Звездная пыль. Часть 1

Было это десять лет назад. В ту пору я обретался беспризорником в трущобах Космополиса. Родителей моих пристрелили в уличных боях, и жизнь моя была гадкой, как мусорный бак, под которым я жил.

По задворкам Космополиса ходит много странных баек... Одна из них въелась в мою бедовую голову настолько, что стала навязчивой идеей. Во сне и наяву я думал о том, как доберусь к далекой планете на краю Галактики, наберу живой воды из чудесного источника и смогу воскресить своих родителей, закопанных в братской могиле на площади Трех Генералов... Где этот источник, я не знал, но свято верил в свою миссию и ни о чем другом не мог думать. А чего еще вы ожидали от мальчишки тринадцати лет?

К краю галактики ходил космолет. Билет на него стоил столько, сколько нам, беспризорникам, не снилось даже после сытных обедов, и я вознамерился проникнуть на него зайцем. Дважды меня ловили, били, я сидел в участке, мыл копам унитазы... а на третий раз все вышло иначе.

Мне удалось тогда прорваться сквозь пропускной пункт. За мной гнались два копа... Я бежал и думал о молодой женщине с печальными глазами, которую видел в вестибюле космопорта. Она ела пирожное и дала мне половинку. Не швырнула, как собаке, а дала так, будто я был ее младший брат или племянник. Пирожное было с ананасами... «Бывает же такая красота», думал я, вспоминая тонкую, высокую фигурку с золотистыми локонами до пояса. «Что она подумает, если узнает, что меня поймали»?

Я хотел пробраться в багажный отсек, но заблудился и прибежал, как потом выяснилось, к каютам первого класса. Мне уже наступали на пятки, впереди меня ждал стюард, расставивший руки... и вдруг я увидел ЕЕ.

Она стояла в дверях каюты и смотрела на меня. Я бежал, как оглашенный, мимо — но она вдруг поймала меня, втащила к себе в каюту и захлопнула дверь, которая немедленно затряслась от грохота.

 — Госпожа, откройте! Откройте немедленно! В вашей каюте преступник! — орали копы, а девушка подтащила меня к столу, сунула какую-то бумажку, ручку и шепнула: «Пиши свою фамилию. Вот здесь. Быстро!»

Ничего не соображая, я сделал, как она сказала. Незнакомка схватила эту бумажку, подошла к содрогающейся двери, открыла ее...
 — В чем дело? Вот наш билет.
 — Как? Но госпожа... этот мальчишка пробежал через пропускной пункт...
 — Он опоздал. Что, теперь его нужно казнить?

Девушка говорила спокойно, хоть я и видел, как она волновалась. Мой ум отказывался принимать то, что произошло. «Она подарила мне билет? Почему?»

Вскоре копы ушли, девушка захлопнула дверь — и мы остались наедине. Она смотрела на меня с любопытством, а я чем дальше, тем больше терялся от ее взгляда и ее красоты.

В ней было что-то странное, какой-то икс, загадка... Я почувствовал эту странность еще тогда — когда угощался ее пирожным и впервые заглянул ей в глаза. Впрочем, в те времена любая красавица была для меня иксом и загадкой.

Она была высокой, выше меня на две или три головы — ну, я ведь тогда был сущим карапетом, метр с кепкой. Одета она была в дорогую черную накидку, по которой струился золотистый поток волос, сверкающий, как голограмма. Лицо ее, каким я увидел его в тот момент, и сейчас стоит в глазах у меня: удлиненное, с тонким носом и большими печальными глазами, с маленьким, нежным ртом и густыми ресницами, такими пушистыми, что они казались тычинками какого-то невиданного цветка.

И грудь, и фигура ее... ну, вы понимаете меня. Она была самой настоящей сексбомбой, взрослой и цветущей, как на журналах, которые мы, мальчишки, бережно подбирали на мусорниках. От близости такого существа у меня перехватило дыхание.

Минуту или больше мы смотрели друг на друга. Затем она спросила:
 — Ну? Теперь все в порядке?
 — Зачем вы... зачем ты сделала это?
 — А что, не надо было? Лучше, чтобы тебя сожрали эти бульдоги?
 — Бульдоги? Какие такие бульдоги?
 — Не важно. Которые очень сильно кусаются. Садись.

