Королева сисек

— Не совсем. Претендентки стоят за ширмой со специальной прорезью. Из нее видна только их грудь, все остальное прикрыто. Так сделано для того, чтобы не было возможности узнать конкурсантку, а также, чтобы эксперты не отвлекались на посторонние факторы — на лицо, фигуру, пизду...

— Что?

— Я не сказал вам? Все претендентки остаются на протяжении конкурса полностью обнаженными. Таковы правила. Эксперты по очереди подходят к каждой претендентке и оценивают ее грудь путем визуального, тактильного и орального контакта.

— Что это значит?

— Увидите, — улыбнулся Артур. — Позвольте, я помассирую вам грудь. Она должна восстановаться после бюстгальтера.

Он снял пиджак, закатал рукава и стал осторожно подминать Ксюшино добро, не касаясь сосков.

Ксюша зарычала, как сытая кошка, и закатила глаза...

— А теперь, если госпожа не против, мы перейдем к процедурам, — голос Артура донесся к ней сквозь какой-то туман. — Скоро полночь.

— Ииии... моя карета превратится в тыкву? — услышала Ксюша себя.

(Или это была не она?)

— Нет, просто конкурс начнется. Позвольте...

Артур помог встать ей, ставшей сгустком рыхлой пены, и вымыл ее под душем.

Потом она сидела в кресле, раздвинув ноги, и наблюдала, как мыльный станок Артура ездит по тайным складочкам, которые до сих пор были доступны только мужу и врачам. Тонкое, как наигрыш флейты в полусне, возбуждение дрожало в ней, расцветая бесстыдными соцветиями; Артур касался ее гениталий походя, дразня их где-то рядом, в сантиметре от самого-самого, и Ксюшины соки смешивались с кремом, белоснежным, как сливки...

Потом ее натерли всю, от шеи до ступней, ароматным маслом, и она услышала:

— Без четверти двенадцать. Пора.

***

— Сюда, прошу вас.

Голую, заново причесанную и накрашенную Ксюшу ввели в небольшой зал. Она пошатывалась после массажа и текла, как авторучка в самолете; остро хотелось кончить, и Ксюша жалела, что не решилась ласкать себя под пеной. Или же попросить Арту... но нет, об этом нельзя было и думать!

Ксюша передернулась — и только сейчас заметила, что в зале, кроме нее, полно голых девок.

— Вау! Какие буфера! — они устремились к ней, и Ксюша инстинктивно попятилась. Это было похоже на Босха: к ней приближались грудастые тела, насиликоненые, натертые маслом, и над каждым из них скалилась развратная физиономия.

— Так, девочки, грудь не трогаем. Не трогаем, я сказал!... Кто будет лапаться — тех снимаем с конкурса и взнос не возвращаем...

— Пожалуйста, госпожа, проходите сюда, — шелестели пажи, фрачные и вежливые, как в кино. Ксюшу кто-то взял за руку, и по вкрадчивому прикосновению она поняла, что это Артур, хоть глаза ее вдруг разучились фокусироваться. Ее провели к длинной портьере, где она стала в ряду голых девок, хихикающих и матерящихся, как семиклассницы на перемене, хоть все они были старше Ксюши.

— Девочки, ну подрочите мне кто-нибудь! — скалилась Ксюшина соседка. — У меня если в пизде пусто, то сиськи сдуваются,... Давай, землячка. Ну будь человеком!... — она выгнулась перед Ксюшей.

Та сжалась, соображая, что ей ответить, но тут Артуровы руки развернули ее («станьте, пожалуйста, лицом вот сюда, госпожа») и завернули в бархатную портьеру. Ксюша оказалась упакованной в большой карман, из которого с той стороны торчали ее сиськи и, кроме них, больше ничего не было видно. С другими девками их пажи проделывали ту же операцию, а те заигрывали с ними, громоздя непристойности. Все это вдруг напомнило Ксюше астрофизические конференции, где так же бестолково толпились и громоздили научные трехэтажные, и она хрюкнула.

Но тут ударили в гонг (его звук протек сквозь все Ксюшины нервы), и замогильный голос объявил:

— Дамы и господа! Через две минуты наступит священная полночь. Приготовьтесь к ее встрече! Именем Мессира и прекраснейшей Маргариты объвляю состязание открытым! Пусть победит достойнейшая из достойных и сисястейшая из сисястых! Слава Ночи, под чьим покровом мы творим наши темные дела! Слава!

