Золушка-2013

Она танцевала не хуже и не лучше ровесниц (танцы изучались в ее школе), — но Хозя вел ее так, что она вдруг захлебнулась хмельным восторгом кружения. Теплая рука властно обняла ее, почти голую — без трусов, без белья, в одном только чужом платье, — и Катька чувствовала крепкое тепло сквозь ткань...

 — Что это у вас? Книжка? Мокрая? От слез?
 — Волшебная, с заклинаниями. Будете плохо себя вести — превращу в жабу.
 — Лучше в черепаху: они живут дольше... Так как, вы говорите, вас зовут? Маруся? Хавронья? Дина?
 — Диной зовут не меня, а кошку моей соседки...
 — А все-таки?
 — Все-таки? Ну, допустим, Адель...
 — Адель? А это, допустим, не ваш блог в ЖЖ — «Канители из Адели»?
 — К чему лукавить? Допустим, мой...
 — Ааабалдеть! А вы не помните там такого, допустим, Челкаша? Который вечно каки пишет, а вы его — по сусалам, по сусалам?
 — Вы что, хотите сказать, что...
 — Что здесь произошла встреча братьев по разуму! Искусственному! То бишь сетевому! За это надо выпить!
 — Прямо сейчас? Не поперхнетесь?
 — А вы что, мерзавчик коньячка припрятали в лифчике?
 — У меня нет ни мерзавчика, ни лифчика... («Боже, что я несу?»)
___________________
*Челкаш — персонаж одноименного рассказа Горького. — прим. авт.

Он не отлипал от Катьки: по окончанию тура утащил ее танцевать снова, потом снова, снова и снова... Ее щеки раскраснелись, как у матрешки. Штраус сменялся Чайковским, Чайковский Прокофьевым, Прокофьев «Амурскими волнами», «Волны» — снова Штраусом... Вокруг слышалось:

 — Ё-моё!..
 — Очень приятно, капец просто!..
 — Как изысканно, бляха-муха!..
 — Такой бал, я ваще фигею!
 — Глянь, как на Катьку нашу похожа! — донесся откуда-то Марькин голос. — Только эта красапета, а Катька наша...
 — Ну уж прям красапета! Она кавайная, но с такими сиськами дома надо сидеть...
 — Внимание! Для прекрасных участниц бала — цветы от господина Вьюнкова, президента фирмы «Травиата». «Травиата» — это спокойствие вашего желудка!..
 — Я обожаю Чайковского, и еще Лепса! Когда они звучат, я вся такая охваченная...

Голоса, музыка, сверкающие люстры, наряды, лица, прически слились в пестрый бездонный сумбур, гудевший в голове.

 — ... Слушай!... А давай слиняем отсюда нахрен! А? Идем в белые ночи! К набережной! — сказал Хозя, когда они, усталые, опьяневшие, стояли за фуршетным столом и жевали, что попало под руку.

Катька уже успела пообщаться с жюри, забросать их шпильками остроумия, которые сыпались из нее неуправляемым потоком, и выдуть два фужера шампанского. Вино пилось легко, как спрайт, и зеленые Катькины глаза горели сумасшедшинкой.

 — Давай! Но ты же тут вроде как на работе?
 — Вроде как. Да плевал я!... Пошли. Давай, Адель-Канитель, не бойся, ты со мной... — он вывел Катьку из-за стола, не глядя ни на кого, и потащил ее к выходу.

***

Улица оглушила густой, бархатной прохладой. Ливень кончился, и воздух налился свежестью, уходящей в перламутровое небо белой ночи.

Его чистота и влага скрутила мозг, и Катька заорала: — Ааааааа! Иииии! — и засмеялась, глядя вытаращенными глазами на Хозю.
 — Ыыыыыыы! — передразнил он ее, и они рванули к Фонтанке, разбрызгивая лужи.

Все вокруг было мокрым, умытым, набухшим, как губка, везде была вода — на мостовой, и в воздухе, и на деревьях, окатывающих пахучим душем Катьку с Хозей. Фонтанка накрылась пеленой тумана, как газовой шалью. Дымчатый, туманный свет белой ночи окутал набережные и весь город, застывший и вымерший после ливня, и по улицам разлилась густая тишина...

