Ошибка евнуха

огнем в лоб.

— Ты славный, — сказали лепестки, будто оправдываясь, и ужалили снова.

Сладкий яд пробрал Мамуля до костей.

— Ты милый, — говорили лепестки, — и я рада тебе. Рада, что первым будешь ты... Я рада. Я рада... — и снова и снова жалили его в лоб, в нос и щеки, как ребенка. Мамуля будто окутал сладкий кокон, лишивший его дыхания. sexytal.com Гурия шептала ему, как она рада, целовала его и плакала, чем дальше — тем сильнее, всхлипывая между поцелуями и вымазывая его солью своих слез.

Почему-то именно эти слезы лишили его разума, и тело принца вдруг стало действовать отдельно от головы, которая не могла думать ничего, кроме «великий Аллах!... « Руки его обхватили нагую фигурку и крепко прижали к себе, губы перехватили жалящие лепестки и всосались в них, сгорая во влажном огне...

Мамулево тело вдруг ощутило, как ему мешает одежда — и мгновением спустя та валялась на коврах, покинув своего хозяина (хоть он никогда в жизни не раздевался без помощи нянек); руки его вжимали, вдавливали в себя податливую плоть, дрожавшую под ними, губы выкусывали из соленых лепестков поцелуй за поцелуем...

Обжигающий вихрь подхватил два тела, слепленные грудь к груди, и швырнул на ложе, и там принц все глубже врастал в живое блаженство, трепетавшее под ним, — языком, грудью и удом, который горел в тесной утробе; бедра вталкивали его вглубь все сильней и быстрей, и очень скоро толчки слились в сплошную дрожь, звеневшую в едином крике обезумевших детей, которые вдруг перестали быть детьми и вместе коснулись запретной грани...

***

— Мой господин и правда юный принц, как о нем говорят? — спросила наложница, склонившись в позе, которая казалась вполне почтительной.

Аль-Маразми довольно крякнул.

«Она действительно умна. Дерзкая насмешка под покровом учтивости — искусство, коим владеют немногие...»

— Все зависит от тебя, — сказал он. — Я стану им, если ты пробудишь его во мне... Ты читала Сенеку в оригинале?

Наложница подошла к нему — в каждом движении ее нагого тела чувствовался хищный жар, — и потянула с мудреца шаровары. Ее глаза загадочно блестели.

— Ты хочешь сказать, что сейчас подобные разговоры неуместны?... Ооо, — мудрец застонал, когда его дряблое естество окуталось паутинкой полузабытых прикосновений. — Я понимаю тебя... понимааааю...

Наложница ничуть не торопила события. Свесив изобильные груди, она ласкала премудрого ученого и сверкала ему своей загадочной улыбкой, будто говоря ему: если нужно, я буду делать это целую вечность.

— Эпикур полагал смысл жизни в наслаждениях, и... шайтан меня дери! Что ты думаешь об этом?

Наложница взяла губами его уд, который слегка приподнял головку, подобно сонному коту, если его разбудить.

— Вот достойный ответ! — выдохнул мудрец, приблизив дрожащие руки к медным волосам наложницы. — Еще киники... о Аллах!

Ее пальцы ползли у него под одеждой. Отклячивая зад, наложница всасывалась в тело мудреца, и в нем разгоралось понимание земных и небесных истин...

«Молчание — ответ мудрых», — думал тот, извиваясь под ее языком. — «Очевидно, она читала киников, хоть и в позднейших пересказах... Конечно, она не так молода, как мне сказали, но ее мудрость с лихвой искупа... ааа... ааааа...»

... Мамуль и Айни лежали, прилепившись друг к дружке — грудь к груди, губы к губам, и выхолощенный уд Мамуля купался, как в меду, в оплодотворенном лоне своей первой женщины. Они были так потрясены тем, что с ними произошло, что не могли говорить.

— Тебе было больно? — наконец прошептали губы Мамуля, не отлипая от ее губ.

— Бо... больно?

— Нянька Айше сказала мне, что тебе будет больно... Что ты будешь кричать, и чтобы я не щадил тебя. А я хотел щадить, но забыл... Я причинил тебе боль, да?

— Не знаю...

Они шевельнулись, чтобы еще теснее прижаться друг к другу. Руки Айни медленно скользили по спине Мамуля, и тот подвывал, как щенок.

— Ты плачешь? — спросил он, когда Айни всхлипнула.

— Я не хочу делать это ни с кем, кроме тебя, — прошептала она сквозь слезы. — Ты уйдешь, придут другие... Я не хочу...

— Ты не будешь!... — Мамуль даже подскочил, напугав Айни. — Ты будешь всегда со мной!

— Но ведь я наложница эми...

— Мой дядя, эмир Аль-Бубух, подарил тебя мне. Ты поедешь со мной в Хачистан, и мы никогда не расстанемся.

Несколько мгновений Айни смотрела на принца, распахнув влажные глаза. Потом завизжала, прыгнула на него и обхватила руками-ногами, как маленькая...

***

Следующее утро принесло ужасные вести: великий эмир Аль-Бубух убит, вражеское войско движется к дворцу и не сегодня-завтра будет здесь.

Хачистанский двор в панике засобирался домой. Юный принц Мамуль непрерывно обнимал свою новую наложницу, не отходил от нее ни на шаг и время от времени целовал прямо на глазах у правоверных, откинув ей хиджаб. Нянькам, делавшим ему замечания, он орал — «всех казню!» — и вновь приникал к сладким устам.

— Кого будем казнить? — спросил его палач, которому сказали, что есть работа.

— Казнить?... — недоуменно переспрашивал принц, щупая сквозь шелк тугие грудки Айни. — О чем ты? Уйди прочь!..

Когда караван уже выходил из дворца, его догнала какая-то девушка и повалилась в ноги принцу:

— О великий господин! Возьми меня с собой! Старик, который говорил, что заберет меня к себя, отдал душу Аллаху прямо на любовном ложе! Я не хочу оставаться в этом обреченном городе! Не отвергай меня, прошу тебя! Я обучу вас с Айни всем тонкостям любовной науки...

К ней ринулся было стражник, но Мамуль махнул рукой:

— Хорошо, я беру тебя, только не ори...

Что было дальше — доподлинно неизвестно. Дошло до нас только то, что спустя считанные дни дворец великого эмира был жестоко разграблен, а хачистанский караван так и не вернулся домой.

Известно, однако, и то, что спустя некоторое время в округе появился непобедимый воин. Прошло несколько лет — и он стал султаном одного из прибрежных городов, давших отпор захватчикам. С ним были две прекрасных женщины — одна младше, другая старше. Первая стала его женой, вторую он отпустил, одарив золотом, награбленным в походах. Все знали, что султан хорош на коне и в доспехах, а истинной хозяйкой города была султанша Айни, умевшая со всяким говорить на его языке.

Несмотря на все совпадения, в них все же трудно поверить — слишком далеко отстоит блистательный султан Мамуль от беспомощного принца. Впрочем, на все воля Аллаха великого, милосердного, и смертным неведомы пути Его...