Сон Василия Петровича
Страница: 2 из 2
внимания, я не планировал, сама понимаешь...
— Как женщина может не обращать на срач внимания? — возмутилась Маринка. — Это все равно что вам сказать: вот он круче, вы рядом с ним гэ, но вы не обращайте внимания...
— А я уже давно не обращаю внимание на такое, Маринк... Вряд ли это хорошо меня характеризует, но... Ложись, где хочешь — хоть тут, хоть здесь. Распаковывайся, а я пока чай...
— Не могу я распаковываться, когда такое! Вот это где должно лежать? А вот это? А это?..
— Щас я пожалею, что тебя позвал, и выгоню обратно, — бормотал Василий Петрович, растаскивая кучу по полкам.
— А я, думаете, плакать буду? У меня общага, все законно... Вот срач этот вычищу и выгонюсь.
Уборка заняла полтора часа.
— Ну вот. Теперь можно и разложиться, — выдохнула Маринка. — Или вы меня выг...
— Не говори чепухи, — буркнул Василий Петрович. — Там чай остыл сто лет как...
Они пили чай и рассматривали друг друга. Как всегда и бывает, днем Маринка была совсем другой Маринкой, чем та, которую Василий Петрович хуярил в тусклом свете ночника. И эта новая Маринка щипала его за нервы все сильней...
— Вы кто? — спросила она.
— Вася, — ответил Василий Петрович.
— Ну уж нет. Васей я никогда не смогу... давайте, как было, ладно?
— А что я, такой старый?
— Вы не старый, вы... короче, я имела в виду не это. Кто вы, что делаете, чем занимаетесь? Давайте знакомиться, что ли.
— Давайте! Очень приятно, Василий Петрович!
— Очень приятно, Марина!..
Они хихикали и выспрашивали друг друга о жизни, не без удовольствия играя в эту игру... и при этом оба знали, что им обоим гораздо интересней другой вопрос, который так никто и не задал.
Чем ближе к вечеру — тем острей он сгущался в пыльной квартире Василия Петровича. Маринка сбегала в общагу, в универ (первый курс, все серьезно), вернулась (все-таки вернулась, еб твою мать, торжествовал Василий Петрович, хотя в квартире были ее вещи) и полезла в душ. Она терпел, не зная, как ему быть. Маринка вышла запакованная, застегнутая, без каких-либо намеков на, и они снова пили чай.
В конце концов Василий Петрович проводил Маринку в ее комнату, укрыл, пожелал спокойной ночи — и...
Не выдержав, нагнулся чмокнуть ее — просто чмокнуть куда-нибудь, куда ткнутся губы в темноте. И они ткнулись прямо в раскрытый Маринкин ротик...
Он знал, что она тоже не хотела — точнее, не собиралась, — и все у них выходило случайно и в последний момент. Но тем острее были эти внезапные провалы в бездну, когда только что было нельзя ничего, а сейчас уже можно все.
Первым номером с Маринки слетела одежда — вся одновременно, как лопнувшая шкура. Вторым Василий Петрович оголился сам — и ухнул на нее целоваться, чтобы вприкуску к поцелую вымучить все тело. Поцелуй сразу же был мокрым и отчаянным, и сразу были крики, и хуй сразу стал орудовать в липких верховьях, подъебывая клитор, и сосочки бодали шкуру Василия Петровича, как молодые рожки. Поцелуй незаметно перешел в секс... то есть он никуда не перешел, а сразу же и был сексом, с первой секунды, просто Василий Петрович ебал свою женщину одновременно и хуем, и языком, и губами, и руками, которые шастали по всему ее телу сверху донизу, и совершенно непонятно было, на что Василий Петрович опирается...
Быть джентльменом на этот раз просто не получилось. Когда язык залип где-то в любимом горле, руки натягивают на тебя любимое тело, как скафандр, а хуй так глубоко, что об этом страшно думать, — тогда не до приличий. И Василий Петрович залил Маринку до ушей, выкончался в нее нахуй, и ее недра впервые впитали его влагу.
— Месячные давно были? — прохрипел он, когда смог говорить.
— Нет... пятый день... — шепнуло его собственное тело (так ему казалось).
«Не бывает, чтобы так везло» — думал он, проваливаясь в Маринку не только телом, но и всеми выхолощенными нервами.
И спал он тоже в ней, и ему снились странные, кощунственные сны — будто он зарывается, маленький и голый, в маму, которой давно не было в живых. И почему-то за окном мелькали какие-то огни, и вокруг что-то стучало, и он никак не мог понять, что.
***
Игра в приличия кончилась на третий день. Маринка выходила голая из душа, впервые смакуя свое бесстыдство, и Василий Петрович ебал ее (не обязательно хуем, но суть-то все равно одна) — ебал ее в коридоре, на кухне, в той же ванной и даже на балконе, хоть из соседнего дома было все видно.
Днем они не виделись — он был на работе, она на учебе, — а вечера были забиты сексом и всеми его оттенками. Ими же были забиты и ночи, и утра, хоть после утренней ебли Василий Петрович чувствовал себя пенсионером на гонках.
В воскресенье они впервые провели целый день вместе. Он не привык ничего с ней делать, кроме ебаться, и нервничал, как пацан на первом свидании. Они были в ресторане, в кино, во всяких красивых местах, говорили о чем попало, и сквозь каждое слово Василий Петрович слышал — «это все ерунда, что я тебе говорю. Вот вечером, когда вернемся...»
