Лёгкие деньги. Часть вторая из двух

Померкла на мгновение.

Искор открыл глаза. С голубого, обрамленного деревьями, неба на лицо сыпался дождь из лесного сора. В монотонную тишину врывалось только едва слышное сухое шуршание. Волхв не глядя пошарил рукой — пальцы почти сразу нащупали посох. Ободряющую волну радости прервала только резкая боль в груди.

Жуткая, доводящая до тошноты.

Не веря до конца телу, Искор попытался вскочить на ноги. Но не тут-то было. Грудь будто сковали железным, раскаленным добела обручем.

Волхв со стоном утвердился на коленях. Оперся на посох — не будь его, лежал бы на земле ничком.

— Это ничего, — прошептал Искор, глядя, как треугольная каменная морда раздвигает кусты лещины, — сейчас будет по-настоящему хреново.

Лягух, похоже, разглядел волхва среди зеленого месива. Неторопливо остановился. Сел.

— Мудрые слова, волхвёнок! — пропел среди деревьев голосок. — Добегался. И зачем?

— Думал, ты застрянешь, — буркнул Искор.

— Ужели я такой дурной, мальчик? Мог бы и сам уразуметь — я тут живу. Это мой дом. Какой хозяин строит дом не под себя?

Волхв поморщился.

— Давай без этого, нету сил тебя слушать. Умного все равно ничего не скажешь. Ты меня, вроде, растоптать пытался?

Лягух сделал уверенный шаг вперёд. Замер. На каменной морде, покрытой зелёными пятнами мха, плясала тёмная паутина лесных теней.

— Говори, чего задумал, — произнёс дух. После недолгой паузы добавил: — Хуже будет!

— Иди, иди, ничего не бойся, — усмехаясь, произнёс волхв. — А грозить даже не пытайся. У тебя одно фантазии на две штуки хватит — раздавить да растоптать.

— Я по твоей лисьей роже вижу — удумал на меня гадость. Говори, волхвина!

Искор фыркнул.

— Что ж я, враг себе? Да и потом. Кабы ты на меня лес не ронял, поговорили б. А ты такая стервь, что и разговоры вести тошно. Заткнись и дави.

Каменная лапа с чавканьем вонзилась в землю — жест получился почти человеческий.

— Твою-то мать, Искор! Небеса мне в свидетели: ну и паршивая же у тебя натура! Даже проиграть нормально не можешь. Ладно. Думаешь вот так меня уболтать. Но нет. Послушай, что скажу тебе я. И слушай внимательно, ибо не каждый день до таких как ты снисходит вилий. Слушаешь?

— Внемлю.

— Сдохни! Сдохни в муках, паскудская искорина!

Исполин прижался телом к земле, напряглись на задних лапах мускулы. Вилий готовился прыгнуть.

Искор, не стирая с лица усмешки, перевел взгляд на оголовье посоха. Как и в прошлый раз, на вершине кургана, его украшала конская голова. В глубоко запавших глазницах чуть светили темно-синие огоньки.

Волхв легонько стукнул тупым концом посоха о землю. Оголовье тут же сменило форму — теперь его место занимало усатое мужское лицо, с лысой и вытянутой, как яйцо, головой.

Искор видывал изображение Грозибога и получше.

Над еловыми верхушками оглушительно грохнуло. Волна звука пролетела по лесу, сотрясла, кажется, даже землю. Волхв, хоть и ожидал чего-то такого, невольно сжался, и тут же зашипел от боли.

— Звал небеса в свидетели? Вот они тебе и явились, не благодари.

Лягух не ответил. Изваяние так и осталось стоять, в полуприсяде — готовое к броску. Камень оплыл, потерял четкость линий, но все еще держал форму, схожую с лягушачьей.

Лесной полумрак озарила режущая глаз вспышка — плеть молнии ударила в стоящую рядом с вильем сосну. Дерево расщепило надвое, полетели в стороны щепки. Отделенная от ствола верхушка упала на каменного гиганта.

Снова грохнуло. Вторая молния щелкнула точнёхонько по концу острого лягушачьего носа. Голова разлетелась на множество каменных осколков.

Искор поспешно стукнул посохом. Оголовье сделалось похожим на лисью морду.

