Лёгкие деньги. Часть вторая из двух

Замерло, словно ожидая, пока пыль осядет. Смотри, любуйся, смертный.

Сырой, почти черный камень, медленно покрывался землистым налётом.

Искор осторожно, не отводят от изваяния взгляда, попытался сдвинуться в сторону. Голова изваяния, каменно скрипя, нагнулась.

Волхв понимающе кивнул ей в ответ.

— Ты, — протяжно завыл он, уличающе показывая пальцем на исполина. — Ты-ы-ы!

И тут же сморщился. Уши будто ватой заложило, как бывает после сильного удара, или на большой глубине. Или, когда с тобой разговаривает бестелесное создание. У них нет рта, и нечем слушать, и потому единственное, с чем они могут связаться — душа.

А это всегда болезненно, когда кто-то добирается до твоей души.

— Чего? — прошелестел над поляной детский голосок.

— Потревожил мой покой! — хмурясь, продолжил Искор. — И все в таком духе. Угадал?

Каменная лягушка осталась недвижимой. Голос, после недолгого молчания, с явным раздражением ответил:

— Для пустоголовых голожопиков нечего и стараться. Тем более что жить тебе осталось недолго.

— Целую тьму раз такое слышал. Вот что. Дай мне взять в руки посох, и, спорим, тогда ты запоешь иначе.

— А! Что ж ты его не достанешь из воздуха, волхвина? Знаешь, что размажу.

Исполин качнул треугольной головой в сторону леса:

— Ну раз ты такой умный, давай, топай ногами. Сам. Я подожду. Только не вздумай штаны надевать, растопчу. Все у нас будет по-честному

— Чем тебе штаны-то не угодили? — буркнул волхв, поднимаясь. — Шитья на них нет. Все честно.

­ — Честно для меня будет посмотреть, как ты будешь от лягушки палкой отбиваться. Нагишом.

Статуя чуть приоткрыла пасть — повеяло сырой землёй с тонкой примесью плесени. Искор поспешно, через шаг, оборачиваясь, туда, где он, потеряв голову оставил и одежду, и посох.

Запах привёл неспокойные мысли волхва в порядок. Так пахнут старые подвалы. А сам дух явился в облике лягуха — это неспроста.

«Передо мной», — решил Искор, — «всамделишная навья сволочь. И живёт она не там, где ей положено — в болоте, или реке. А в самой чащобе. Дух подземных вод, или вроде того. Здоровенный колодезный вилий».

Не сказать, чтобы Искора сильно напугала встреча с каменной громадиной — все же готовился не один день. Тем более что с навью ему прежде удавалось обращаться легче всего. Мир живых, и навий мир — как берег и омут. Одно сутью продолжает другое.

«Прижился в Яви, удержишься и в Нави».

Но вот... не ложилась находка на Искоровы задумки. А все задумки его растут из редкого, но прибыльного ремесла.

К примеру. Жил себе простой мужик, ни высокий, не низкий, ни худой, не толстый, самый обыкновенный. Без дарований. В самой обыкновенном городишке. Частокол, да три десятка домов — все обо всех всё знают, нечем удивить, нечем выделиться.

Почтение только тем, у кого разве что скарба побольше (да и это почтение аукнется в голодный год!). Да тем, кто по праву рождения владеет хоть кусочком городской земли — то есть боярам.

А как быть простому человеку? Такой помрёт — город не заплачет. Всем хочется быть нужными и любимыми. Но не получается.

И вот в город приходит усталый волхв. И говорит: «сделаю тебя доможилом. Не будет в округе справнее хозяина. Сам дом будет тебе крепостью, и сила твоя в его стенах возрастет. И мужеская сила тоже. И проживёшь дольше других — намного дольше! Станешь людям во всём примером. А если не хочешь жить подле людей, то сделаю тебя лесовником. Чаща будет твоими владениями, и те, кто тебе руки не жал станут в ножки кланяться — без твоего дозволения ни одна душа не сможет ни хворост собрать, ни дров нарубить».

Волхв предложит человеку простому стать непростым. И человек согласится! Поскольку этот дар — и дело жизни, и её смысл. За такое любой отдаст все что есть. И сверх того.

Потому спросит, до конца не веря: «Как же ты это сделаешь?»

