Сила искусства

как обещал, здесь же... « — подумала Нина Георгиевна с некоторой теплотой, сменившейся неподдельной грустью — ближайшая репетиция не в танцевальном зале, а на сцене, рядом с готовой декорацией, откладывалась, как минимум, на две недели...

Она встала, долила в банки с акриловой краской воды (авось, до возвращения хозяина не пересохнут), подошла к тумбочке. Посмотрела на этикетку чайной заварки: «Надо принести, что-нибудь лучшее... « И заглянула вовнутрь.

Нижняя часть тумбочки была забита тюбиками, кистями, бутылочками с растворителями, расходной ветошью. На верхней полке лежало несколько альбомов для рисования. Бестужева взяла крайний из них, быстро пролистала и, заинтересовавшись содержанием, вернулась с альбомом на стул.

На коленях Нины Георгиевны лежали рисунки, исполненные уверенной рукой мастера. Видимо, они делались начисто с предварительных эскизов, которые Бестужева видела ранее, в танцевальном классе. Но разнились с теми набросками разительно.

Теперь Бестужева видела завершение задумок художника. Карандашная графика имела объём и завершенность.

Но что приятно удивило — на всех, абсолютно на всех! рисунках была изображена изящная, красивая, танцующая, застывшая в самых выразительных балетных па балерина Бестужева. Именно такой она помнила себя на сценах столичных театров.

Несколько рисунков заставили Нину Георгиевну покраснеть. На них она танцевала обнажённой. Крепкие груди с возбуждёнными сосками, и побритый лобок были тщательно прорисованы и напоминали эротические снимки из импортного журнала для мужчин.

«Вот ведь, говнюк, как изобразил!» — не сердясь, подумала балерина. И совсем растерялась, увидев в конце альбома не только себя, а самого художника. Он был в голом виде с восставшим фаллосом, недвусмысленно направленным в сторону лица прогнувшейся перед ним «лебёдушки»!

Поза «лебёдушки» была более, чем недвусмысленна.

По нижнему краю этого безобразия аккуратным шрифтом было написано «Мы не вольны в своих желаниях... «...

...

Первым порывом Нины Георгиевны было желание вырвать рисунок (что она моментально и сделала), вторым — порвать на мелкие кусочки. Но вовремя остановилась, сообразив, что мусорить в спортзале не стоит.

Смяла плотный лист и сунула к себе в сумочку, что висело через плечо на длинном ремешке.

«Сожгу, когда приду домой!...»

Уже на репетиции, опасаясь, чтобы никто, случайно, не открыл её ридикюль, повесила эту украшенную бисером вещицу на видное место и во время занятий контролировала её неприкосновенность...

По пути домой собралась порвать и выкинуть в мусорный ящик, но передумала: «Вдруг, кто-то найдёт и склеит...»

В квартиру вошла на вялых ногах и, почти без сил, словно на ней, только что, пахали. Такое было у Нины Георгиевны нервное состояние.

Плюхнулась на диван, прикрыла веки. Содержание альбома и его последняя страница не выходили из головы. Глянула на брошенный в кресло ридикюль. Тяжело вздохнула, поднялась и пошла, переодеваться в домашнее.

Уже в халате и тапочках взяла в руки мягкую сумочку, сдвинула шарики застёжки, вынула скомканный клубок бумаги. Положила на стол, разгладила ладонями.

Жёсткий ватман поддавался выпрямлению плохо. Стоило убрать с его краёв ладони, как бумага скукоживалась, слегка искажая изображение. И, если смотреть на то, как оно изменялось, то выходило, что губы танцовщицы прикасались в мужскому фаллосу, словно целуя...

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Нина Георгиевна зажмурилась и... словно увидела, как бы это могло быть на самом деле.

Скверно, когда у замужней женщины так развито воображение.

Но если рядом никого нет, когда во всей квартире ни души, а муж отсутствует так долго...

Не открывая глаз, Нина Георгиевна скользнула рукой по бортам распахнутого халата и нашла выбритый лобок. «Как он догадался, что я его брею?... « Прошлась по лобку ладошкой...

