Дела банные. Часть 3: Жизнь без «перекусов»

Ночной разговор и успокоил меня тем, что жена честна и открыта передо мной, и разбередил в душе тысячу новых вопросов, без которых невозможно было понять то, как она сама воспринимает всё, что с ней произошло. Но ещё долго меня не покидало ощущение того, что супруга не воспринимает те походы в городскую баню столь же однозначно, как я. Для меня это было изнасилованием моей жены и только, а то, что она при этом сама испытывала даже оргазмы — лишь следствием огромной интенсивности мужских вторжений, на которые её тело не могло не отреагировать. Но я чувствовал, что всё не так просто, и жена стыдится рассказать мне про то, как сама видит прошлогоднюю эпопею, как оценивает то, что с ней делали. Подмывало снова заговорить на эту тему, но было как-то неловко показаться в глазах жены смешным из-за чрезмерной ревнивости. Как всегда, в этой жизни, помог случай и случайные слова.

Жена после дня, проведённого среди грядок, поднялась в нашу комнату в мансарде. Я, после того, как пристроил нашего пятилетнего сынишку послушать сказки, читаемые бабушкой, тоже поднялся в душную, жаркую от нагретой кровли комнату, чтобы захватить полотенце и сходить в баню сполоснуться под душем. Жена в это время уже собирала вещи для нашего вечернего мытья. Я сел на кровать, чтобы не толкаться в тесной комнатёнке и посмотрел на жену. Посмотрел, и залюбовался: обнажённая женщина тридцати пяти лет, в стройной женственности сложившейся фигуры, казалось, не замечала меня, перебирая бельё и выискивая именно то, которое ей хотелось найти. Я улыбнулся тому, что женская мысль точно, никогда не станет понятна нам, мужикам — что там выискивать! Взял верхнее, и пошёл в баню! А им — нет, нужно обязательно какое-то определённое! Тем не менее, сейчас я был даже рад этому, поскольку вволю любовался телом любимой. В таком любовании, когда обнажённая жена делает какие-то дела, совсем тебя не замечая, погружённая в сосредоточенность своих мыслей, несёт в себе особенный смак! Она не старается позировать, она — естественна, не наигран её образ, и тело её такое, как есть, без налёта возбуждения желанием нравиться.

— Милый, может, сходим, вымоемся нормально, чем просто пот смывать?

Я посмотрел на её напряжённые до предела соски и улыбнулся: явно не от холода, значит — хочется ей. Что ж, желание женщины — закон для мужчины, если есть ещё силы, а силы, после перетаскивания бруса для строительства нового дома, постепенно возвращались.

— Я — не против, хотя, хочется сначала под прохладный душик. Ты иди, я — догоню.

Уже после душа, в бане, пристроившись на скамье рядышком, стал поигрывать её окаменело торчащими сосками, и она смущённым полушёпотом попросила:

— Подожди, давай, сначала вымоемся!

— Хочешь, чтобы я после тебя поцеловал? Везде?

— А ты — не хочешь? — она была словно на грани разочарования, которого мне не хотелось доставлять любимой. И я ответил:

— Но тогда я тоже, сначала хорошенько вымою некоторые части своего тела.

Жена даже слегка покраснела, как наивная девушка — она всегда очень смущалась даже моего взгляда, если я просил её поласкать меня самого язычком, зато ей самой очень нравилось, если то же самое я делал с ней. Но даже страстно желая этих ласк, она никогда не просила об этом, лишь намекая на то, что ожидает их от меня, и надеется получить, так было и в этот раз.

