Из цикла «В отцы годится» №4: Лифт любви

.. ты тонкая, но крепкая, в самом соку. С такой потрясающей грудью... и голос у тебя густой, чувственный... Но ты молодая. Иногда бываешь почти ребенком. Думаю, тебе от двадцати трех до двадцати восьми... Двадцать пять! Угадал?

— Эээм... Будем считать, что да. А руку вы у меня все время будете на сиськах держать?

— А... тебе нравится?

— Не уверена. Лежит себе, как на перине... Тяжелая, между прочим!

— А соски у тебя такие же большие? — решился Гладков.

— Ээээм...

— Большие и розовые, да? Чтоб много-много молочка деткам было, да? — шептал он, массируя пышную грудь. Кристи охнула и отстранилась, но сзади был угол лифта, в который Гладков загнал ее и возобновил ласки — уже двумя руками.

В лифте сверкали искры и рвались фейерверки.

— Какая же ты чувственная, Кристи, — сказал он вслух, стягивая край ткани с ее упругих шаров. — Аааа, ааа... — запели они вдвоем, когда он нашел ее голые соски и взялся за них сразу двумя руками. — Аааа... — подвывал Гладков от ужаса и от похоти. — Тебе нравится? Нравится, девочка моя?

Он нагнулся, взял в рот горячий сосок, боднувший его, и стал взаправду сосать, причмокивая, как грудничок. Кристи застонала густым басом.

— Нравится? — бормотал он, мучая ей грудь. Она не отвечала ничего, извиваясь под его ласками.

«Как мы это здесь сделаем»? — думал Гладков. — «Она наверняка побрезгует на грязном полу... Неужели стоя, как ковбои в порнушке?»

Он нащупал Кристинины бедра, круто расходившиеся в стороны, как у индийских шакти.

— Ничего себе, какие... Да у тебя идеальная фигура! 90—60—90?

— Шестьдесят — да, — хрипло отозвалась Кристи. — Пятьдесят девять... Остальное больше...

— Обалдеть, — искренне говорил Гладков, расстегивая ей джинсы.

— Может, не надо? — вдруг спросила Кристи. Жалобно, как девочка.

— Но ты же хочешь, хочешь!... — Гладков схватил ее за грудь, обвил рукой талию, с силой массируя тугое горячее тело... — И я хочу. Очень-очень-очень хочу... Кристи, девочка моя, не бойся. рассказы о сексе Не бойся, моя кудряшка, все будет хорошо... все будет очень-очень хорошо... — бормотал он, стаскивая тряпки с ее замечательных бедер и спуская их глубоко-глубоко вниз, ниже колен. — Ну вот мы и голенькие, ну вот, — лихорадочно гудел он, наглаживая руками всю Кристи сверху донизу, во всех местах одновременно. На ее животе болталась майка. — Давай маечку снимем, а? Давай? Она мешает... Что? Что, что, моя девочка?

— О... оо... ооо... Ооооууууэээээ!... — вдруг расплылась Кристина, извиваясь в темноте. — Эээ! Э! Э!

Ее рука дрожала между ног — Гладков чувствовал ее вибрацию. Недолго думая, он сунул туда свою собственную, окунув ее в горячий клей.

— Моя... девочк... кончи... чувственн... такая... — вылетали из него ошметки слов, обугленные от перегрева. Кристи ревела и взбивала бедрами воздух, рука Гладкова отчаянно хлюпала в ее промежности, другая хватала грудь за оба соска сразу; лифт ходил ходуном, и казалось, что какой-то великан трясет его, как спичечный коробок.

Кристи кончала долго и душераздирающе — Гладков даже устал вибрировать в ее киске, хлюпавшей ему на одежду.

Потом она оползла вниз, как студень, и тот еле успел подхватить ее.

— Уууууууфффф, — выдохнули они оба, хоть Гладков не кончил, и яйца его ныли, будто их сдавили клещами.

— Ну и нуууу... — сказал он. — Ты такая чувственная...

— Где-то я это слышала, — отозвалась Кристи густым басом.

— Но ведь ты кончила сама, я даже тебя не...

— Хотите продолжения? — спросила Кристи.

— Ээээ... вообще-то да. Очень, — похолодел Гладков.

— Можно я вам... минет сделаю?

Было ясно, что она впервые произносит это запретное слово.

— Даааа! — заорал он, лихорадочно расстегивая брюки.

Это был самый короткий минет в мире: он только сунулся во влажный ваккуум, окутался его скользотой, мгновенно растаял в ней, спазмируя до костей, пару раз наподдал бедрами — и лопнул, разбрызгивая сладкий огонь в Кристи, которая подавилась его кончей и кашляла, роняя слюни Гладкову на яйца...

— Я даже приготовиться не успела, — пожаловалась она. — Вы так быстро...

— Просто... ты меня... сильно... возбудила... — говорил ей голос Гладкова откуда-то из глубин, опустошенных ее ртом.

Они помолчали.

Кристи покашливала где-то внизу. Гладков сполз туда, к ней, и обнял за плечи.

— Можно? — спросил он.

