Из цикла «В отцы годится» №5: На круги своя

в лесу. Машина его осталась на далекой просеке в 25 километрах к востоку... впрочем, сейчас это было неважно. Сейчас нужно сориентироваться, найти нужный остров, соорудить лодку и не перевернуться в ней.

Лодка была надувная. Он пять раза надувал и сдувал ее на Гребном канале, но тогда не было такой усталости. Ноги отказывались давить на насос, и он присел, отгоняя комаров, которые жрали его, несмотря ни на какие реппеленты. Потом все-таки встал и надул лодку.

Пока он выплыл к нужному острову, глядя в смартфон с GPS-ом, солнце успело закатиться за сосны. Сырой воздух звенел комарами.

«Заночую на острове. Так даже лучше. Меньше зверья», — думал он. По дороге он успел сто раз проклясть свою затею и обозвать себя дураком — но теперь было поздно. Третий остров, к которому он подплыл, был тем самым.

Уже стемнело, — пришлось включить фонарь. Комарье ринулось к нему, и казалось, что рядом включилась невидимая болгарка. Оставив фонарь подальше, Илья Степаныч сдул лодку (так требовали правила безопасности), упаковал ее в твердый футляр, сложил у валуна, навьючился и пошел искать то место.

Оно было рядом. Там высились две скалы, единственные на острове. Сухоруков понял, что это именно то место, даже не глядя в свой смартфон. Он не волновался: усталость вышибла все чувства. Он просто не знал, что там будет. Наверно, ничего не будет, думал он. По крайней мере, сегодня. Разобью палатку и заночую, а утро вечера мудренее.

Между скалами было нечто вроде скамьи, грубо стесанной по горизонтали. Это уже совсем интересно, думал Сухоруков. Жертвенник? Священное место древних финнов?

Подойдя к скамье, он сделал то, что было естественно в его случае: присел на нее. И понял, что встанет отсюда очень нескоро.

Он снял рюкзак. Фонарь высвечивал корявые лапы елей и живую ртуть комарья, пляшущего в белом луче. Потом Сухоруков зачем-то достал из рюкзака талисман. Почему-то он подумал, что его здесь нужно достать, а почему — и сам не знал.

Он сидел с талисманом и вертел его в руках. Просто сидел и вертел. Вокруг ныло комарье, хлюпала вода, гудел слабый ветер в соснах — тысячи звуков тишины, если к ней прислушаться. Больше никаких звуков не было.

И в какой-то момент он просто почувствовал, что он не один.

***

Страха не было, было просто это чувство. Оно заставило его обернуться в одну, в другую сторону, мотая фонарем.

И тогда он увидел ее.

Она сидела на той же скамье. Древняя, как камень. В одежде, как из музея. И смотрела перед собой, не видя ни его, ни фонаря.

Страха не было. Сухоруков, оказывается, давно знал, что будет что-то такое, и был готов. Он даже не пытался понять, откуда здесь эта старуха, зная, что этого не может быть, и просто не надо в это вникать.

— Здравствуйте, — на всякий случай сказал он. Прозвучало смешно, но было не до шуток.

— И ты здравствуй, — ответил голос, скрипучий, как ветки сосен. — Я ждала тебя.

— В самом деле? — переспросил Сухоруков, как дурак.

— Талисман не обманет, выведет ко мне. На то и создан.

Они помолчали. Сухоруков чувствовал, что мерзнет, но не от холода, а от ледяного тока, идущего от старухи.

— Знаю я, зачем пришел, — сказала она.

Сухоруков и сам не знал, зачем он пришел, и снова промолчал.

— Стало быть, она сгинула вместо тебя?

Этого он не ожидал.

— Откуда вы знаете? — крикнул он.

— Судьба моя такая — знать, — скрипела старуха. — До тебя она была здесь. Седая, как я. Сидела вот там, где ты сидишь.

— Что?

— Плакала, что тебя убили. Оттого и поседела вмиг. А я что? Талисман есть талисман. На то он и сделан.

— Как это — «меня убили»? — раздумчиво переспросил Илья Степаныч.

— Так. Всяк думает, что он в первом и единственном круге живет. А этих кругов больше, чем звезд на небе. Когда тебя убили эти разбойники, которые спутали тебя со своим подельником, она пришла ко мне. Как ей талисман достался — не знаю, и не моя это печаль. И я вернула ее, как и положено, на год назад.