 — Ыыыыыыы! Э-э-э-э-эй! Огогогооооо! — рвали ее криками беглецы. — Миииаау! Ррргав-гав-гав! — дурачились они, и им откликались далекие собаки из невидимых дворов, ушедших в туман.

 — Ааааааа! — стонала Катька. — Я вся мокрая! Я как в ванной...
 — А я? Я вообще как Ипполит под душем!... — подпевал ей Хозя. — «Потрите мне спинку, пожалста... « А давай обувь нафиг?
 — Давай! — Катька взвизгнула и разулась, плюхнув босые ноги в лужу. — Ааааа... ух! Я босая, а ты? — рычала она на Хозю, и тот распаковывался от носков и туфель, говоря — Прошу временно меня не нюхать, — затем подкатал брюки и сделал два пробных шага. — Не влезают, заразы, — бормотал он, пытаясь распихать обе пары по карманам, — твои влезли, а мои пусть нахрен идут!

Он связал их шнурками и зашвырнул на ветку.
 — Достанешь потом? — спросила Катька.
 — Не знаю... Вперед! — Хозя галантно оттопырил локоть, приглашая Катьку, и они чинно зашлепали по лужам набережной. Дефиле продолжалось недолго: взвизгнув, Катька толкнула Хозю и побежала от него, вздымая фонтаны брызг.

 — Ааааа! — кричал он, догоняя ее. — Теперь я понял, почему Фонтанка! Потому что тут бегают... такие дикие, босые, мокрые зверюги... как ты... — задыхался он, поймав Катьку за талию. — Смотри, мост! Давай прыгнем?! — и он картинно задрал ногу над перилами. Катька завопила. — Ага, ага, поверила? Страаааашно?
 — Ты негодяй! — колотила его в бок Катька. — Ты уголовник. Вон твоя академия — показала она на улицу Росси, — я запру тебя там, будешь у своего станка фуэте крутить... Станцуй мне чего-нибудь! — хлопнула она в ладоши, как раджа, и Хозя изогнулся в чертячьем па.

 — Одному скучно! — подтанцовывал он. — Рррразрэшыте пррыгласить...
 — ... вас на тур вальса! — закончила за него Катька. — Рррразрешаю! Кто будет оркестром?
 — Хозиреней Второй, король Фонтанки! Пум-пурум-пум-пум! — надув губы, Хозя запел Штрауса, и они с Катькой принялись кружиться на мосту, приближаясь кругами к улице Росси.

Вдруг пошел дождь. Минута — и он перерос в ливень, бьющий косыми струями по лужам, по туману и по Катьке с Хозей.

 — Огого!..
 — Это подводный вальс... Аааа! Ты что делаешь?

Хозя вдруг ловко подхватил ее на руки и понес по улице Росси к театру.

Ливень усиливался; в узкой улице, замкнутой длинными стенами домов, он гремел, как в пещере, и Катька истошно вопила:
 — Ааааааааа! Мамочкиииии! Я захлебнууууусь! — и смеялась звонко, как дождь, бивший в жестяные крыши. По лицу ее текли цветные ручейки макияжа, прическа растрепалась и свесилась мокрой сосулькой вниз.

Хозя бежал с ней вприпрыжку, не чувствуя веса. Выбежав к Екатерининскому скверу, окутанному перламутровой пеленой, как и весь город, он вдруг нагнулся к Катьке и ткнулся носом ей в щеку.

 — У тебя тушь потекла, — сказал он и лизнул цветной ручеек на щеке. — Горькая! Может, тут слаще? — он лизнул другую щеку, спустился ниже и стал жалить кончиком языка Катькины губы. — Горькая, горькая, горькая! — шептал он, опуская Катьку на ноги и раскрывая ей рот, как створки раковины.
 — Сам ты Горький! Челкаш!... — Катька закрыла глаза, и он прильнул к ее губам.

Ливень не прекращался, и оглушительный его звон гудел в голове, как колокол. Катька задыхалась от поцелуя, первого в ее жизни, и от воды, бившей наотмашь в нос и в глаза.

 — ... Вот, — сказал Хозя, когда оторвался от нее. — Ну? — спросил он, обнимая ее. Катька молчала, глядя на него дикими влажными глазами.

Они стояли в закутке сквера, отгороженные от мира деревьями, фонарями и ливнем. Где-то рядом был вымерший Невский.

 — Какая ...  Читать дальше →