Латексное искушение Селины. Главы 5—6. (Перевод с Английского)

и думать о том, чтобы потрогать себя между ног. Сколько же времени мне предстоит пролежать в таком виде? Я надеялась, что моё поведение не заставило её передумать по поводу моей позы на грядующую ночь; но что если моя непокорность лишила меня права на вечернее удовольствие? Вновь шесть цепей оказались пристёгнуты к моей сбруе, моему ошейнику и моим ногам. Вновь я оказалась пленницей в своей собственной комнате, надеясь лишь, что это продлится не дольше нескольких часов. Я могла с этим смириться, если б знала наверняка, что впоследствии мои руки будут скованы точно так же, как и вчера вечером.

— Пока в доме находятся посторонние, Селин, я не могу позволить тебе издавать какие-либо звуки! Придётся прибегнуть к помощи дополнительных приспособлений, чтобы лишить тебя речи.

— О, фрау Бакстер, прошу Вас! — взмолилась я после этих слов. — Я не издам ни единого звука! Пожалуйста, прошу Вас, не нужно никаких кляпов!

— Я не могу тебе доверять, Селин, — открыто заявила она. — А ну-ка открывай рот пошире!

Сбруя из резиновых ремней в её руках не нуждалась ни в каких пояснениях. Толстый резиновый мешочек, свисавший с самого широкого из этих ремней, короткой трубкой соединялся с грушей на другом конце; и, хотя я никогда раньше не видела ничего подобного, было ясно, что это самый настоящий кляп. Я пыталась было стиснуть зубы, но фрау Бакстер лишь защемила мне нос меж большим и указательным пальцем, и я вынуждена была раскрыть рот, чтобы глотнуть немного воздуха. Едва лишь губы мои разомкнулись, она тут же запихала резиновый мешочек прямо мне в рот! Какое-то время я бешено извивалась, дёргаясь в своих цепях и пытаясь выплюнуть чужеродный предмет, но всего через несколько секунд сдалась и, лёжа неподвижно, в страхе глядела на суровое лицо своей гувернантки.

Очередной новый опыт! Где-то в глубине души я знала, что этот вкус мне знаком. Мой язык уже касался такой резины когда-то в прошлом; но где, и когда? Впрочем, неважно: сейчас всё было по-другому. Вновь по всему моему телу пробежала сладкая дрожь, и, несмотря на свой страх, я обнаружила, что упиваюсь этим новым вкусом. Снова резина вызывала во мне сексуальное возбуждение! Своим мозгом я еле осознавала, как эту уздечку закрепляют у меня на ошейнике, после чего от уголков рта она подняла V-образную фигуру из двух ремешков, положила её по обеим сторонам моего носа, провела ремень через всю голову и пристегнула к задней части ошейника. Внезапно осознав всю основательность её действий, я запаниковала и забилась в своих путах, пока она накрепко затягивала все ремни; затем содрогнулась от ужаса, когда она стала накачивать грушу, и резиновый мешок у меня во рту начал раздуваться, заполняя каждый уголок моего рта. Сперва я перестала чувствовать его, когда он надавил мне на нёбо и прижал язык к челюсти; но несмотря на это, я могла немного шевелить им туда-сюда, и вскоре приятная щекотка во всём теле вернулась обратно.

— Что такое, Селин? — Фрау Бакстер заметила непроизвольные движения моих бёдер. — Тебе нужно в туалет, девочка моя? — спросила она. Я покачала головой, и тут её губы искривились в странной ухмылке. — Ну так что же мне с тобой делать, распутница ты моя?

Только теперь я начала понимать, что на уме у фрау Бакстер; у женщины, которая забрала мою жизнь под свой контроль из-за того, как мой отец понял пробуждение моей сексуальности. Она прекрасно знала, что эта резина делает со мной! Она знала, что вместо того, чтобы укрощать мои желания, она лишь распаляет их! Порицая меня за все попытки исследовать своё собственное тело, она на самом деле давала мне в этом полную свободу, но уготованный мне для этого путь разительно отличался от пути большинства девушек. Меня приучали к новой страсти, которой суждено было изменить всю мою жизнь; хотя тогда мне лишь ещё предстояло выяснить, насколько глубоким будет её влияние.

