Проклятие Пустошей. Глава 11

двигаться. Твою мать, как же мне в этот момент не хватает крепких рук на шее, и звонкой пощёчины! Тот факт, что всё это происходит фактически против воли Хорнера, заводит меня не на шутку. Какой же это невообразимый кайф — поиметь сильного мужика в момент его слабости! Пока скачу на члене, прикусив губу чуть ли не до крови, с трудом умудряюсь побороть желание схватить армейскую собачонку за голову, и долбить ей об землю до тех пор, пока не треснет череп. Нельзя этого делать, нельзя! Любого другого бы грохнула, и глазом не моргнув, а его не могу. Хочу, но не могу. Армейская собачонка заслуживает большего, чем умереть во время траха или сразу после его окончания.

Жжение между ног заметно ослабевает, а ярость и желание причинить боль требуют выхода. Продолжая насаживаться на крепкий член, затыкаю рот рукой, и прокусываю её до крови. Но этого мне оказывается мало, и в попытке утолить противоестественный аппетит скидываю верхнюю одежду, подбираю с землю слегка заострённый камень, и начинаю царапать им спину и бока. В самый разгар веселья Хорнер внезапно открывает глаза, и я спешу закрыть его рот грубым поцелуем, на который армейская собачонка не торопится отвечать. Отстранившись, замечаю, что Дилан вновь закрыл глаза. Прижав его запястья к земле, и крепко сжав, начинаю скакать ещё быстрее, чувствуя, что финиш уже не за горами.

Когда происходит разрядка, так и не пришедший в сознание, либо просто мастерски притворяющийся Дилан непроизвольно дёргается, мою дырка тут же до краёв заполняется спермой, и чтобы не закричать от наслаждения, приходится вновь заткнуть рот окровавленной рукой. Сумев не издать ни звука, держу член внутри себя до тех пор, пока он полностью не теряет силу, и только потом поднимаю корпус. Пока перевожу дыхание, сперма вытекает из моей дырки, и медленно капает на землю. Покрепче сжав камень в руке, размахиваюсь было для удара по виску, но вместо этого отбрасываю булыжник в сторону, и поглаживаю Дилана по голове. Такой сильный, и в то же время такой слабый. Не важно. Будь каким угодно. Меня ты устроишь в любом виде.

— Спи спокойно, моя собачонка, и ничего не бойся. В этот раз я так и быть позволю тебе проснуться, — почти ласково шепчу я, наклоняюсь, и целую Хорнера в лоб.

Очнулся он намного позже, лёжа на заднем сидении второго внедорожника, позаимствованного у убитых грабителей. О том, что произошло на той горке, он даже не обмолвился. Либо ничего не запомнил, либо запомнил что-то, но решил, что это был сон. А возможно всё он помнил и понимал, но предпочёл сделать вид, будто ничего и не было. Да и я не была до конца уверена, что всё это время он действительно валялся в отключке, а не притворялся. Как бы то ни было, тот случай внёс определённую недосказанность в наши отношения, и добавил им остроты.

Придя в себя, нехотя открываю глаза, снимаю со лба влажную повязку, и вылезаю из-под одеяла. Ломота в теле никуда не пропала, а лишь заметно ослабла. Очень сильно хочется пить.

Начав осматриваться, замечаю рядом с койкой кружку с водой и чайник. Сглотнув подкативший к горлу комок, одним залпом осушаю сначала кружку, а затем и половину чайника. Кое-как утолив жажду, роняю голову обратно на подушку, и закрываю глаза.

— Хорнер! Иди сюда! — кричу я.

— Его здесь нет, — слышу насмешливый голос.

Открываю глаза, и замечаю Лизу, сидящую на краю койки. Сестрёнка улыбается, и кивком указывает на какой-то клочок бумаги, приколотый булавкой к стенке. Напрягаю зрение, и читаю что там написано.

«Ушёл за лекарством. Скоро вернусь. Держись и не скучай!» — написано на листке.

— Твою же мать! — ворчу я, возвращая голову в исходное положение.

— Нашу, — поправляет меня Лиза.

— Да без разницы!

