Сила искусства

Нине Георгиевне не спалось. Причиной тому было необычное поведение мужа.

Он и раньше старался во время интимных общений вытянуть из неё какие-то грубости, относящиеся к занятию любовью.

Началось это, примерно, полгода назад, с незначительных намёков на грубый фольклор, и просьб: «быть раскрепощенной», «помогать воображениями», «называть части тела своими словами»...

Коренной горожанке и москвичке эти матерные существительные и глаголы были, конечно, известны. Но одно дело их слышать со стороны, а другое, произносить вслух в постели с любимым человеком. И Нина Георгиевна сопротивлялась просьба супруга, как могла. Отнекивалась. Просила не заставлять «говорить такое».

Но трудно отказывать любимому мужчине в такой «малости» и вот один раз, она, через «не хочу», выполнила его просьбу.

С тех пор и повелось.

Поляков уже не просил, а требовал киску называть пиздой, фаллос — хуем, а совокупление — еблей. И, слыша это из уст жены, ебал её без устали.

Да и сама, Бестужева чувствовала, что завелась. Подмахивала и стонала под напором мужа неистово, словно вновь наступил их медовый месяц...

Утром ей было стыдно смотреть мужу в глаза. Словно накануне она делала непристойное...

Потом Поляков начал фантазировать. Придумал, что все балерины перед выходом на сцену делают мужчинам-танцорам раскрепощающий минет.

Сначала было непривычно слышать, как она, якобы, сосала чужой член. И не один. Потом свыклась и терпеливо подыгрывала вопросам мужа на эту тему, понимая, что помогает мужу достигать нужной для полового акта эрекции.

Однако, сегодня, он требовал «играть» по-новому. Начал «укладывать» жену под другого мужчину, утверждая, что тот ебал её на самом деле. И получал от этой своей необычной фантазии энергию и удовольствие...

У Нины Георгиевны осталось ощущение, что муж сам толкал её на измену. И с кем? С Большаковым!

Такого в их постельных сценах ещё не случалось. И она (какой стыд!), не удержалась и потекла как «раздроченная сучка».

Именно так определила своё состояние Бестужева, вспоминая сладкие судороги от невероятно сильного оргазма и смутное видение того, кому муж её уговаривал отдаться...

Прислушиваясь к своим ощущениям, жена подполковника не обнаружила никакой паники, но тягостное удивление присутствовало. Такого груза ответственности за свою семью на неё ещё не взваливали. А уж коли рассказывают об измене, значит, собираются взвалить... И от этого восприятия «возможного» жене Полякова не спалось.

Сквозь неплотно сдвинутые шторы она видела тёмное небо, но на востоке уже виднелась, едва заметная полоска цвета осенней листвы. Это начинался рассвет...

Она поглядела на спящего рядом мужа. Сумерки ночи скрывали черты его лица, Но Нина Георгиевна и так помнила, сколь оно прекрасно, когда спокойно и не тронуто эмоциями проблем, не искажено судорогами страсти...

Надо было вставать, приготовить супругу завтрак.

Стараясь не разбудить, осторожно опустила обе ноги на пол, на ощупь нашла домашние тапочки и тихо поднялась.

У окна задержалась.

Гонимые ветром, быстро двигающиеся облака, окрашенные в малиновый цвет невидимого солнца, выглядели агрессивно...

...

На душе Нины Павловны было мерзко и пусто.

— Это неправильно, — сказала она. — Так не должно быть.

— А мне понравилось!... — ухмыльнулся Поляков, гоняя по безупречным зубам обильно выдавленным «Поморином».

Восстанавливая, утраченные вчерашней активностью силы, он немного переспал и, поскольку у подъезда его уже ожидала машина, спешил на выезд.

После чистки зубов, подполковник ловко побрился, освежил щеки забористым «Шипром», надел чистую рубашку и, любуясь на собственное отражение в круглом настенном зеркале, расчесал свою гордость — густые волнистые волосы.

Заметив, что жена внимательно следит за его приготовлениями, сказал:

— За вчерашний вечер, особенно спасибо, дорогая! Давно не испытывал такого подъёма своего... Ну, знаешь, о чём я... И, судя по всему, тебе тоже подфартило в наших фантазиях... Давно так не кайфовала. Верно?

