У секса свои законы

В создании эскизов задника сцены к предстоящему балету у Большакова проблем не было.

Солдат пошёл в гарнизонную библиотеку, где, на правах читателя, попросил у библиотекарши Калининой подшивку журнала «Огонёк».

Елена Павловна принесла, что он просил, и помогла найти статью о премьере «Лебединого озера» в Большом театре. К статье была приложена фотография сцены с фигурками балерин на фоне лесного озера.

Снимок был достаточно хорошего качества (всё-таки «Огонёк»), чёрно-белого исполнения. Для Большакова не составило труда представить его в нужном цвете, а «Петровичу» возможность просунуть руку под край юбки и погладить гладкую ножку капитанши в районе близкой к промежности.

— Прекрати! — испуганно одернулась библиотекарша и торопливо отошла в сторону.

Она уже чувствовала наполнения животика и не сердилась на озорство биологического отца будущего ребёнка. Потому дала зарок: «Больше — ни-ни!»

Лёгкая шалость «Петровича» пробудило скучающее «Я».

— Посоветуй капитанше в своей новелле (которую она никак не допишет), вставить больше намёков на откровенные сцены, — посоветовала третья ипостась, — но не уточнять подробности грехопадения. Текст должен растопить любопытство, не более. Подробности сочинительница женского романа должна будет выспрашивать у тебя, Борис Николаевич (давненько Большакова так не называли), и тем приблизится к границе порока...

— Неплохо бы иметь на этот случай какой-нибудь форс-мажор, — сказал «Борис». Женщины в сложных обстоятельствах теряются. А тут ты, с крепким плечом и намёками, что к ней не равнодушен.

— И, что не прочь её шпокнуть, — прибавил «Петрович».

— «Петрович», твои казарменные штучки сейчас не уместны! — шуганул вторую ипостась «Борис».

— «Борис» прав, — сказал «Я». — Ниночка достаточно амбициозная светская дама, уверенная в себе и не позволит по отношению к личной особе резких поползновений...

— Но, как большинство красивых женщин, ей будет льстить, что своей внешностью не оставляет мужчин равнодушными, — продолжил мысль третьей ипостаси «Борис».

— Советуете говорить недомолвками? — спросил Большаков

— Где-то так... — подтвердили первая и третья ипостаси.

— Недомолвка — это недостаток смелости! — внёс свою лепту «Петрович». — А женщины любят смелых мужчин. Прямых и смелых. Таких, чтобы их можно было читать, как открытую книгу!..

Все оторопели от этого спича.

— Чё так на меня уставились? Я тоже кое-что запоминаю...

— Молодца! — похвалил вторую ипостась «Борис», и уже к Большакову: — В общем, дерзай Боря! Но палку не перегибай, напирай постепенно...

Тут «Петрович» ну, никак не мог промолчать: — Как будто целку ломаешь!..

— Горбатого могила исправит, — буркнул в сторону «Петровича» Большаков, но в принципе не возражал.

Объект его желания того стоил...

...

Большаков взялся за перенос задуманной композиции с эскиза на полотно с большим энтузиазмом. Через несколько дней контуры будущего задника были готовы.

Слева и справа от зеркала озера, он расположил силуэта больших деревьев и густой подлесок. Само озеро поместил в центре. За дальней кромкой водной глади виднелся, растворяющийся в сценическом пространстве, лес. Сквозь ветви могучих дубов проглядывала круглая луна, от которой на поверхности озера должна была лечь мелкая рябь лунной дорожки.

После создания рисунка, на всём полотне работа застопорилась.

Бестужева, которая в перерывах между занятий с юными балеринами ежедневно, на несколько минут, заглядывала в спортивный зал, не сразу заметила эту перемену в настроении художника.

Сегодняшний контроль показал, что он сидит на табурете не первый час, и, в буквальном смысле выражения «считать ворон» в кусочке голубого неба, что виднелся в высоком окне спортивного зала. И был занят этим «делом» столь серьёзно, что не прервал его, даже когда Бестужева появилась у него за спиной.

— Чём проблема? — спросила она строго, обдав солдата приятной смесью ароматов французских духов и запаха молодого тёплого пота (видимо только что усиленно тренировалась в танцевальном классе).

