Нереида и сатир
Страница: 1 из 3
Ее звали Киссэ. Георгий встретил ее на одном из бесчисленных островков Эгейского моря, где отдыхал дикарем.
Остров был маленьким, как наперсток, и весь состоял из меловых скал, слепяще-белых, как ледники. Они тонули в густо-синем море и таком же небе. Солнце прожигало синеву насквозь, и от белого огня, опрокинутого в море и в небо, кружилась голова.
Каждый рассвет Георгий спрашивал себя, не сходит ли он с ума, и каждый закат смотрел на тонущее солнце, сидя на скалах, которые делались рыжими, как желчь. Три дня назад он толкался в метро, ел чебуреки, работал, бегал, ругался, но здесь все это было менее правдоподобно, чем Одиссей и сирены. Здесь был мир соли, плотной синевы и огня, голубого по утрам, белого в полдень и красного на закате.
... Она объявилась на третий день. Георгий купался голышом, а она подглядывала за ним, думая, что ее не видно. Любопытные глаза буравили его так, что он вдруг застеснялся. Атлет, завсегдатай спортзалов, Георгий вдруг прочувствовал силу своего тела, и это было странное чувство, пьяное и зябкое, как море, если прыгнуть в него с жары. Минут пять он решался окликнуть хозяйку любопытных глаз — но вместо того вдруг бросился в волны и нырнул.
Он плавал долго, с силой рассекая воду, а когда вернулся, глаз уже не было. Но назавтра они появились снова. Они настойчиво рассматривали голого Георгия, и он наконец решился:
— Хэй! Иди сюда!
«Ну и что, что я голый?», — убеждал он себя. «Интересно, она говорит по-английски? А если нет? Голый мужик зовет к себе... вот кошмар!» — думал пунцовый Георгий.
Девушка оказалась черноволосой, черноглазой и красивой до неправдоподобия.
Это была чистая античная красота, соразмерная и тонкая, как с древних амфор, но живая, теплая, и немножко еще незрелая. «Нимфа» — думал Георгий, — «или наяда. Черт подери — три тыщи лет прошло, а девушки здесь, как при Гомере с Эврипидом, или как их там...»
На ней были не хитон и сандалии, как полагается нимфам, а белая футболка с Миком Джаггером и синие купальные трусики. На ступнях ее не было ничего, кроме корки подсохшей глины.
— Чего ты там? Прячешься. Давай плавать, — сообщил ей Георгий, проклиная себя за деревянный голос, за жуткий инглиш и за все на свете.
— Я не прячусь. Я сижу. Просто так, — ответила нимфа. Она здорово стеснялась, как и Георгий.
— Чего сидишь? Жарко. Такая хорошая вода.
— О да! Так жарко!
— В Греции всегда жарко. В Греции очень-очень горячее солнце.
— О да, очень горячее!
Беседа потихоньку налаживалась.
— ... Хочешь в воду? Со мной?
— О! Хочу! Очень-очень хочу! Но...
— Ты не умеешь плавать?
— Умею. Но...
— Что?
— Но я не имею... как сказать это? Ну... Только футболка.
— Ну и что?
— Но...
Вид ее, когда она снимала футболку, нельзя описать: такой сумасшедшинки Георгий не видел ни в одних глазах. У него тут же набухло внизу, и он присел на корточки.
— И все? Раздевайся целиком, не бойся. Мы будем, как греческие боги, — говорил ей Георгий, пряча срамоту.
— О! Ты похож на греческого бога. Я думала, ты грек.
У нее были крепкие, выпуклые соски и маленькие детские груди, как у древних статуй. Замерев на секунду, она вопросительно глянула на Георгия и потянула с себя трусики.
«Впервые», — думал Георгий, видя сладкую жуть в ее глазах, — «неужели у них тут все так патриархально?»
— Как тебя зовут?
— Ээээ... Киссэ. Древнее греческое имя. Вот, я голая, совсем голая, как ты. Нас увидят люди?
— Увидят — ну и что? Киссэ. Чудесное имя. Как поцелуй. Я Джордж, Джо, — исковеркался он к чему-то на иностранный лад. — Привет, Киссэ!
Он сидел перед ней на корточках, и оголившееся хозяйство Киссэ курчавилось прямо у его лица.
— Привет, Джо! Я... я...
— Что?
— Я никогда не знакомилась голой.
— Я тоже. Стесняешься?
— Стесняешься?... Как это?... А! я понимаю...
— Ты такая красивая. Ты похожа на греческую богиню.
— Я понимаю! И ты! ты некрасивый, но сильный, большой. Ты такой боксерский!
— Значит, мы боги. Мы древние боги. А боги не стесняются, — отвечал Георгий. Глядя на ее тело, он плотней сжимал ноги, морщился и думал: «Сейчас лопну. Скорей бы в воду... « — А давай плавать! Жарко! Мы сгорим! Будем, как уголь. Давай! Давай! — он схватил ее за руку и потащил к воде.
... Волны обожгли прохладой. В бухте было холодное течение, и древние боги, войдя в воду по грудь, задохнулись и завизжали, отчаянно молотя воду руками и ногами.