Волхв ответит: «У духов дома, и прочих тела нет — а без него в Яви и делать нечего. Потому ютятся они, тьмами-тысячами в чем придётся. Изо всего, что есть на земле, самый лучший для них выбор — ужиться с человечьей душой. Я могу в этом помочь».

Конечно, волхв умолчит про то, что вся доможилова сила вне дома истает. А лесовнику придётся каждую зиму беспробудно спать, а это, среди мстительных соседей, опасно. Как медведя в бероле пырнут рогатиной, и плакали почет с долголетием.

Умолчит, потому что хороший волхв — это еще и неплохой купец.

«Только вот», — ворчал про себя Искор, — «кому охота становиться хозяином хрен знает чего. То ли колодца, то ли ручья, то ли задрипанного болотца».

— Значит другие зрелища тебе не по нраву, а? — хмыкнул Искор. До посоха и сброшенной впопыхах одежды оставалось едва ли больше трёх шагов.

Лягух промолчал. Волхв знал почему. Исполин готовился прыгнуть, как раз в тот момент, когда скудоумный волхв нагнётся за посохом.

Искор остановился. Плотно смежил веки. Полной грудью вдохнул влажный лесной воздух. Лёгкий ветерок холодил кожу, играл растрёпанными волосами, щекоча лицо.

От мощного толчка едва дрогнула земля под ногами.

Волхв прыгнул вместе с ним. В сторону, подальше от губительного для плоти веса. Дивясь собственной ловкости, перекатился по траве. Собрался было уже бежать к лесу, но оглушительный грохот заставил обернуться.

Каменная лягушка врезалась в мягкую почву. Поднялся земляной гребень — потревоженные комья горохом осыпали бурьян, больно ударили по голой спине.

Искор, что было сил, рванул с места. Он бежал, как и мавка прежде, прыгая через лесной мусор. Раз ударился мизинцем о шершавую корягу, и, уже прихрамывая, влетел в лесную чащу.

Ладонь правой руки крепко сжимала полированное дерево посоха.

— Ты что же, дурной? — крикнул Искор, останавливаясь. Тяжело дыша, волхв оперся боком на тонкий ствол сосны. — Ужели я бы стал нагибаться?

И в этот раз лягух смолчал. Но и прыгать не стал. Раскидывая лапами дёрн он жутковато зарысил в сторону леса. Треугольная морда с размаху вклинилась меж деревьев — полетала в стороны белая щепа. Ели застонали, с душераздирающим хрустом повалились в стороны.

Истукан шел напролом, как идёт кабан сквозь валежник. Только место хрупких прутьев заняли древние, крепкие стволы. Над зелёными кронами взвился скрипучий вопль умирающих деревьев.

Он бил по ушам, подгонял, и волхв, повинуясь инстинкту, бежал. То петляя зайцем, то грудью рассекая хлёсткие кусты орешника.

Искор видел, как по сторонам от него падают деревья. Стройные сосны, кряжистые ели, ударялись о землю, поднимая в воздух облака лесного сора. К мокрым от пота плечам липла хвоя.

Корни били по стопам — Искор несся, помня науку бега. Правильно дышать, не рвать мышцы, держать ритм. В груди пылал горн, горло сдавила незримая лапа. А ноги очень скоро сделались ватными. Искор мельком подумал, что, может быть, лягуху сейчас не до него — по задумке туша давно должна была застрять меж стволов.

Он чуть сбавил шаг, обернулся на мгновение. Тень застлала солнце. Огромная ель, взмахивая лапами, зависла над ним. Искору показалось, что сердце перестало биться. Вынырнувшее на мгновение звериное чутье приказало замереть. И волхв остановился, глядя, как лесной исполин, издевательски медленно, будто сквозь толщу воды, падает на него.

Дерево неслось всё быстрее. Тяжелые ветви задели макушки молодых соседей и те, скрипуче жалуясь, послушно отвесили поклон умирающему лесному боярину. Еловые лапы били по стволам, отсекались, сухо щелкая. Кувыркаясь, летели к земле.

Мысли застыли, словно рыба во льду. Искор не смог даже толком проститься с жизнью, а набравшая скорость ель уже достигла подлеска. Ударила по земле, шагах в десяти от волхва. Уцелевшие лапы плетьми хлестнули грудь, вытолкнула из лёгких воздух. Волхва отбросило назад, Явь перевернулась, смешалась в неясное ...  Читать дальше →