Мотель Бейтсов. Часть 12

Иногда переводя дыхание, мы сидели на стволе дерева, пили воду, слушали щебетание птиц.

Когда выехали к скиту, Даша расплакалась. Ностальгически оглядывая дома, заходила в них, принюхивалась к жилищу.

— Давай поищем что-нибудь покушать. — Предложила она. — В леднике остались банки с солениями. На грядке растёт редиска. Сухари... Да они есть в доме отца. Там под кроватью есть ларь.

Она побежала в тот дом, где умер Захарий. Плоский ларь, также как сундук деда, обитый по углам, где их могут прогрызть мыши, железом.

— Я же про него забыла. Папа здесь держал запас на случай голода. Господи, хоть бы не пропали сухарики.

Я открыл ящик... Вместе с сухарями обнаружили казну скита. Даже деньги советских времён. Довоенные, послевоенные.

Даша выслушала мой рассказ о товарно-денежных отношениях. Рассудив, что такое дельно, спросила много ли здесь денег.

— Нужно внимательно пересчитать, — я отгрыз кусок сухаря, запил его рассолом огурцов, — найти информацию о стоимости каждой ассигнации в отдельности. Какая-то сгодится детям играть в магазин, а за какую-то коллекционеры могут предложить много денег. Ты больше ничего не забыла?

— Давай вместе просмотрим каждый дом, может и забыла, может какая-то из сестёр сама положила что-то и забыла.

Полы во всех домах были земляные. Печи кирпичные с большим шестком, в которые можно влезть взрослому человеку, с лежанкой под потолком.

— Испачкаю одежду. Сейчас найду старую свою, переоденусь.

Даша сходила в другой дом, вернулась в сарафане. Залезла на лежанку, посмотрела под тюфяком. Затем заглянула в печь. В печурку, служившую для сушки обуви. Большая деревянная кровать не осталась без обследования. В других домах нашлись деревянные спицы, низка бус из стекляруса. Цветастый платок, но до того старый, что развалился от того, что Даша неаккуратно стряхнула пыль.

Я предложил всю одежду и обувь перенести в дом Захария, сложить их на печи — всё-таки это самобытные вещи староверов, которые могут послужить экспонатами и примерами для шитья простой одежды.

— Я баню растоплю, пыльная вся.

Даша скорым шагом пошла в баню, а я обследовать крышу ледника. Дверь в него тяжёлая, из толстых досок, на навесах, которые я видел в фильмах о крепостях. Над ней небольшая арка в виде слухового окна. Да, сундучок пролезет. Завтра же надо его сюда спрятать, бросить несколько щепоток пыли. Понадеяться, что пауки восстановят паутину.

— Даш, нужник при тебе строили? — Мне показалось, что он не такой древний, как некоторые в Гнезде.

— Что-то такое помню из своего детства, но не могу сказать точно. Я заварила свежие листы малины и смородины, сейчас будем пить чай. Позвони домой...

Да, за заботами забыл совсем. Вера сказала, что папа и мама уехали в город к Никите. Взяли с собой компромат на Корчмарь. Можно сказать, берут в разработку Таисию. Поглядим, что это даст.

Даша принесла чугунный горшок с кипятком, в котором запашились листья кустарников. Чай и сухари вновь приглушили голод.

— Завтра сюда приедем, наварю сбитень. Паш, я тут подумала... не пискай больше на меня. НО, если это тебе приятно, я потерплю. — Быстро добавила она.

— Я не буду делать ничего что тебе не приятно. Вот прямо среди этих стен, которые хранят тепло Захария, я тебе клянусь — ничего что тебе будет противно и больно.

— И в какайскую дырочку не надо.

— Если сама не попросишь, не буду. — Погладил её по щеке, стирая дорожку влаги. — Здесь бы построить современный большой дом...

— Лучше... шесть маленьких...

— Лучше шесть средних домов, для моих жён и мамы...

— И твоих детей... Вдали от дороги...

— Если денег вырученных от продажи монет хватит, так и сделаем. В Гнезде будет мотель и музей, а тут мы будем отдыхать.

— Объясни мне что такое музей.

