Дубина народной войны

Мороз-воевода дозором обходил владенья свои. Аккуратно отодвинул еловую лапу и выглянул на поляну. Кряжестый, с густыми бровями и окладистой бородой, побеленными морозным инеем, он смотрелся суровым и строгим. Овчинный тулуп, меховая шапка, валенки, рукавицы говорили о том, что сам мороз мерзнуть не любил. Только вместо посоха в руке сжимал он здоровенный топор, такой, каким обычно в деревнях и избу срубят, и от татей отобъются.

На самом деле Мороза звали Герасимом и был он обычным русским крестьянином Смоленской губернии. Обычным, да необычным. В стародавние времена привели его родители к деду в лесную избушку, а потом и сгинули: отец в рекрутчине, а мать то ли от чумы, то ли от голода, то ли от сухоты грудной, кто же теперь спустя такое время вспомнит. И жил мальчонка с измальства в лесу, как бирючонок. Все травы, грибы, ягоды, язык птиц и зверей открыл ему со временем дедушка, слывший на селе травником и колдуном. Деревенские их боялись, но и почитали. Как случалась беда, шли на поклон, несли кто что мог, но, уходя и кланяясь с мешочками трав и кореньями, шептали про себя: чур меня, чур! По большим праздникам дед с внуком приходили в храм и, стоя на службе, видели, как отстранялись от них люди. Ещё и двеннадцати лет не набежало Герасиму, когда Господь прибрал деда, остался мальчонка полной сиротой.

Был бы деревенский, глядишь и принял бы его мир, приютил и выкормил, а от ведовского отродья люди открестились. Только там, где люди открестились, Господь заступился и дал мальчонке несколько подарочков. Во-первых, силушку и ловкость богатырскую. Во-вторых, три года от смерти деда были чудо как хороши: и грибов, и ягод, и орехов, и дичи в лесу стало столько, что и неразумыш мог себя прокормить. В-третьих, удачу сказочную. Раз услыхал Герасим шум и гам в лесу. Сразу понял он, что это у берлоги лесного хозяина. Надел снегоступы, рогатину прихватил и бросился на звук. И вовремя подоспел. Местный барин поднял косолапого, да видать сплоховал. Разбросал хозяин собак, отпугнул мужичков трусливых и бросился помещика ломать, а тот растерялся и промах дал. Выскочил Герасим из леса и на рогатину Потапыча посадил, так что тот барина и поломать как следует не успел. Когда неудачливый охотник в себя пришел, начались распросы: «Кто ты такой и откуда?» А что Герасим мог сказать? Живу мол с измальства в лесу, сирота круглый, люди бирюком кличат. Барин и сказал, приходи мол завтра ко мне в усадьбу. А на следующий день в барском доме за спасение жизни христианской получил Герасим Бирюков вольную, рубль серебром и должность лесничьего барского леса, то бишь егеря на дворянском языке.

Ну а в-четвертых, дал господь Герасиму инструмент, которым детей делают, сказочных размеров. Герасим думал, что он у всех такой, вон у сохатого, или жеребца дедова и поболе будет, а оказалось не так. Раз ловил он в реке рыбу руками, а по соседству бабы деревенские сено сгребали. Пошли они к реке напиться и омыться, да нагого мальчонку и увидали. Пока он по пояс в воде стоял-шутковали по своему бабскому обычаю, а как выходить стал, так приумолкли и глаза повыпучали. В ту же ночь, солдатская вдова Прасковья пришла к нему в землянку пожалеть сиротку. Так и стали к нему бабы с тех пор заглядывать, да не с пустыми руками: кто курочку принесет, кто яичек, кто хлебца свежего. А он не просто радость сделает, а еще и почесуй вылечит, зуб заговорит, а то в чем и посерьезней поможет. Ну а коль бабам на язык попался, так разнесут вести о тебе по всему миру. Прослыл Герасим хорошим лекарем. Ну да речь не о том.

Наступил окоянный год 1812 и покатились толпы людские, снятые с родных мест. Сначала наши солдатики в запыленных мундирах, за ними супостаты, а там и мужички да бабы с раззоренных мест. Деревня местная сгорела, вынесли басурмане все, что съесть можно и потекла их река далее на Москву — столицу православную. А местный люд разошелся по лесу, чтобы как-то прокормиться. Там и встретил их Герасим. Стали людишки землянки рыть, дрова на зиму рубить, да грибы-ягоды сушить, в общем к зиме готовиться. А Герасим им, как хранитель барского леса, во всем помогал. Он хоть и бирюк, а душа в нем божия, светлая была.

