Золушка-2013

в свинцовой пелене. Проскочив мост, она умерила бег, а затем и вовсе остановилась, вглядываясь в освещенные окна Аничкова дворца. Ей давно не было холодно, и она стояла под ливнем, как под душем, а затем принялась бродить под окнами, пританцовывая на ходу. Она сама не знала, что делает здесь, и если бы ее спросили...

 — ... Катя?

Катька вздрогнула и обернулась.

 — Катя? Ты Катя? Катя Вьюнкова?

 — Да, — вырвалось у нее прежде, чем она удивилась, что ее назвали фамилией покойного отца.

 — Ну где же ты бродишь, ë-моë! — ее вдруг схватили за руку и потащили куда-то. Катька не успела и пикнуть, как оказалась в каком-то коридоре, а затем вдруг — в яркой комнате, полной разношерстного, галдящего и нетерпеливого народа.

 — Где тебя черти носят?! — вычитывал ей какой-то парень, не давая произнести ни слова. — Уже дефиле пошло, считай, пропустила нафиг... Твой батя с нас шкуру сдерет, блин! Давай бегом сушись и это самое...
 — Где ее платье? — орал кто-то другой. — Платье и туфли? Ну и видоз у вас, мэм. Стихия, сочувствую... Эй, зовите Ленку и ваще визажистов! И Лешку-парикмахера... Ну шевелись же, блииин!

Ее протолкнули в середину комнаты — к зеркальным столикам, заваленным косметикой, тряпками и всем на свете. Катька силилась что-то сказать, но ей не давали:

 — Ну чего стоишь? Давай раздевайся в темпе, щас платье принесут.
 — А... а где...
 — Ой, вот только не надо это самое! скромницу из себя корчить! Снимается Бог знает где и в каком виде, а тут прям невинное дитя, можно подумать...

С обалдевшей Катьки стащили футболку, оголив ей сиськи, затем принялись за шорты, и она только успела выхватить из них размокшего Блока.

 — ... Мамадарагая! и трусы мокрые! Запасные есть? Ну что с ней делать?!
 — А ничего, без трусов будет. Платье плотное, нифига не видно. У тебя месячных, надеюсь, нет сейчас? Ну, чего стоишь? В мокром будешь красоваться? Мокрое пятно на жопе будет, тебя это устраивает? Ну нет на тебя отдельной комнаты, поняла? Ничего, постесняешься немного, никто не смотрит на тебя... Ногу, ногу-то подними!

Катька приподняла ногу, отдавая трусы, бесцеремонно стянутые с нее, и осталась совершенно голой на глазах у дюжины людей.

Она никогда еще не оголялась на людях, тем более полностью, и внезапная нагота оглушила ее, как водка. Голая кожа сразу загорелась и покрылась мурашками, будто ее обожгли чужие взгляды.

 — ... Так, Светка куда-то делась, с платьем вместе...
 — Ну и хер с ним! Пусть пока красят ее, и волосы... Где визажистки? Елы-палы, она же мокрющая вся!... А ты типа не можешь сама взять полотенце, сама вытереться, да? Ты типа привыкла к обслуге, да?
 — Я... но...
 — И чего в оглоблях приперлась? Линзы есть? Нету? Значит так и будет! Будешь на ощупь танцевать!
 — Но... но я...
 — Что ты?... Давай вытирайся — и бегом краситься!!!

Голая Катька поняла, что не сможет сказать им «я совсем не та, за кого вы меня принимаете». В комнате было жарко, и волосы ее мгновенно высохли и распушились светло-русыми спиральками. Щеки и губы налились алым соком от тепла и от стыда, глаза заблестели зелеными испуганными огнями, в голой письке было мокро и щекотно... Ей сунули полотенце, и она стала машинально вытираться, пока визажистки, выдернутые из курилки, обсуждали, как ее красить:

 — ... Ну, хоть фэйсом-то Бог не обидел... Что есть, то есть... Тут работы не так много... Делаем традиционного ангела...
 — И тело-то — дай Боже... Пожалуй, это лучшие маленькие сиськи, которые я видела. Худышка, но плавненькая, без углов... Ну давай, давай уже!!!