— Это дома или парки... сады, где посетители могут знакомиться с деятельностью человека, с его бытом, ремеслом, увлечениями... или прошлой жизнью на планете. Вот когда откроем там музей, то ты будешь просто жить там, растить моего ребёнка, прясть нить, ткать. А любознательные, как ты, любимая, люди зайдут в твой дом, посмотрят... и унесут частичку знания о быте староверов. Через несколько лет... , может десять... я повезу вас в другие города, покажу тамошние музеи.

— Но как же я буду жить и там, и тут? Люди должны будут видеть, как я кормлю грудью дочь?

— Не до такой степени открыто... Это будет такая же работа, как и здешнем доме, только она будет начинаться часов в десять, и заканчиваться в пять-шесть... — Мы и не заметили, что она сидит на моих коленях, я придерживаю её за талию. — А вот чтобы кормить ребёнка... тут кое-что нужно увеличить... в пять-шесть раз как минимум.

Сарафан лёг на изголовье кровати. Моя джинсовая рубашка рядом с ним. Когда я встал, чтобы снять штаны, Даша, громко смеясь, выбежала из дома. С эрегированным пенисом не очень-то побегаешь. Но и самочка не усердствовала в побеге. Косички её растрепались, банты выпали на траву, алыми завитушками украсив её.

Даша упала рядом с бантами, начала кататься по мураве, весело смеясь. Я упал рядом и вторил ей. Отсмеявшись мы посмотрели в глаза друг другу. Сдвинув прядь волос со лба Даши, поцеловал в ставшими алыми губы, перетянул её тельце на себя.

— Муж мой, мама вчера мне сказала, — Даша положила ушко на моё сердце, — когда у меня появится предчувствие что должны начаться кровавые дни, то ты можешь оставить семя во мне. И вот сейчас я чувствую их приближение. Сегодня или завтра с утра...

— Хо! Тогда нам нужно спешить! Наполню твою вагиночку своей спермой. Давай сейчас грязными, потом покупаемся — чистыми...

— Испачкаемся — покупаемся и вновь...

— Писька может устать...

— Моя?

— У меня то не писька, а пенис или член, или фалдус, или, как я люблю его называть — лингам.

— О-о-о! Сколько имён у твоего органа. Как у Господа девяносто девять имён. — Даша переместилась на мои голени, прижалась щекой к лингаму. — Твёрдый... , красивый... , горячий... , наказывающий болью... , благодарящий усладой... , дарящий семя... Господи, Господи, как я Тебе благодарна, Господи, за твоё участие в моём проведении.

С последними словами Даша привстала, направила пенис в вагину, медленно осев на него, испустила вздох облегчения.

— Боли осталось маленькая капелюшка. — Она замерла, мысленно прощаясь с болью. — Паш, кто была твоя первая женщина?

— Мама. Это было зимой в том доме, где она будет жить с папой и Никой.

— Когда вырастит наша дочь, ты станешь её мужем, она мне сестрой. ЧуднО!

— Это только в нашем ските так можно, в стране же это считается большим грехом, и местами подвергается наказанию. Больно? Может прекратим?

— Боль и услада — мои сёстры... , услада сейчас появится. Ляг на меня... Это мне нравится...

Боясь переломать её косточки-рёбрышки, опираюсь на локти-колени. Совершаю медленную фрикцию. Глаза Даши льют слёзы, уста расходятся в улыбке. После первого десятка — глаза высохли, загорелись томлением. Уста расправились в подготовке вскрикнуть... Бёдра напряглись, подняли таз, опустились. Вновь подъём — опускание. Ещё пяток фрикций и Даша построила мостик, да так и замерла — влагалище охватило лингам, могу двигать пенис только в крайней плоти.

Отойдя от паралича, опустила попку, охватила мой таз ножками. Выгибая позвоночник практически перпендикуляром, двигает попку мне навстречу. В следующий оргазм Даши я тоже не выдерживаю и кончаю. Удары эякулята, как стегание розгами — больно, но чертовски восхитительно — жёнушка успевает и ахнуть, и охнуть.

Замок ног постепенно распадается, ручки держат моё лицо, а губки благодарят шёпотом и поцелуями.

— Ещё два шага — забеременеть, родить. Тогда мы, девушки, становимся настоящими жёнами. А сейчас я чувствую, как скипетр ...  Читать дальше →