Он не стал дожидаться вечера и выебал ее в тихом уголке Воробьевых гор. Это был их первый трах на улице и в одежде. Конечно, удовлетвориться нихуя не получилось, и они летели, возбужденные, домой, чтобы продолжить прямо с порога.
Потом Маринка открыла ноут и висела вконтакте, а Василий Петрович деликатно вышел. Ей кто-то позвонил, и он поднес ей телефон, и пока вручал его — успел краем взгляда зацепить экран и выхватить оттуда:
«Мама, я должна все рассказать. Я встретила мужчину 45 лет и влюбилась, как дура...»
Ему пришлось выбежать во двор и сплясать там калинку-малинку. И потом, когда они пытались трахаться на ночь, но уже было нечем, он гладил ее и пытался сказать что-то, что так хотелось сказать, но губы давно уже разучились говорить такое, и поэтому он просто молчал, чтобы не наговорить лишнего...
***
Среди ночи он вдруг проснулся.
Все вокруг двигалось и пульсировало. Кровать была узкой, за окном мелькали огни.
Поезд, вдруг сообразил Василий Петрович.
Ему стало холодно. Маринки рядом не было, потому что полка кончалась сразу за его телом.
— Маринк?... — позвал он.
Никто не ответил ему, и он понял, что один в купе.
«Она еще не подсела» — понял он, — «это позже, за Сарапулом...»
И тут же понял другое.
«И не подсядет» — думал Василий Петрович, леденея. — «Я просто уснул здесь, в купе. Я просто думал про девочек и про их сосочки. Я давно никого не трахал и привык думать на ночь глядя всякую приятную хуйню. Все это мне просто приснилось, а теперь я...»
— Ааааа, — тихо закричал он (громко было стыдно).
И почувствовал какой-то внутренней шишкой: главное — не вставать. Может, еще это... Может, получится. Может, все-таки не сон, а...
И он закрыл глаза. Яростно зажмурил их, и еще придавил подушкой, чтобы не мешали огни.
Сонная муть еще колыхалась в голове, и он нырял в нее, нырял, чтобы растаять и выскользнуть из этого поезда, который все время догонял его то стуком колес, то гудком, то пинком под зад. Муть убегала от него, как тень, и ему никак не удавалось окунуться в нее, и в голове уже засел знакомый гвоздь, который сверлит мозги, когда не спится...
«Господи» — впервые в жизни молился Василий Петрович. — «Верни меня туда. Верни к ней. И я буду хорошим...»
И снова яростно жмурил глаза, которые вдруг начали видеть сквозь закрытые веки, и еще кто-то вдруг включил свет в купе, яркий и пронизывающий, как сквозняк, и было видно, что все полки пусты, нигде ни вещей, ни белья, и только в одну нижнюю вжался он, Василий Петрович Синягин, толстый и лысый мужик в трусах...
— Марин! — жалобно позвал он, отворачиваясь от себя. — Марииин! — крикнул он и вылетел из купе, оставив там Василия Петровича догонять свой сон, и понесся по вагону, который вдруг стал бесконечным, как коридоры министерства. — Марииииииин!..
***
—... Что? Что такое? Ну что?..
Губы чтокали ему в ухо и целовали его. Легко и нежно, как ребенка.
— Марин?
— Ну вот она я. Что-то приснилось? Спи уже, спи...
Он корчил пласкивую рожу, которой не было видно в темноте, и тыкался в ее грудки, и хотел все рассказать, но она уже сопела, обняв его, и он не посмел.
«Придется быть хорошим» — мелькнуло в голове, и все отлетело в сон.
Последние рассказы автора
Оглянувшись еще раз (мало ли?), Марина осторожно спустила с бедер плавки. Переступила через них и застыла, как привязанная, боясь отойти.
Вообще-то здесь не нудистский, а самый обыкновенный пляж (ну, или не пляж, а просто...
Читать дальше →
Евгений Львовичтак и сделал. Будь он лет на пять помоложе, он бы еще поборолся с волнами, а сейчас... Нет, он не боялся, конечно. Просто он и так знал, что сможет победить их. Тратить силы на доказательства этого бесспорного факта не имело никакого...
Читать дальше →
Как бы там ни было, однажды в столицу одного из бесчисленных эмиратов, на которые распался некогда могущественный Арабский Халифат, и правда прибыли два высоких гостя (о том имеются пометки в дворцовой хронике). Один из них — Мамуль, юный принц...
Читать дальше →
Казалось бы, не самая круглая цифра, бывают и покруглее, — но Лайли, домашний лепрекон Гюнтера, решила сделать из нее праздник ну прямо-таки национального масштаба.
Впечатленный ее размахом, Гюнтер предлагал кинуть эту идею в бундестаг. Но Лайли была левой и не верила в правительство. Она заявила, что эту идею похерят, как и все хорошие идеи.
 ...
Читать дальше →
Пожалуй, это было проще всего: внушить себе «не бывает» и делать вид, что просто прогуливаешься по Москве и раздумываешь, не зайти ли в уютное кафе. Тем сильнее был риск расточиться на атомы, когда все окажется правдой. Потому что, однако же, все и было правдой...
Правда, похожая на мыльную оперу, над которой и смеяться-то грешно: провинциальная...
Читать дальше →