Но сначала было мытьё друг друга, с медленным движением мыльных рук по изгибам тела, невесомые касания губами нежной кожи, которые и поцелуями-то назвать можно только условно. А после — вкрадчивые, осторожные ласки, какие бывают обыкновенно у совсем юных, которых зрелые люди почему-то стесняются, будто осудит их кто-то за нежность по отношению к любимому человеку. И как-то само собой пришёл момент, когда под своей гладящей ладонью я ощутил проваливание пальцев в мокрый жар её тела и возбуждённо шумный вздох жены в ответ на это. Разве это не наслаждение — ощущать возбуждённую дрожь тела любимой! Физически чувствовать то, насколько она хочет тебя! Именно тебя! Мы наслаждались оба, и ощущение того, что каждое движение тебя в любимой доставляет ей радостное замирание сердца будорожило, заставляя со всей нежностью, на которую способен, покрывать поцелуями шею и грудь, присасываться к её соскам, покусывая и потягивая их губами, пока она не заколотит тазом в крупной нервной дрожи. И только после этого, повинуясь безудержному порыву страсти, мы набросились друг на друга так, словно непременно умерли бы, не слившись чреслами, не ощутив единение и душой и телом. Как это было — трудно описать, поскольку оба, как очумелые, едва отдышавшись, продолжали, пока оба не застонали протяжно, почти вунисон, достигая высшей сладости.

После душа, охладившего первый порыв, новое развлечение: на широкой лавке я нависаю над женой и обвожу языком нежные лепестки, стараясь колкой щетиной бороды не колоть шрам от кесарева. Так ей нравится больше всего — чтобы я не мог видеть то, как она касается чуть приоткрытыми влажными губами самой нежной части моего естества, как оно, поникнув было, наливается новой силой и оказывается охваченным колечком губ, ласкаемым язычком. И вот тогда я провожу своим языком по напряжённому гребешку жены, и она навстречу этой ласке шире раздвигает бёдра и, стараясь выгнуться, стремится навстречу лепестками своего мотылька. Она раскрывается с мокрым звуком, и я вижу блестящее соками отверстие, которое сокращается, ища предмет, который вновь подарит ему наслаждение. И мой язык вторгается в него, крутится, обходя по периметру, и уже оставлен мой собственный член, ощущающий наступившую прохладу после неги во рту любимой. Теперь она вновь сладко ахает от удовольствия и, даже, начинает мелко вибрировать. Тут уж мало кто выдержит, не выдерживаю и я — разворачиваюсь флюгером и наши тела находят недостающее им, словно в пазле, заполняющем выпуклостями впадины, мы сливаемся в объятиях, опять становясь единым целым.

— Не спеши, давай чуть полежим просто вот так — шепчет жена и целует меня, а после, едва я пошевелился внутри неё — начинает бурно, с ахами, оргазмировать, и с протяжным стоном замирает, словно уснув.

Отдыхаем. Теперь она лежит, привалившись ко мне, закинув ногу на своего мужчину, и положа голову на его грудь.

Я возвращаюсь мыслями к своим думам о жене и понимаю, что теперь можно и спросить, но, осторожно, чтобы не слетел этот флёр нежных чувств:

— А я знал, что тебе хочется, ещё в доме понял.

— Глаза блестели?

— Нет — соски торчком стояли.

Мы вместе смеёмся и некоторое время молчим, наслаждаясь негой.

— Они у меня всегда напрягаются, как только захочется. Так сжимаются, что даже немного побаливать начинают, и делаются такими чувствительными, что если по ним просто шлёпнешь пальцем — внизу всё раскрывается и в прямом смысле слова голова кругом идёт — так хочется! Сразу все мысли пропадают, и остаётся лишь одно желание — ощутить в себе мужчину.

— Всё равно какого?

— Ну, в общем, да, только ты не обижайся — так все женщины устроены.

— Значит, наступает такой момент, когда ты теряешь всякий контроль над телом, и для тебя главное — чувствовать в себе абстрактный мужской член?

— Да. Обиделся?

— Нет, просто пытаюсь понять этот механизм. Тогда, в бане, было то же самое?

— Опять ты про баню! Ну, да.

Мы снова помолчали, но уже с привкусом какой-то горечи и грусти, которую жена решила первая развеять:

— Знаешь, если бы у женщин не было такого восприятия — они бы все с ума посходили от ощущения горя и несчастья, когда их насилуют.

— Ты это тогда поняла?

— Да. Я ведь долго переживала и думала после того.

— И тебе это тогда помогло?

— Да. Было просто ощущение абстрактного члена внутри. Знаешь, мне под конец уже, в последний месяц поездок, даже казалось, что это они меня обслуживают, а не я — их. И знаешь, думать так было даже приятно. Ну, что, собственно происходило! Тебя я — люблю, а эти мерзавцы только сумели разжечь ...