— Угу...

Они снова помолчали. Им было вкусно и тепло, и тела их продолжали общаться, обмениваясь невидимым током.

— Спасибо тебе, — сказал Гладков.

— На здоровье. Вам спасибо, — отозвалась Кристи.

— Мне-то за что? Только хотел извиниться, что пристал к тебе. Вообще я не такой.

— А какой?

— Ну... Трудно сказать, какой. Со стороны виднее. Но я никогда не приставал к девушкам в лифте. Даже странно, — со смехом сказал Гладков.

— И я тоже... к мужчинам, в смысле.

— Да? Вот видишь... Это лифт, наверно, какой-то заколдованный!

— Наверно...

Они снова помолчали.

— А у тебя до сих пор сись... грудь голая, — сказал Гладков.

— Да ладно, я не побью вас за «сиськи». А вы что, против?

— Нет, но... придут нас спасать, откроют — а там...

— Думаете, придут?

— А как же? Что мы здесь, как Аида и Радамес, что ли?..

— Риии-торна-вин-ти-кооор*... — вдруг запела Кристи красивейшим контральто.

___________________

*Ария Аиды из одноименной оперы Верди. (Прим. авт.)

У Гладкова похолодело в кишках.

— Огооо! — восторженно крикнул он, когда она допела фразу. — Ты что, оперная дива?

— Ну... не совсем дива, и не совсем оперная... Я больше по джазу.

— Вот это да! Ты просто молодчина, Кристи! — горячо сказал Гладков, сопровождая слова бурной жестикуляцией. И нечаянно задел что-то тугое и мягкое.

— Ааай! — мяукнула Кристи.

Гладков сжался.

— Это был мой сосок! — сказала она.

— Прости. Я случайно.

— Я знаю...

— А здорово, что теперь нам можно трогать друг друга везде... — он положил руку ей на грудь. — И в этом нет ничего такого...

— Тогда и я вас буду трогать за... член. Вы еще не спрятали его?

— Нет. Только он липкий и противный.

— Я знаю. Он был у меня во рту.

Гладков прикусил язык, а Кристи нащупала его хозяйство и принялась изучать своими горячими, нежными пальчиками, из которых в него шло щекотное электричество...

— Ааа... Ты сейчас снова меня возбудишь... и что тогда?

Кристина хотела что-то ответить, но тут откуда-то грюкнуло, и пропитый голос спросил из никуда:

— Эй! Есть кто тама?

Гладков и Кристи подпрыгнули, стукнувшись плечами.

— Ееесть! — крикнули они дуэтом, лихорадочно заправляя голые телеса.

— Ща вскрою вас. По всяму микрорайону тока нету, еб твою мать...

— Сейчас нас вскроют, — сказал Гладков (Кристи хихикнула), — и мы увидим друг друга.

— Да, — отозвалась она. — Волнующий момент...

— Ты и правда волнуешься?

— Да, — сказала она, помолчав. — Немного.

— И я. Только я совсем некрасивый.

— А я не люблю красивых.

— Серьезно?... Но ведь ты красивая?

— Увидите, — загадочно сказала Кристи.

Матерящийся монтер загрохотал совсем рядом, и вскоре темнота раскрылась, ослепив глаза.

— Выходитя, — сказал монтер, направив фонарь им в лицо. — Осторожно, тута темень, как у негра в заднице...

— А вы... — начала было Кристи, но осеклась.

Гладков, проморгавшись, косился на ее профиль. Пока он видел только большую копну волос, остальное казалось вылепленным из темноты.

Они вышли, держась за руки, и прошли к выходу из подъезда. Дневной свет ударил в глаза так, что градом полились слезы.

— Ну, смотрите, — торжественно сказала Кристи.

Гладков повернулся к ней... и чуть не сел на пол.

Перед ним стояла роскошная, грудастая, гибкая, стройная, ослепительно красивая и чувственная... негритянка.

Черная, как темнота, откуда они вышли.

Стояла и смотрела на Гладкова своими чернющими глазами, лукавыми, вопросительными, насмешливыми, ожидающими...

— Ты что, об темноту покрасилась? — спросил он наконец.

Кристи расхохоталась, обнажив белоснежные зубы.

— Ну да, а раньше была «нашей русской породой», — сказала она.

— Прости. Я просто в шоке. Ты потрясающая, — сказал Гладков.

Кристи посмотрела ему в глаза.

— А ну-ка повторите, какая я.

— Потрясающая. Гораздо лучше, чем я думал.

— Мне, кстати, всего восемнадцать, — сказала Кристи. — И я правда чувствую себя русской.

— Ну, выглядишь-то ты на двадцать пять.

— Потому что сиськи большие. И голос. Риии-торна-вин-ти-кооор... — запела она, закончив эффектной джазовой каденцией. Гладков зааплодировал. — Вы, кстати, торопитесь?

— Я? Ээээ... нет.

— И я нет.

Он осторожно обхватил ее за талию — и они пошли вместе: лысеющий блондин Гладков — и черная, как эбонит, негритянка Кристи, у которой на щеке присохла капелька его спермы...