— На год назад? — повторил пораженный Илья Степаныч.

— Таков уговор. Предупредила я ее, что от судьбы трудно уйти, но уговор выполнила. Не ушла от судьбы, стало быть... Кто ее убил? Разбойники? Вместо тебя, коли ты здесь сидишь?

— Да, — прошептал Сухоруков.

— Отчего не увела тебя на край света, не схоронила от них?

— Схоронила, — сказал тот, едва владея голосом. — Но они и там меня нашли.

— Искали тебя?

— Наверно, нет. Случайно...

Старуха кивнула.

— Трудно от судьбы уйти. И тебе будет трудно. Великим героям удавалось это... ну, а мое дело — дать то, что талисманом обещано.

— Вы вернете меня на год раньше?

— Ты уже там.

— Как?

— Так. Прощай. Желаю тебе не возвратиться сюда.

— Кто вы?

— Место, где милая твоя родилась, знаешь, а меня не знаешь. Все забывают люди...

Старуха пропала.

Он еще не видел этого, не светил фонарем в нее, — но он знал, что ее нет.

Посветив и убедившись, он какое-то время сидел на скамье. Воздух понемногу оттаивал от каменного холода, исходящего от старухи.

Потом он громко сказал в никуда — «спасибо вам!» — встав на всякий случай на колени. В ответ ему скрипнула ветка, уронив пару шишек.

«А может, это бред? От усталости и горя?» — думал он. — «Сейчас поем, разобью палатку, а утром видно будет...»

Кое-как соорудив себе ночлег (он делал это в Питере сто раз, но сейчас все шло вкривь и вкось), Сухоруков влез в спальный мешок и отключился.

***

Его разбудили птицы.

Пока он вылез из мешка (это заняло, наверно, целый час), они так раззадорились, что хотелось прикрыть уши.

Над островом плыло туманное озерное утро.

«Ну что?» — думал Сухоруков. — «Бред это или нет, а пора назад. Который у нас там час?»

Он достал смартфон. 6.10. Чертова рань... но это хорошо.

И вдруг его что-то кольнуло. Что-то на экране.

Он глянул туда снова — и пялился минуту или две, пока не понял:

5 июня 2015 года.

При любых обстоятельствах он подумал бы, что сбилась дата (нажалось что-то, мало ли) — но сейчас...

Оледеневший Сухоруков прошелся к воде. У этого камня он оставил лодку...

Лодки не было.

В груди екнуло ледышкой. Кто-то спер. Просто нагло спер его лодку ночью, пока он спал. Растерянный Сухоруков вернулся к спальному мешку...

Мешка не было.

Секунду назад был, а теперь не было. И рюкзака не было. И еды. И всего.

Он сел в мокрую траву.

«Или я сошел с ума, или... Или я действительно в прошлом, и все предметы из будущего реальны до тех пор, пока... пока я их вижу или трогаю».

Он обдумал свое положение. До берега — метров семьсот, а то и километр. Плавает он, в принципе, неплохо, вот только вода ледяная... И он не переправит на тот берег одежду и смартфон. Он выйдет туда голым, и его будут жрать комары, и он будет блуждать по этому проклятому лесу, не зная дороги... И машины у него тоже не будет. Потому что в 2015 году никакой машины ни на какой просеке здесь не было.

Зато, если он справится, у него будет Илька. Живая. Она уже у него есть, только далеко. И она еще этого не знает.

Стоп.

Он даже закрыл глаза, чтобы додумать эту мысль до конца.

Если Илька здесь была — значит, она все это сделала. Она все это смогла. Она переплыла озеро, выбралась из лесу, вернулась в Питер, нашла там его...

Если она все это смогла ради него — значит, и он сможет. Ради нее.

Нужно только две вещи. Первая — хорошенько изучить карту, пока она доступна.

Вторая...

Раздеваясь, Сухоруков достал талисман и крепко привязал его к телу ремнем от рюкзака. Больше он не взял ничего — не было смысла.

Подойдя к воде, он сунул туда большой палец. Поежился.

«Она смогла», — напомнил он себе. И осторожно, маленькими шажками вошел в воду.