На прекрасном лице Нины Георгиевны отразилась откровенная брезгливость.

— Ладно, ладно, — сбавил обороты Поляков, не принимай слишком к сердцу... Пошалили немного, попридумывали разное... Что тут особенного? Как муж и жена, имеем право себе позволить... В следующий раз придумаем что-нибудь покруче... Например ты с двумя сразу... Вдруг пригодиться...

— Ты это чём? — судорожно сглотнула Нина Георгиевна. — Как это с двумя?!

— Да успокойся. Это я после нашего вчерашнего... По инерции, так сказать...

Поляков, застёгнул портупею.

— Кстати сказать, твоего Большакова, намедни, прямо из столовки отправили на полигон. Что-то там малевать. Ты особо-то не расстраивайся. Ненадолго... — подошёл к жене и попытался поцеловать

Нина Георгиевна отстранилась,

— ... дней на десять. Даже соскучиться не успеешь. Как он тебе вчера помог, а?..

Здесь Поляков неуместно подмигнул и тут же получил звонкую пощечину.

В тёмных глазах жены сверкала неподдельную ярость.

— Ого! Бьют, значит — любят, — свёл подполковник возникший инцидент на плоскую шутку.

Опытный политрук, умел держаться на плаву и не в таком казусе, и, когда нужно, легко выруливал к правилам светского комильфо.

— И ещё одно соображение, — продолжил он, невозмутимо, уже находясь в дверном проёме, — не будь строга к этому солдату. Возможно, он нам понадобится в дальнейшем... Пока, моя несравненная!

Бестужева пыталась что-то произнести, но Поляков успел послать супруге воздушный поцелуй и вышел, затворив за собой — любимым обитую дерматином входную дверь...

...

Выходки мужа и сообщение, что художник её спектакля задействован в другом месте, не могли способствовать нормальному состоянию Нины Георгиевны. Сопроводив близнецов в детский сад, она не вернулась домой, как это обычно делала до начала занятий балетной студии, а пришла в спортзал и осмотрела, в каком состоянии находится оформительская работа будущего балета.

Задник для «Лебединого озера» был готов наполовину. На досчатом полу спортзала лежало полотно с лесным озером и лунной дорожкой по зеркальной глади воды. Чащу противоположного берега пронизывал голубоватый туман. С чёрно-зелёного неба светила жёлто-зелёная луна.

Незавершенными оставались два крупных дерева по краям переднего плана, и ближняя кромка водоёма, на фоне которого должен был стоять макет куста невысокой ракиты.

Задумка про отдельно стоящее деревце принадлежала художнику и Бестужевой она очень понравилась.

Ракита делалась в натуральную величину отдельным реквизитом и ставилась перед задником с лёгким смещением в левую сторону сцены. Выполняя танец, девушки могли перемещаться между ракитой и рисованным полотном задника, создавая для зрителей из зала дополнительную иллюзию глубины сценического пространства.

Большаков уже заготовил нужные ветки, установил их пучками на крестовины, и готовился облачить «листвой» из кусков маскировочной сетки, которые лежали у основания «куста» в ожидании своей очереди...

Нина Георгиевна присела на стул, предназначенный для отдыха художника, и осмотрелась.

Всё говорило ей, что помещение «осиротело» внезапно.

Перед ней стояло два табурета, служившими «журнальными» столиками для кистей и красок в тюбиках. На полу, у ножек стула «теснились» различные банки с разведённым акриловым. Рядом — открытая канистра с водой, которую, если не добавить в приготовленный колер, то он, наверняка, пересохнет...

Чуть в стороне от табуретов — тумбочка с электрочайником, открытой коробочкой заварки, надорванной упаковкой рафинированного сахара. Алюминиевая кружка, с выглядывающей из неё чайной ложкой, дополняла эту нехитрую композицию солдатского натюрморта.

На гимнастических матах лежали: сложенное в несколько раз одеяло и взбитая подушка.

«Спит и работает,...