— Аааааааа! Это холодно! — смеялась и вопила Киссэ, вытаращив глаза. Неловкость растворилась в жгучей синеве, и древние боги брызгались, как сорванцы; нехватка английских слов восполнялась междометиями, криком, стоном, визгом, хрипом и мяуканьем; синий купол неба, тяжелый и горячий, громоздился над ними, и белое солнце жгло их сверху, грея мокрые головы...
Оба они охрипли, опьянели, нахлебались воды, запыхались, уморились, — и вскоре в изнеможении подползли к бурому камню у берега.
— Ааааах! — снова и снова смеялась Киссэ, — это холодно! Я устала, как от работы!
Она мостилась на камне, раздвинув ноги. Лиловые складки ее писи, не желая вмещаться в раковинке, выпирали вперед, как мягкие водоросли, устилавшие дно и камни.
***
Назавтра она пришла снова. Всю ночь Георгий думал, почему она убежала, и не обидел ли он ее, не переборщил ли с оголением, — но Киссэ сама оголилась на ходу, поджимая босые ноги, и крикнула ему:
— Будем, как древние боги? Мне нравится!
— Я понял: ты знаешь кто? Ты нереида, маленькая хозяйка моря...
— А ты, может быть, сатир? Бог этой скалы, такой большой красивый бог, но мягкий, не звериный!
Английским она владела еще хуже, чем Георгий — но они прекрасно понимали друг друга, особенно в воде, в то утро ледяной, как никогда:
— Ааааа! Уииии! Аааооо! Нету дышать! Я совсем нету! Не могуууууу!... — визжала Киссэ, повиснув на Георгии.
— Мы закаляемся. Белым и синим. Горячо и холодно, еще и с солью! Это как дамасская сталь. Будем крепкие, крепче стали, — говорил ей Георгий, с трудом подбирая слова. Мокрая Киссэ восторженно глядела на него.
У нее были иссиня-черные кудри, в отдельных прядях выгоревшие до бронзы, и тонкий рот, красный, как водоросли, росшие под валунами. Она уже лезла к нему, норовила прикоснуться, прижаться — и Георгий понимал: ЭТО произойдет очень скоро.
С первой минуты было очевидно, что привело ее, зачем она ходила к нему и смотрела на него глазами, набухшими темной солью. Георгий понимал — тела, сведенные так близко, не могут долго быть порознь — и готов был лопнуть, как плод травы-недотроги. Он не знал, как ЭТО будет, не знал, сколько ему ждать...
Но все случилось быстро и неожиданно. Они сидели на песке — и вдруг Георгий, похолодев, привлек Киссэ к себе.
«Что? вот так сразу? Испугается! обидится! нельзя!!!» — мелькали суматошные мысли; но губы уже всосались в теплый рот, язык проник вовнутрь, обволакиваясь заветной солью, и перепуганная Киссэ кусала его, как щенок.
— Не кусайся, — сказал ей Георгий, ладонью скользя по мокрому телу. — У тебя есть парень? — спрашивал он, раскорячивая Киссэ на песке. Она молчала, глядя на него с благоговейным ужасом.
... Она была узкой, твердой, плотной, как недозрелый фрукт, и Георгий умерил напор.
— Ты девушка? Ты еще не трахалась? — шептал он, понемногу вспарывая клейкий проход. Киссэ всхлипывала, качая головой....
Читать дальше →Последние рассказы автора
Оглянувшись еще раз (мало ли?), Марина осторожно спустила с бедер плавки. Переступила через них и застыла, как привязанная, боясь отойти.
Вообще-то здесь не нудистский, а самый обыкновенный пляж (ну, или не пляж, а просто...
Читать дальше →
Евгений Львовичтак и сделал. Будь он лет на пять помоложе, он бы еще поборолся с волнами, а сейчас... Нет, он не боялся, конечно. Просто он и так знал, что сможет победить их. Тратить силы на доказательства этого бесспорного факта не имело никакого...
Читать дальше →
Как бы там ни было, однажды в столицу одного из бесчисленных эмиратов, на которые распался некогда могущественный Арабский Халифат, и правда прибыли два высоких гостя (о том имеются пометки в дворцовой хронике). Один из них — Мамуль, юный принц...
Читать дальше →
Нет ничего трогательней в мире, чем соски юной девочки, если их раздеть и целовать впервые в девочкиной жизни (и возраст не имеет тут значения). Они не просто нежные, и беззащитные, и чувственные. Они — обещание, и плевать, выполнится оно или нет. Это обещание всегда больше любого выполнения: женщина может умирать в оргазме, но в ее сосках, раскрытых впервые, есть и эта смерть, и рай после нее, и муки...
Читать дальше →
Казалось бы, не самая круглая цифра, бывают и покруглее, — но Лайли, домашний лепрекон Гюнтера, решила сделать из нее праздник ну прямо-таки национального масштаба.
Впечатленный ее размахом, Гюнтер предлагал кинуть эту идею в бундестаг. Но Лайли была левой и не верила в правительство. Она заявила, что эту идею похерят, как и все хорошие идеи.
 ...
Читать дальше →