Раз пошел он с мужиками на пепелище барской усадьбы посмотреть, может что уцелело, да в хозяйстве сгодится и наткнулись на отряд басурманский, небольшой, человек на пять. Те, мужиков окружили, залопотали по-своему, сабельками затыкали и стали ребят грабить и куражиться. Один полез к Герасиму за пазуху и получил по суслам. Взбеленился нехристь, за пистолетом полез, да не знал он, что мужик-лапотник и на медведя один выходил, и сохатого удавной брал, и куницу самострелом в глаз с двадцати саженей бил. В общем, не успел француз пистоль вытащить, да и товарищи его не успели ничего понять. Обтер Герасим кровь с топора травой-муравой и сказал сельчанам: «Собирайте робята все, что у супостатов было» и коняг прихватите. Так и повелось с того дня, выходили мужички на большую дорогу и разоряли слуг антихристовых.

Вот и сейчас, прячась за густыми еловыми лапами, наблюдал он за врагами, расположившимися на поляне. Яркие всполохи костра освещали их нелепые фигуры, закутанные в лохмотья. Чужеземная речь лилась неровно, иногда срываясь на крик. Люди ожесточенно спорили. Наконец, двое вскочили, схватили третьего под руки потащили его в сторону. Было видно, как один из них ударил товарища прикладом по голове так, что тот замертво упал в сугроб. Затем они наклонились над телом и завозились в темноте. Спустя некторое время басурмане подтащили белеющее наготой тело к огню и стали привязывать его к огромному дрыну. Закончив работу, французы попытались установить вертел с человеком над огнем. Мужики, наблюдая за этой сценой, от изумления даже рты пораскрывали.

— Что рты раззявили, православные. Не дадим людям во грех впасть. Избавим их от лукавого соблазна — сказал Герасим бесшумно выходя на поляну. Поп в церкви не успел бы прочитать пресвятую Богородицу, как все было кончено. Снег впитывал темную людскую кровь. Герасим подошел к голому телу, лежащему у костра и наклонился над ним, чтобы рассмотреть бедолагу и ахнул. Перед ним лежала баба, нет скорее девчонка. рассказы о сексе Прозрачная кожа уже начинала синеть. Вдруг она открыла глаза и застонала.

— Ох, ты! Живая — удивился он и сняв с могучих плеч медвежий тулуп, завернул в него свой трофей и легко закинув сверток на плечо зашагал в лес. Зачинал брезжить рассвет, когда Герасим добрался до своей избушки. Добыча его к тому времени снова впала в забытье. Запихав бабу на печку он нащупал жилку жизни на запястье и уловил ровное биение.

— Видать уснула бедолога, подумал он и пошел топить баню. Вернувшись назад и затеплив лучину он увидал, что незнакомка очнулась и смотрит на него испуганно с печки.

— Нукась, иди сюда — поманил он ее пальцем. Было видно, что она испугалалась еще больше, но тем неменее спрыгнула с печки и зашюпала по полу босыми ступнями.

Усадив гостью за стол, он подвинул к ней миску тетеревиной похлебки и стал наблюдать. Из огромного рукава тулупа показалась маленькая тонкая ручка с ровными пальцами и девчонка перекрестилась.

— Ого, христианка, уже хорошо, — подумал он.

Затем она взяла ложку и начала есть. Сначала пленница пыталась есть, показывая достоинство: чинно и неторопясь. Но к третьей ложке голод взял свое и она начала уминать варево так, что за ушами трещало. Девка была ладная, и Герасим любовался ею. Огромные карие глаза, аккуратный овал лица, чуть вздернутый носик и полные, пухлые алые губы. Единственно, что портило гостью, это коротко остриженные, густые чёрные волосы.

Опустошив миску, она откинулась от стола, глаза ее поддернула поволока, и улыбаясь проворковала:

— Сантусаменте

— Что? — преспросил хозяин.

— Грацие, — нежным голоском промолвила она.

Скоро стало ясно, что по-русски гостья не говорит.

— Немая значит, — огорчился Герасим. Ну будешь немка. Тем ...