Сначала легонько, как бы проверяя его чувствительность... Потом начала тереть, что есть силы и, достигнув кульминации, сунула указательный пальчик в глубину вагины, задвигала в тёплой «пещерке» со скоростью швейной машинки...

Тихий, протяжный стон вырвался наружу из полуоткрытого рта прекрасной женщины. Розовый нежный язычок облизнул крашеные импортной помадой губы, раздвинул их как можно шире, давая возможность проникнуть между них воображаемому члену чужого мужчины, очень похожего на Большакова...

«Хочешь, что бы я отсосала у другого... Так вот, я это и сейчас и займусь, мой милый!» — успела подумать жена подполковника и, тут же, в сладких судорогах первого оргазма повалилась вдоль стола набок.

Не окажись рядом опоры, несчастная ударилась бы о пол...

Кое-как удержавшись, Бестужева, развернулась поперёк стола, сжала левой рукой вывалившуюся грудь и, стоя на полусогнутых ослабевших ногах, со всей силой своего гибкого тела задвигала пиздой навстречу невидимому под столом хую, созданному из трёх пальцев женской ладони...

Перед глазами онанирующей лежал измятый, но качественно рисунок, на котором «умирающий лебедь» тянулся губами к здоровому члену красивого парня.

«Вот возьму, и выебу его сама!» подумала внезапно Бестужева и взорвалась восторгом второй волны наслаждения...

...

На полигоне рядовой Большаков отличился тем, что в перерывах между написанием вывесок и наглядных щитов (которые он «щёлкал», как орешки), умудрился нарисовать большой портрет маршала Гречко.

Нарисовал не по своей прихоти, а в связи с возникшими обстоятельствами.

Вообще-то он потихоньку (то есть — тайком) работал над портретом балерины Бестужевой, и в казарме, где жило не менее взвода, собранных в единую бригаду художников, нашёлся человечек, посчитавший, что Большаков, вместо того, что бы разгребать общую кучу агитационного дерьма, позволяет себе тратить время на что-то личное.

Человечек «капнул» старшине полигона, тот своему начальнику. Этот начальник бывший участник войны с немцами, терпеть не мог стукачей. Но разобраться, куда расходуются краски и время вверенных ему богомазов, был обязан.

Между Большаковым и ветераном войны состоялся такой разговор:

— Для кого? — спросил ветеран, указывая на почти завершённый портрет балерины.

— Хочу сделать подарок, — сказал Большаков.

— Красивая баба, — заметил ветеран.

— Прима-балерина.

— Понимаю. Но на службе не положено.

— Так это ж личное время.

— Личное? Откуда оно здесь у тебя?!

— Пишу тексты быстрее всех вот и...

— Пиши ещё больше. Сам знаешь, сколько надо перелопатить...

— Тексты писать скучно. Вот если бы что-то нарисовать... — Большаков, не задумываясь, ляпнул первое, что на ум пришло: — Портрет Гречко, например...

— Маршала? Портрет? А смогёшь?

— Как два пальца об асфальт...

— Ну-ну, не забывайся...

Ветеран с погонами старшего лейтенанта в задумчивости курил папироску и посматривал то на Большакова, то на незавершённый холст с изображением очень красивой женщиной.

— Краски откуда? У нас таких нет...

— С собой привёз.

— Так уж и с собой?

— Товарищ старший лейтенант...

— Ладно, хрен с тобой! Можешь свой подарок заканчивать. Только портрет министра — в первую очередь! К его приезду успеешь?

— Как два пальца... Успею. Только нужен холст на подрамнике и фотокарточка, с чего срисовывать.

— Лады!

Стороны несложных переговоров ударили по рукам.

— И это... — старший лейтенант поскрёб седеющий затылок. — Пиши, и то, что для полигона надо. Чтобы, так сказать, не сявали... А с теми, кто... — ветеран зыркнул в сторону приготовленных для текстов, грунтованных в синие цвета металлических щитов, — ... это моё дело...

Половина лица, выглядывающее из-за стопки щитов, мгновенно исчезло...

...

На рисование головы маршала Гречко Большаков затратил, в общей сложности, не более трёх часов. эротические истории sexytales ...  Читать дальше →