Меня обуревали противоречивые чувства. Да, мне надо было бежать из дома и восстановить утраченную свободу; но, быть может, моё теперешнее положение способно научить меня чему-то ещё? В любом случае, я не имела никакой возможности повлиять на первое, и была вынуждена испытывать второе.

Мой кляп, хоть и был неудобен, но возбуждал меня сексуально, и я могла с ним смириться; но то, что произошло далее, разом заставило меня позабыть всё возбуждение и придти в самый настоящий ужас. Оставив меня одну ненадолго, фрау Бакстер затем вернулась с предметом, который я часто видела в теперешней послевоенной Европе — противогаз — но непохожий на все противогазы, виденные мною ранее. На этом не было никаких ремней, чтобы закреплять их на голове владельца, потому что он был частью шлема, закрывавшего собой всю голову без остатка! Я попыталась было отвернуться, когда она поднесла его к моему лицу, и тут же почуяла слабый запах резины; но когда холодная материя коснулась моей кожи, меня обуял ужас. Я поняла, что круглые стёклышки напротив глаз не были предназначены для того, чтобы я что-то видела: вовсе даже наоборот! Снаружи стекло казалось прозрачным, но изнутри было полностью зазеркалено! На краткое мгновение я увидела отражение ужаса в собственных глазах, после чего тугой шлем из толстой резины натянули мне на голову, и он плотно обтянул моё лицо, а вместе с ним — и мой кляп со всей его сбруей! Я запаниковала, в ужасе визжа сквозь свой кляп и забившись в своих путах. Конечно же, фрау Бакстер знала, что я отреагирую именно так.

— Спокойнее, Селин! Дыши глубже и ровнее! Сосредоточься на дыхании, и скоро твой страх пройдёт. — Она взяла мою правую руку и начала массировать её, чтобы я лучше ощутила её присутствие. Затем она продолжала: — Я знаю, как страшно может быть в такой маске, Селин. Как я уже и сказала, чем раньше ты успокоишься, тем раньше пройдёт страх. Я ведь уже говорила, что не нанесу тебе никакого... непоправимого вреда.

Её увещевания действительно меня успокоили, но от моего слуха не ускользнула секундная пауза, прежде чем слово «непоправимого» слетело с её губ. Воздух, проникавший ко мне сквозь маску, был пыльным и застоявшимся, и его поток регулировался медленным сопением слоёв, скрытых в фильтре. Да, мне хватало воздуха, чтобы не задохнуться, но мне теперь с усилием давались каждый выдох и вдох! Дыхание уже не было чем-то для меня естественным, и давление корсета нисколечко не помогало! В уши мои настойчиво врывались тихие щелчки открывавшихся и закрывавшихся клапанов.

Теперь меня обуяло новое страдание: неутолённое возбуждение посреди кромешной черноты! Я снова была пленницей своих резиновых одеяний, но не могла найти в себе страсти, которая превратила бы плен в удовольствие; и корсет, казалось, обхватил меня ещё туже, причиняя мне ещё большее неудобство. Я слышала, как она открывает окно, после чего крепко затворяет ставни и запирает их на замок. Я очутилась в непроницаемой тьме, неспособная издать ни звука, не в силах поднять тревогу. Начался мой первый день полного одиночества; и, хотя тогда я об этом ещё не подозревала, это было лишь самое начало моего воспитания, призванного научить меня жить в изоляции. Изоляции, лишь изредка прерываемой прихотью и милосердием тех, кто обретёт контроль над моей жизнью.

На протяжении бессчётных часов до меня доносились еле слышимые шаги и топот рабочих, шум их машин, и я слушала лязг и перестук их инструментов, слаженной музыкой своей работы отзывавшийся на мановения дирижёрской палочки фрау Бакстер. У меня теперь была масса времени, чтобы обдумать своё положение; но, сколько бы я ни задавала себе многочисленные вопросы, разрешения своей дилеммы я найти не могла!