Она мягко надавила мне на плечо, и я сел на койку, а она — напротив меня. От нее струился тонкий, щемящий аромат духов, и я вдруг понял, что от меня воняет мусорником. Я покраснел, а она сказала мне:
 — Просто я поняла, что тебе нужно лететь. ОЧЕНЬ нужно. Я правильно поняла? Вот и все. У меня как раз был лишний билет...
 — А как же твой... попутчик? Я же на его место?..
 — Нет никакого попутчика. Просто я люблю летать одна, вот и все. Я купила всю каюту, а потом увидела тебя. Ты скажи лучше, как тебя зовут? Меня — Аннабель. Зови меня Анни...
 — А меня Горгодамбор! — гордо изрек я и, увидев, как вытянулось лицо Анни, поспешно добавил: — Зови меня Гор.
 — Ну, вот и познакомились, — улыбнулась Анни. — Здравствуй, Гор!
 — Привет, Анни! А почему ты вот так просто впустила меня? Ты же не знаешь меня! Вдруг я что-то плохое сделал, и убегаю? Вдруг я вор? Тебя могут посадить за то, что ты со мной? — затараторил я.
 — В самом деле, — почти серьезно сказала она, — вдруг у тебя за пазухой чемодан с бриллиантами?

Ее губы вдруг растянулись в улыбку, и мы оба прыснули.

 — Просто я видела твое лицо. Еще там, в космопорте. Мне кажется, ты парень что надо. Не из тех, кто может делать всякие гадости. Может, я и ошибаюсь, — хотя вообще я редко ошибаюсь.

Она уже была моим кумиром, и я доверял ей, как никогда и никому, кроме мамы. Захлебываясь от благодарности, я рассказал ей свою заветную тайну — о живой воде, которая оживит моих родителей.

Анни слушала меня, и лицо ее делалось все печальнее. Дослушав меня до конца, она сказала, глядя мне в глаза:
 — Гор, тебя обманули. Нет никакой живой воды. Это сказка.
 — Нет! Ты врешь! — задохнулся я.
 — Не вру, Гор. Это тебе наврали. Нельзя оживить тех, кто умер. Я ЗНАЮ это.
 — Нет! Врешь! Я оживлю маму и папу! Я найду живую воду! Ты врешь! — кричал я. Анни серьезно и печально смотрела на меня, затем встала — и вдруг взяла меня за руку:
 — А ну пойдем...
 — Куда? Я не пойду! Куда ты тащишь меня? — орал и упирался я. Анни вела меня в какую-то комнату, примыкающую к каюте. Она была сильной, как сам черт, и я волочился за ней, как когда-то — за мамой.

Комната оказалась душевой. Не обращая никакого внимания на мои вопли, Анни принялась раздевать меня. Я орал и брыкался, как дикий жеребец, но Анни распаковывала меня властно и заботливо, и вскоре я подчинился ей, подвывая от обиды. Минута — и Анни стащила с меня штаны вместе с трусами. Я остался голым. Маленьким, голым, вонючим карапузом — на глазах у прекрасной женщины...

Кроме всего прочего, мне было ужасно стыдно. И за вонь, и за голый писюн, вскочивший на глазах у Анни, как пушка. Ни одна женщина еще не видела меня голым. И я не видел голых женщин — только на картинках...

Анни включила душ.
 — А теперь отвернись, — сказала она, потянув с себя накидку. Сердце мое замерло...
 — Да? А ты не отворачивалась, между прочим! Кто тебе разрешил раздевать меня? Вот и я не буду отворачиваться! Не буду! Буду смотреть! — кричал я, все-таки повернувшись к стене.
 — Я отворачивалась, — возражала она, шурша одеждой. — Я смотрела только... в общем, ТУДА я не смотрела. Так что все по-честному. Не подглядывай! — сказала она, заметив, как косятся мои глаза. — А ну давай-ка!..

Она толкнула меня под душ. Горячие струйки потекли по мне, оглушили, одурманили, проникли в меня, растворились в сердце... А тут еще Анни, большая, голая, взяла мыло, губку — и стала мылить меня своими заботливыми руками. Нежно, тщательно, как когда-то мама...

Я косился на розовую наготу, распахнутую передо мной, и тихонько подвывал. Мне было и стыдно,...