Большаков встал, повернулся и оказался лицом к лицу с командиршей.

Первое, что ему бросилось в глаза, это крохотная капелька влаги на верхней, слегка подрагивающей губе. Нины Георгиевны.

— Что ждём? От чего сидим? — хмурилась подполковниша.

Эта, несерьёзная сердитость уверенной в себе женщины, подтолкнула Большакова мыслить ясно и логично. Он решил, что настал момент приоткрыться.

Для начала, юноша принял вид мыслителя со скорбным лицом.

Такие лица встречаются на церковных иконах в деревенских храмах по всей России — глубокая печаль на благородный лик.

У Нины Георгиевны даже перехватило дыхание, при виде столь огорчённого образа, знакомого каждому русскому христианину. Страдалец, да и только! Не хватает лишь ореола над головой и сопровождение жалостливой капеллы из добропорядочных прихожанок...

Бестужева зажмурила глаза, а когда открыла вновь, убедилась что перед ней стоит, не кто иной, как разгильдяй из разгильдяев — рядовой Большаков.

— Так, в чём дело? — повторила Нина Георгиевна суть вопроса. — Творческая депрессия? Тоска по родине?..

Женщина была ужасно сердита, стояла перед сердешным горемыкой, уперев руки в осиную талию.

— Одиноко мне, — слабым голосом патрона произнёс «Борис». — Понимаете, Нина Георгиевна, я в этом зале, как в бункере. Четыре стены и — полное одиночество. Даже поговорить не с кем...

Слова звучали обречённым тоном человека, ожидающего сочувствия.

Бестужева, тут же, прониклась сложностью момента.

Могла рухнуть создаваемая ею мечта. И требовались срочные контрмеры!

— Что вы предлагаете? — спросила она более мягким тоном. — Подселить в спортзал, кого-нибудь из ваших сослуживцев?

Боре нестерпимо захотелось коснуться языком прозрачной капельки, что до сих пор поблёскивала на верхней губе сердитой красатулички.

Видимо, это желание как-то отразилось на лице солдата, ибо — жена Полякова сделала упреждающий шаг назад: «Излишняя осторожность не помешает, — решила она, и тут же подумала: — А бывает осторожность излишней?»

— Я вас внимательно слушаю.

— Никого подселять не надо, — сказал Большаков поникшим голосом. — Мне бы час, другой пообщаться с теми, кто близок к теме, ради которой я тут замурован.

— Имеете в виду художников? Увы, таковых в моём распоряжении нет.

— Среди балерин...

— Что? — надо было видеть, как изменилось до этого почти участливое лицо Бестужевой. Губы сжались, чёрные крылья бровей тревожно вскинулись, в глубине тёмных глаз полыхнуло пламя немедленного возмездия. — Посмотреть на девочек захотелось?!

Большаков расправил поникшие плечи, (вблизи они, вдруг, показались Нине Георгиевне очень широкими), перешёл на твёрдый голос:

— Довольно безответственное заявление, Нина Георгиевна, если не сказать — оскорбительное, по отношению ко мне, как к художнику и коллеге, работающему с Вами над общим проектом!

Он резко повернулся и пошёл в сторону уложенных друг на друга гимнастических матов. Упал на них спиною, сунул под затылок сомкнутые в «замок» кисти рук и уставился на окрашенный белой эмалью потолок спортзала.

Возникала опасная минута раскола.

Каждая из сторон могла пойти va banque (ва-банк), накалить атмосферу возникающего «конфликта» и отказаться от уговора сотрудничать.

Ни Бестужевой (всё начинать заново), ни Большакову (по известным читателю причинам), столь внезапный разрыв не был нужен.

Весы взаимной зависимости, медленно раскачиваясь, «раздумывали» чью сторону прижать...

Заинтересованность Бестужевой по не нагнетанию распрей, казалась очевидней. Ей, позарез, нужен был этот надувшийся, как большой ребёнок, солдат. Точнее, не он сам, а его умение работать с красками.

Конечно, через мужа и, каких-то там командиров, можно было бы применить ...