В полдень фрау Бакстер вернулась и освободила меня от моих цепей, шлема и кляпа. Но это была лишь краткая передышка, ибо сразу вслед за этим в моём горле очутился шланг, и мне скормили положенную порцию пищи. Каким же образом я должна была себя вести, чтобы заслужить право есть самостоятельно, как и раньше? По окончании кормления меня вернули на моё ложе к моим цепям, снова надев на меня кляп и шлем, которого я до сих пор продолжала бояться. Ближе к вечеру оркестр молотков и ножовок уменьшился и превратился лишь в трио; к тому времени я обильно вспотела под своим резиновым коконом, и неподдельно обрадовалась приближающимся к моей комнате шагам.

— Надеюсь, тебе было не слишком неудобно, Селин? — осведомилась фрау Бакстер, снимая с меня простыни. Я, разумеется, не могла ей ответить, поэтому она пересекла комнату и открыла ставни, после чего вернулась и сняла ненавистную маску с моей головы. Я глубоко и часто задышала носом; застоялый, но чистый воздух моей комнаты был счастьем по сравнению с тем, что попадало ко мне сквозь фильтры противогаза. После этого она наконец сняла с меня кляп. Он уже не возбуждал меня, как раньше, и был лишь бременем, которое необходимо было терпеть.

— Готова пойти в туалет, Селин? — спросила она.

Внезапно я поняла, что шум полуденной работы вокруг стих совершенно.

— Рабочие уже ушли? — еле вымолвила я пересохшими губами.

— Завтра вернутся, но на сегодня да, они ушли.

Говоря со мной, фрау Бакстер расстегнула мои цепи, после чего помогла мне подняться с постели, но не стала расковывать мне запястья. Я проследовала за ней из комнаты в ванную и обнаружила, что могу самостоятельно сесть на унитаз и сделать всё необходимое через прорезь у себя между ног, не пользуясь руками и не прибегая к её помощи; правда, подтереться я уже не могла. Фрау Бакстер, казалось, не испытывала ни малейшего смущения, помогая мне с этим, и по возвращении в комнату снова достала резиновый шланг для кормления.

— Фрау Бакстер, ну неужели меня и правда нужно кормить таким образом? — взмолилась я.

— Я считаю, что ты по-прежнему ещё не готова принимать свою пищу каким-либо иным способом на данный момент, Селин. — последовал ответ. — Открывай рот!

Кормление завершилось быстро. Помню, как я удивилась, осознав, что, хоть у меня во рту не было ни кусочка на протяжении двух дней, я совершенно не была голодна. Разумеется, о моём желудке заботились, и можно было не опасаться голодных судорог, но всё равно это было как-то странно. Перебирая руками, фрау Бакстер вытащила шланг из моего горла.

— Я хочу обсудить с тобой наши завтрашние визиты, Селин. — При этих её словах я оживилась. — Тебя необходимо будет уложить пораньше, и я разбужу тебя раньше с тем, чтобы приготовить тебя. — Видимо, она заметила во мне оживление, поэтому поторопилась охладить мой пыл. — Не думай, что это будет увеселительной поездкой, девочка! Там, куда мы направимся, тебя не ждёт никаких послаблений. — Услышав это, я нахмурилась. Она продолжала: — Ты отправишься в этом же платье, но с кое-какими дополнениями. Цель этого визита состоит в том, чтобы тебя оценили. Будет решаться вопрос о твоём дальнейшем будущем, поэтому необходимо, чтобы ты вела себя образцово. — Она сделала паузу, изучая мою реакцию на эти слова, после чего продолжала: — Тебя будут щупать, будут трогать, будут требовать показать себя с разных углов, но во всём этом ты не будешь иметь никакого права голоса. Ясно?

Я лишь слабо кивнула. Я боялась не столько осмотров, сколько их возможных последствий. И какие же «дополнения» ожидают мой резиновый плен? Я поняла, что мой шанс на побег во время поездки испарился бесследно.