За портьерой отозвался хор мужских голосов — «слава!». Из Ксюшиной глотки тоже едва не вырвалось — «слава!» — и ей стало жутко: вдруг показалось, что она попала на настоящий шабаш. Но потом она увидела, как девки лыбятся и закатывают глаза, и ей тоже стало смешно, хоть жуть никуда не ушла.

Пробило полночь (каждый удар колол Ксюшу током), и голос возгласил — «да начнется состязание!» За портьерой раздались шаги, и крайняя девка слева запищала, а остальные зашушукались и завыгибались, чтобы смотреть, как та корячится и закатывает глаза под чьими-то невидимыми руками и языком. Вскоре точно так же стала корячиться и вторая девка, и третья, и все по очереди... Волна всеобщих корчей приближалась к Ксюше — все ближе и ближе, и в печенках у нее было все холодней и холодней...

— Ыыых! — выдохнула она, когда ее грудь смяли чьи-то требовательные пальцы. Ксюше казалось, что они прорастают ей вовнутрь — туда, где зудели тугие комочки возбуждения. «Меня доят, как корову» — подумала она, и не успела фыркнуть от этой мысли, потому что ее сосок окутало влажное, горячее, пульсирующее, и Ксюша сразу разучилась думать, и могла только кряхтеть и корячиться, как все вокруг. Она думала, что девки выпендриваются — и это, между нами говоря, так и было, — но сейчас чей-то рот высасывал ее насквозь, и из Ксюшиного нутра сочилась целая лавина сладкого масла, которым ее тело подтаяло внутри, как котлета по-киевски, и Ксюша не могла сдержаться и выла, как волчица на луну. Никогда еще ласки груди не исторгали из нее такой мучительный волны, которую некуда было девать, потому что голая Ксюша была у всех девок на виду...

Руки и языки менялись — Ксюша понимала это и по тому, как по-разному они мучили ее (кто напористо, кто истаивающе-чувственно, а кто и жестоко, с покусываниями и щипками), и по протираниям ее сосков чем-то скользящим, но не горячим, как языки, а прозрачным, мятно-прохладным («влажные салфетки» — догадалась Ксюша). Эти протирания были почти так же невыносимы, как и ласки. Адски хотелось растерзать себя внизу и кончить... «хоть кто-нибудь, помогите мне» — думала Ксюша последним живым клочком мозга, и вдруг поняла, что все девки мастурбируют, не стесняясь никого и ничего. Ее рука сама, помимо воли, опустилась вниз, пальчик сам проник в липкую пещерку...

Что такое? Зачем это?... Почему?..

Ксюша вертела головой, пытаясь понять, почему ее больше никто не мучает. Сиськи, набухшие возбуждением, кололи воздух за портьерой и весили, наверно, пару центнеров каждая. Волна стонов отходила от нее вправо, и девки, довольно улыбаясь, поправляли прически. Ксюша вдруг поняла, что стоит в луже. «Обделалась?» — обожгла мысль, и за ней — следующая, не менее стыдная — «да нет, это же мои соки...»

— Дамы и господа! — пророкотал голос за портьерой, и Ксюша вздрогнула. — Пришло время объявить победителя. Наибольший балл набрал номер... номер девять!

Грянула музыка. Ксюша, неизвестно чего ждавшая, расслабилась, но тут вдруг чьи-то руки сдернули с нее портьеру.

В глаза ей ударил свет.

***

— Поприветствуем победительницу нашего состязания — обворожительную, элегантную и самую-самую сисястую даму этого вечера... ваше имя, миледи?

Ксюша вышла, моргая, в центр ярко освещенного зала, полного людей, — как была, голая, с мокрыми и липкими ногами.

— Вааааау... — пронеслось по залу. Вокруг были люди — фрачные кавалеры и роскошно одетые дамы.

— Итак?... Ваше имя?... — повторил ведущий.

— Ксюша, — сказала Ксюша басом.

Она хотела сказать «Оксана», но почему-то сказала «Ксюша», как маленькая. Или это кто-то другой сказал вместо нее?

Чем дальше, тем сильней ей казалось, что она попала в чье-то чужое тело, отраженное в высоких зеркалах зала — невозможно голое, с чужим фиолетовым, как у попугая, хохолком вместо ее родных волос. У Ксюши ...  Читать дальше →