, пригубил бы ее соки в нежной развратной киске... но он уже не мог.

— А ну-ка покажи, какая ты горячая штучка... а! Все равно не понимаешь! — Поль завалил ее на диван, стараясь не быть грубым, и резво посбрасывал с себя тряпки. По-хорошему она должна была его раздеть, но... он сам завалил ее, так что...

— Ааа... Аааа... Оооооу! — мяукал он от наслаждения, вплывая в ее сладкое тело. — Какая ты узкая! Ооо, как приятно! Ты обтягиваешь меня так, что я и потрахать тебя не успею и кончу, как мальчишка... Аааау!

Он умерил прыть, потому что спустить все в первую секунду было бы слишком расточительно, и медленно скользил в плотном лоне своей нимфы, скулившей, как щеночек. Глазки ее плыли, тело дрожало от похоти...

— Правильно, не подмахивай мне, а то я раньше времени... Ооо! Оооо, ну как же вкусно! — Поль был готов плакать от неописуемого букета ощущений, окутавших его член в тугой шлюшкиной утробе. Он вдруг кинулся коршуном на ее рот и прилип к нему, жадно вскрывая сжатые губы. Шлюшка решила поиграть с ним, и это подлило масла в огонь его похоти. — Ах ты, шалунья, — мычал Поль, проникая в сладкий ротик, и они со шлюшкой взвыли дуэтом.

Поль трахал ее с двух сторон — языком и членом, — и обеими концами был глубоко-глубоко в ней, и наслаждение окутывало его с двух сторон одновременно, и выдержать это было совершенно, ну прямо-таки совершенно невозможноооооооо...

— ОООООООО! О! О! О! — шлепал он яйцами по мокрой промежности, и потом, когда пропитал шлюшку спермой, как губку, все еще не мог успокоится и лизал, кусал, мял горячее тело, ходившее ходуном под ним...

Наконец он слез с нее.

— Ну и ну! Ай да малышка! Ты сделала мой день! Такого удовольствия я давно уже не испы... что? Что такое?

Малышка плакала. Бедра ее все еще танцевали от похоти, а из горла рвались то ли стоны, то ли вслипывания, — но из глаз текли слезы, стекая мокрыми струйками по щекам.

— Ты чего, девочка моя? Тебе было неприятно? Привыкай, такая уж у тебя работа... Упс!

Его член был весь в крови. И шлюшкина киска тоже.

— Что это? У тебя месячные? Почему ты не ска...

Он вдруг понял, что ее слезы и кровь на гениталиях связаны совсем иначе.

— Ты что, была целочкой? — спросил он, подсаживаясь к ней. — Девственницей?

— Ага... Virginity... — кивнула шлюшка, услышав знакомое слово.

— Но... как такое возможно?

На этом ее познания в английском ...  Читать дальше →