Ее усадили к зеркалу, прикрыв спереди полотенцем, и Катька впервые в жизни подставила физиономию визажистам. По ее щекам, векам и губам забегали кисточки, карандаши и всевозможные мазилки; невидимые руки принялись ерошить ей волосы, и сразу резко завоняло парфюмом. Взгляды прожигали ей голую спину и задницу, и ей казалось, будто между ног у нее дует горячий сквозняк. Писька ее текла от стыда, и стул под ней был липкий, как в варенье...

 — ... Фффух! За двадцать минут сделали тебя. Мировой рекорд! Папаше не забудь рассказать. И Богу скажи спасибо, что он дал тебе такую морду и такое тело...
 — В волосы не лазь, иначе воронье гнездо будет...
 — Кроме тебя, у нас еще четырнадцать штук было! На этом «балу без гламура» пятнадцать моделей как минимум, и это только через нашу студию...
 — От «Стикса» и от Сусанны Свиньиной еще не меньше дюжины...
 — Но ты, девонька, обставишь их без вариантов. Я-то знаю, что почем в этой жизни. Диме сказали про тебя...
 — Да и даже если б не сказали... Такой материал и делать приятно. Не для папаши твоего старались — для искусства, запомни!..
 — Вась, а там еще какая-то пигалица из джипа, говорит типа, что она Катя...
 — Ну ее нахер! Ну и что, что Катя?... Так, давай, давай, девочка! Пошла-пошла! В темпе!!!

Ее вывели из гримерки, провели по темному коридору и вытолкнули в золоченую дверь.

Катька сделала по инерции два шага — и застыла, ослепленная блеском тысячи солнц, сверкающих в лепной высоте зала.

***

В свои семнадцать Катька уже начинала понимать, что не только имена даются вещам по всяким их свойствам, но и вещи становятся такими или сякими под влиянием имени, — и даже бывает так, что вещи присваивается какое-то совсем неподходящее ей имя, и никто этого не замечает.

Всю жизнь Катька росла с убеждением в собственной некрасивости. Оно поддерживалось и в школе, и в семье, и Катька даже не задумывалась, откуда оно взялось. Ее очки, сколько она себя помнила, были для нее символом самой себя: неуклюжие, угловатые, «вумные»...

И вдруг... Катька решила бы, что ее стебают, если бы не увидела себя, накрашенную, одетую и причесанную, в зеркале. Чувство собственной красоты было таким неожиданным и острым, что Катька чуть не разревелась. Незнакомка из зеркала скрутила ей душу, как мокрую футболку, — но бал и слезы не сочетались, и Катька расправила плечи, глядя в сверкающий зал.

Он был забит цветастыми платьями, над которыми вертелись перепуганные головки их хозяек; там и сям мелькали черно-белые силуэты кавалеров, мобилизованных из балетной академии. Грянул вальс, и пары понеслись прямо на Катьку, не успевшую вписаться в действо; подавив растерянность, она отошла к колоннам, где стояло довольно много девиц, не нашедших себе кавалера. «Прям Наташа Ростова», думала о себе Катька, — «Болконского не хватает...»

Болконский не заставил себя долго ждать. Закончился первый тур вальса, и от хоровода пестрых пятен отделился черно-белый силуэт:

 — Мое почтение! Нам скучно?
 — Пппп... пока нет. Но это не от меня зависит!
 — А от кого?
 — От того, кто еще не представился.
 — Вау!... Ну ладно! Хозиреней, — изогнулся он в насмешливом поклоне, затем подал ей руку: — Можно просто Хозя... Разрешите Пригласить Вас На Тур Вальса!
 — Разрешаю. Приглашайте.

Она говорила и двигалась, как во сне, — ее выручала только привычка остроумничать, приобретенная в сети.

 — Дык я уже вроде пригласил... Плохо? Попробую еще раз. Ми-мэ-ма-мо-мууу... — распелся силуэт и вдруг зарычал басом: — Рррразрэшыте прррыгласить вас...
 — Ой. Не рычите так. Я чуть не сделала лужу.
 — Вау! Такие изысканные дамы умеют делать лужи?
 — Только когда на них рычат такие изысканные кавалеры...
 — А вам, я смотрю, локоть-то в рот не клади!
 — Да, не стоит. Негигиенично.

Грянул вальс, и силуэт ...  Читать дальше →