Хейстак Вилледж. Глава 4: Женщина массового поражения. Часть 3

Пора было идти. Откладывать уже нечего. Пора идти...

— Прости меня, Калеб.

Он молчал.

— Прости. За те ложные надежды, что я могла тебе дать.

Тоскливо вздохнув, пара направилась в ущелье. Оно было довольно-таки коротким, но на его преодоление ушло на удивление много времени. Возможно, потому, что шли они медленно, нехотя, как-бы через силу. В итоге ущелье вывело их на просторную округлую площадку, на которой располагался заброшенный шахтерский лагерь. Наличествовали десяток покосившихся от времени шалашей, наскоро сколоченный деревянный домик (видимо, для бригадира), кострище в центре, нужник в сторонке, рельсы, уходящие в темнеющий зев гипсовой штольни.

Ну, если быть точным, лагерь был заброшен. Но сейчас вновь обжит.

— Ба! Кого я вижу! Наша Беатрис вернулась! И не одна! Ну, здоров, Калеб. С возвращением.

***

«Странное чувство. Она сидит всего в нескольких метрах от меня. Но при этом безумно далеко. Как же хочется просто ее коснуться... «.

Итак, Калеб воссоединился со своей бандой. Довольно сомнительная радость, как он быстро убедился. Хоть все его воодушевленно приветствовали, заключали в объятия, хлопали по плечу, он не мог до конца простить их за тот случай. Приходилось притворно улыбаться. Двоих человек он не досчитался, троих видел впервые, но ничего удивительного в этом не было: при их ремесле кадровые замены — дело житейское. Одно его утешило: жив-здоров был Марти Торндайк, его старый боевой товарищ, единственный из всего сборища, кого он с уверенностью мог назвать другом. Единственный, кого он искренне рад был видеть, и это чувство было взаимным. «Прости, я ничего не смог тогда сделать», шепнул он Калебу на ухо. Калеб верил.

Вскорости по прибытию путников солнце скрылось за горизонтом, но шахтерский лагерь не погрузился во тьму. Запалили костер, и банда Матиаса в количестве девяти человек расселась вокруг на отшлифованных бревнах, отбрасывая колеблющиеся тени на окружающие их скалы. Само собой, не обошлось без в некотором роде празднества по случаю возвращения камрадов. Жевалось поджариваемое на прутиках мясо и хлеб. Из рук в руки передавались бутылки бурбона и текилы. Калеб старался не упиться в хлам с непривычки, в то время как Беатрис вообще не взяла в рот ни капли. «Она и на фермах отказывалась от спиртного. Закостенелая трезвенница прямо-таки». Когда воцарилась расслабленная хмельная атмосфера, мужчины изъявили желание узнать, как парочка умудрилась устроить побег из Сан-Прадера. Беатрис взяла роль повествователя на себя. Стоя в кругу слушателей с кисэру в руке, она рассказывала о событиях, происходивших в то памятное воскресенье, активно жестикулируя и гримасничая. Ее врожденный артистизм, высокий слог и, собственно, остросюжетность излагаемой истории повергали аудиторию в восторг. Закончив, она поклонилась, будто действительно была на сцене, и под бурные овации села на свое место возле Матиаса. После этого кутеж потихоньку пошел на спад.

— Ладно, парни. Мы с Беатрис пошли. И вы не засиживайтесь. Завтра с утра двинем в Эль-Пасо, а то засиделись тут уже. Доброй ночи, — распрощался со всеми Матиас и вместе с Беатрис отправился в деревянный домик. Рукой он обнимал ее за талию. Калебу показалось, что он услышал скрежет своих зубов.

То ли все вняли совету, то ли попросту устали или заскучали, но вскоре один за другим бандиты стали покидать костер и заваливаться спать под шалашами. Однако Калеб не мог спать. Его трясло, он не находил себе места, не мог успокоиться и выкуривал одну самокрутку за другой. Разум рисовал похабные картины того, что сейчас Гилл вытворял с Беатрис. Ревность кипела в нем бурлящей лавой.

— Чего кислый-то такой? — раздался вдруг голос рядом. Это был Марти, незаметно подошедший со спины. В руках у него были две дымящиеся кружки, и одну он протянул приятелю. — На, угостись.

— Благодарю. Мм, чайок. А ты не меняешься. На вкус все такое же дерьмо.

— Для тебя ж старался, — ухмыльнулся Марти и присел рядом.

К треску костра прибавилось мелодичное сербанье. Они остались вдвоем, все остальные уже отправились на боковую. Перевалило за полночь. Калеб глотал чай и не ощущал его вкуса, не чувствовал, как горяченная жидкость обжигает ему глотку. На все попытки приятеля завести беседу он отвечал односложно, не задумываясь, иногда вообще невпопад. Разумеется, такая отрешенность быстро была замечена.

— Хочешь, проявлю чудеса проницательности?

— Ага... В смысле, о чем ты?

— Ты сейчас вообще ни хрена из того, что я говорил, не слышал, а всеми мыслями находился там. — Марти рукой указал на домик. Калеб ничего не ответил, а лишь набычился. — Только не говори мне, что ты в нее втрескался? Скажи мне, что я ошибаюсь.

— Глумиться вздумал?

— Да ни в жисть. Я серьезно за тебя переживаю, мужик. Потому как если я не ошибся, то тебя ждет большой облом. Эта, ты уж прости, вертихвостка связана с Матиасом некоторыми... Как бы лучше выразиться? Обязательствами, думаю. Тебе с ней ничего не светит.

— Спасибо, блин, большое. Ты меня прям успокоил.

— Что поделаешь? Принято так у друзей — резать правду-матку. Так что выкинь эту дурость из головы. Завтра отправимся в Эль-Пасо, повеселимся на славу. А ты снимешь там себе какую-нибудь знойную красотку и...

— Расскажи мне о ней.

— Э? — Марти уже успел навоображать себе всякого и немного утратил нить разговора.

— Расскажи мне о Беатрис. О том, когда и как она к вам присоединилась. Об этих «обязательствах». Прошу. — Калеб в сердцах ухватил друга за плечо. В его красных глазах читалась мольба. — Ты был искренен со мной. Так будь искренним до конца. Мне нужно знать.

— Хорошо, — согласился Марти после мучительно долгой паузы. Нехотя, что было отчетливо видно. Нашарив на земле две бутылки с выпивкой, он сунул одну Калебу. — Раз она так запала тебе в сердце, я расскажу. Но должен предупредить: тебе, скорее всего, будет невероятно тяжело это слышать.