Королева сисек

закружилась голова — ей показалось, что она сходит с ума.

— Поприветствуем несравненную Ксюшуууу! — крикнул ведущий.

Под вопли всего зала ее отвели к большому трону, стоявшему на возвышении. Он выглядел странно и походил на роскошно отделанное кресо стоматолога или гинеколога.

— Приступим к нашему обряду, — сказал ведущий. — Ксюша, займите это место, принадлежащее вам по праву — священный трон Королевы!

Ее усадили туда, помогли принять царственную позу — руки на подлокотники, ноги взрозь, — и тот же Ксюшины нервы коротнули, как провода в грозу: на ее руках-ногах защелкнулись ремни.

Она вскрикнула.

— Не пугайтесь, Королева, — сказал ведущий. — Так велит наш обычай. Начнем!..

Включилась томительная, головокружительная музыка, и подножье кресла с Ксюшиными ногами вдруг стало разъезжаться, распахивая ее срамоту всему залу. Ксюша опять вскрикнула.

— Не бойтесь, — шепнул ей ведущий. — Если будет больно — нажмите эту кнопку, и все прекратится.

Он показал ей красную кнопку на подлокотнике, до которой она могла дотянуться пальцами. Когда Ксюшины ноги разъехались настолько, что ее бутончик разлепился, раскрыв розовую сердцевинку, ведущий бесцеремонно взялся за ее половые губы и еще сильней растянул их пальцами. «Не бойтесь» — снова шепнул он, и Ксюша почувствовала, как ей в середку упирается бугорок, растущий из кресла. Он буравил ее, проникая в масляное влагалище, а Ксюша извивалась, прикованная к креслу, которое, кажется, решило совокупиться с ней глазах у всего зала...

Она смотрела туда — как из кресла в нее врастает розовый стебель, и весь зал смотрел туда же, прижигая взглядами ноющую Ксюшину плоть. Глубже, глубже, еще глубже... Ксюша чувствовала себя леденцом на палочке, или бабочкой на булавке, или... Никто и ничто так глубоко не погружалось в нее, и ей было страшно — так страшно, что она тихонько ныла, извиваясь в кресле, но этого никто не слышал, потому что играла музыка.

Потом и она вдруг стихла, — и тут же Ксюша почувствовала, как в ее тело вползает вибрация, мятно-сладкая и подсасывающая, будто Ксюша в самом деле была леденцом и ее обсасывали снизу. Мерцающая дрожь проникла в тело до самого сердца, пронзила его цветным разрядом, и Ксюша закричала.

— Ииииииы! — отозвался ей зал. — Ы! Ы! Ы! — кричал он вместе с ней, глядя, как она корчится, умирая от вибрации, которая не давала ей вдохнуть. Адская машина массировала ей и клитор, и все влагалище до самой матки, непрерывно вибрируя, — и Ксюша дрожала с ней, как струна. Мелькнули несколько теней, — Ксюша даже не успела понять, кто это, — и ее облепили руки, жадные быстрые руки, которых так хотело ее тело, а оба соска обволоклись горячей влагой, всосавшей их в себя.

Калейдоскоп прикосновений смешался с вибрацией в единую лавину, нараставшую, как в кошмаре. Обезумевшая Ксюша исходила в стонах, и весь зал исступленно скандировал с ней, топая ногами:

— Хэй! Хэй! Хэй! Хэй!..

Она давно и жестоко кончала, и сама не понимала этого, потому что превратилась в сгусток живого пламени и не могла ничего понимать, и только где-то на задворках ума сквозила мысль о том, что это конец, и она сейчас умрет. Глаза ее закатились, изо рта текла слюна...

И тогда одна из рук, терзавших ее, нажала на красную кнопку.

***

Ксюша не помнила, как ее вывели из зала, вымыли и одели. Первое, что она осознала после ослепительного сладкого огня, вибрирующего в ней, — огоньки за стеклом и вибрацию, но не между ног, а везде, сверху донизу.

— Когда же дорогу-то залатают, ëб твою мать! — донеслось откуда-то спереди, и она поняла, что едет в машине.

— Куда мы едем? — спросила Ксюша и испугалась: эти слова произнес чей-то совершенно чужой голос.

— Как куда? Ты сказала — к станции. Вот туда и везу тебя. А что?

— Нет-нет, ничего...

— А ты это... ничего так, — сказал водитель (это был Гена, который привез ее в клуб). — Сквиртанула прям как этот, как его... гейзер. Сколько за индивидуалку берешь? Эх, обработал бы тебя, блядь, по высшему разряду, гыгы... но я все понимаю. Ты так орала, что реально думал — скорую будем вызывать. Ты всегда так заводишься? Телефончик хоть дай!

— Девятьсот шестнадцать... — продиктовала Ксюша, и только потом поняла, что натворила. — Эээ... только я... ну...

— Ладно-ладно! Петрович говорил, что ты птица элитная, куда нам, грешным, гыгы!... Да я и не столько для себя, сколько для дела. Через месяц-другой тут другой конкурс замутят — «День пизды». Вот там еще круче будет. Лапаньем и облизыванием уже не отделаешься, сама понимаешь, гыгы... А пизденка у тебя тоже больно хороша! А, шлюша Ксюша?

Он высадил ее на станции, пообещав позвонить, и уехал.

Ксюша еле держалась на ватных ногах. Вокруг было уже не так темно, и поезд на удивление пришел быстро — первая утренняя электричка, полупустая и вымерзшая за ночь. Раскрыв кошелек, чтобы купить билет, Ксюша обнаружила там, кроме своих двух сотен рублей, четыре купюры по пятьсот долларов — ее гонорар Королевы.

— ... Ксюш, прости дурака? — говорил муж, ждавший ее во дворе. — Я так пересрал за тебя, что теперь точно поумнею. Ну зачем же так — на всю ночь? — и обнимал ее так, что из Ксюши вдруг потекли слезы, хоть на них у нее не было сил. — И телефоны поотключала...

— Один сел, — всхлипывала Ксюша.

— А второй?

— А второй...

И вдруг она расхохоталась.

Муж так удивился, что отпустил ее:

— Ты чего? Девочка моя, ну что, ну что такое?..

А Ксюша ржала и не могла остановиться. Всю дорогу она млела, думая о том, как ей позвонит Гена и пригласит на «День пизды», и уже продумала в подробностях оба варианта: первый — как она его отшивает, и второй — как она соглашается и едет туда, и там ее, совершенно голую...

И только сейчас поняла, что она продиктовала Гене номер украденной мобилки.

— ... Да что с тобой? — с отчаяньем крикнул муж, схватив ее за руки.

И хрюкнул: Ксюша вдруг залепила ему рот поцелуем, таким бешеным, какой был нужен, чтобы заглушить синюшный стыд, кипевший в ней...

Минутой спустя из их квартиры слышались хрипы и рычание, будто там поселилась целая волчья стая.

— Что... за запах? — стонал муж. — Я схожу от него с ума... Какое-то масло?

— Да нет... духи... — подвывала Ксюша. — Еще! Еще, еб твою мать! Выеби меня нахуй!..

И муж, никогда не слышавший от нее таких слов, ревел от восторга и долбил ее, как молотобоец, и матерился сам, и шлепал ее по бедрам смачно, от души — так, как давно хотел, но стеснялся.

«Прощай, Артур» — думала Ксюша и изрыгала непристойности со стоном вперемешу, чувствуя приближение нового оргазма, обжигающего и жестокого, как апрельский ветер...