— Грозибога давно уж нет, — сказал Искор, осторожно поднимаясь, — а все ж таки, он часть Яви. Говорить со мной ты сейчас не сможешь, но, упреждая твои упрёки в дурости, вилий, знай. Гулять с тобой мы отправились, поскольку рядом с твоим жилищем испепелило бы нас обоих. Не любит вашего брата Явь грозибожья. И меня ей любить не за что. А так жди. Я иду.

Изваяние с песчаным шорохом осыпалась на истерзанную лесную землю.

Мелькнула тень — на оголовье посоха бесшумно опустился огромный, угольно-черный филин.

— У-ху-ть, — буркнул он.

— Ты чего тут крутился? Могло покалечить.

Филин только моргнул в ответ.

— Будь другом, принеси мне какие-никакие штаны. И рубаху. И перед Навом от меня извинись. Надеюсь, его не долбануло мимоходом.

— Ух-мар, — насмешливо буркнула птица.

— Женщин отведи к дому. Хватит с них на сегодня. Понял?

Птица беззвучно вспорхнула с посоха, и, описав над головой круг, исчезла среди крон. Искор задумчиво смотрел Пруту в след. Морок его, в принципе понимал и слушался. Только всякий раз понимал по-своему, и слушался соответственно пониманию.

Что всякий раз порождало непредвиденные сложности.

— Поживём — увидим, — пробурчал Искор.

Постоял немного, любуясь оживающим на глазах лесом. В плотной стене ёлочек щебетали синицы. По свежеповаленному стволу проскакала, махнув рыжим хвостом, белка. Лес, как никто, умел игнорировать потери.

Искор, помогая посохом, неспешно поплёлся в сторону поляны.

******

Никогда прежде процесс одевания не вызывал у Искора таких сильных в противоречии чувств. Простое натягивание порток, а, следом за ними штанов обратилось мукой. Всякий раз, когда он пытался нагнуться, грудь пронзала боль. Ветви рассекли кожу неглубоко, но и этого хватило, чтобы добавить чувствам остроты.

К тому же при всяком неосторожном движении свежая корка на ранах лопалась, они кровоточили, пачкали одежду, и попросту выводили волхва из себя.

Но, все-таки, при штанах, Искор почувствовал себя намного лучше. Если боги действительно создали людей обнаженными, то с тем, чтобы те как можно скорее прикрыли срам тряпками.

Впрочем, — одёрнул себя Искор, — возможно тряпки существуют как раз для того, чтобы люди не забывали, насколько хорошо они выглядят без них. И, если уж случается оказия бегать по лесу, то лучше при этом быть одетым. Для раздевания и созерцания прекрасного есть более подходящие места.

Например — баня. Нет в мире ничего лучше бани, и за неё волхв отдал бы сейчас половину всех сокрытых в Черном лесу кладов.

Раны его не волновали. Уж что, а лекарское ремесло ему дается легко. Сейчас, например, он знает, что кости его, возможно, треснули. И знает, что с этим нужно делать. Людей сводят с ума не болезни, а тайна смертоносных процессов и мучительная неизвестность исхода.

Когда знаешь, что происходит с твоим телом — все беды плоти воспринимаешь куда как легче. Впрочем, и радости от этого несколько блекнут.

Для человека, равнодушного чужим радостям, знания всегда несут боль и смерть при живом теле. По счастью, Искор таковым не был.

Волхв, улыбаясь мыслям, разгладил пальцами усы.

К реке подтягивался крепкий, предгрозовой ветер. Нетерпеливым пастухом он гнал по синему небу отары облаков. Тревожил без того напуганный лес.

Смолк далёкий перестук дятла. Унялись птичьи трели.

Пахло сырой землёй.

Сухая трава с шорохом прижалась к истерзанной почве, обнажив высокую смуглую фигуру. Айне стояла, молча глядя на Искора. Волхв ответил ей взглядом, и мавка, смутившись на мгновение, потянула руки к неприкрытой груди. Остановила их на полдороги. Завела за спину.

Копыта ступили неслышно, словно вовсе не касаясь шумных веточек и трав. Мавка шла, не оставляя за собой даже видимого следа.

— Кровью не плюешься? — спросила она, усаживаясь рядом.

Пальцы коснулись перепачканной кровью кожи. По телу Искора пробежали мурашки. Он смотрел на девушку, без всякого мужского интереса — просто любовался, и взгляд получился пронзительно — долгим. От внимания волхва не укрылся вспыхнувший ...  Читать дальше →