Пока смотрю в потолок, думаю о том, сколько же времени провалялась в отключке, и не успел ли Хорнер мною немного попользоваться, как когда-то я попользовалась им. Прислушиваюсь к ощущениям, и понимаю, что ничего подобного армейская собачонка не сделала. С одной стороны — немного обидно. Мы вместе уже не первый месяц, а он ни разу даже не попытался присунуть мне во сне, скотина бесчувственная! В конце концов, у кого из нас между ног член? Почему я всё должна делать сама, как тогда, на той горке? С другой стороны, а может оно и к лучшему? Вдруг я подцепила что-то очень заразное, и если запихнуть в меня член, то через какое-то время он покроется язвами, или и вовсе отвалится? Вот это будет прямо трагедия! Как для собачонки, так и для меня.

Валяться и молча пялиться в потолок мне быстро надоедает. Хочется немного подышать свежим воздухом, потому встаю с койки и бреду к двери, шатаясь словно после бурной пьянки. Пока преодолеваю расстояние в жалких десять метров, меня не покидает ощущение, будто я иду по трясине, и с каждым шагом проваливаюсь всё глубже. Наверное, стоило сначала поковыряться в аптечке, и что-нибудь принять, прежде чем куда-то идти. А то меня не покидает ощущение, что в любой момент ноги откажут снова, и мне придётся ползти. Хорошо хоть башка почти не болит, и в ушах не звенит.

Добравшись до двери, открываю её, и замечаю троглодита, от которого меня отделяет всего 3 метра. Попытайся этот уродец прикончить меня, я бы даже ничего не успела предпринять. Но тупая тварюга просто смотрит на меня, и нападать не торопится.

— Какой он заботливый! Мне бы такого! — говорит Лиза, и мечтательно вздыхает.

Поворачиваюсь к сестре лицом.

— Ты что несёшь? Какая забота? — недовольно ворчу я.

— О тебе, дурочке. Дилан отправился искать лекарство, а чтобы в его отсутствие никто тебя не побеспокоил, приказал троглодитам присматривать за маяком. Ну разве он не молодец?

В ответ на этот восторженный комментарий презрительно фыркаю. Подышав прохладным вечерним воздухом, и как-то умудрившись замёрзнуть за столь короткое время, закрываю дверь, и бреду обратно к койке. Рухнув на неё, накрываюсь одеялом по самую голову и пытаюсь согреться. В башку начинают лезть дурные мысли, которые я тут же спешу озвучить.

— А тебе не приходила в голову мысль, что троглодиты мои надсмотрщики, а не охранники?

Лиза хмурится.

— Объясни, — требует лже-сестрица.

— Что если твари следят не за тем, чтобы сюда кто-нибудь не зашёл, а за тем, чтобы я отсюда не вышла?

— Бред собачий, — коротко резюмировала Лиза.

— Почему же сразу бред? Ты же не знаешь, что творится в башке у Хорнера! Вдруг тупая собачонка решила, что нам дальше не по пути, и бросил меня здесь подыхать, вместо того чтобы просто добить!

— А как же записка?

— Да херня эта собачья! Бумажка эта годиться лишь для того, чтобы ей подтереться! — повышаю голос, о чём тут же начинаю жалеть.

Появляется резь в горле, и желание хорошенько прокашляться. Запускаю руку в аптечку, хватаю первую попавшуюся таблетку, и глотаю.

— А если это слабительное или ещё что похуже? — спрашивает Лиза с укоризной.

— То хозяина этой койки будет ждать неприятный сюрприз.

Сестра улыбается, и показывает мне большой палец. Я же показываю ей средний, и делаю несколько глотков из чайника.

— Стоило мне стать для него обузой, и Хорнер бросил меня, словно бесполезный хлам. И правильно сделал. Я бы на его месте сделала то же самое. Потому что слабаки не должны жить! — говорю то, что моя собеседница и так знает.

— Прекрати нести всякий бред. Никто тебя не бросал. И ты бы его не бросила. В самом начале — возможно. Но не теперь. Слишком уж много он для тебя значит.

— Да ни хрена он для меня не значит!

Лиза в ответ снисходительно улыбается, а я в какой-то момент забываю, что разговариваю с глюком, и кидаю в свою лже-сестру пустую кружку. Лиза исчезает, а брошенная кружка падает на пол. Глядя на неё, понимаю как жалко выгляжу в этот момент. Пытаюсь оправдываться перед глюком, появившимся на свет из-за моего пристрастия к красному порошку. Ну не идиотка ли? Срочно надо выздоравливать, пока остатки мозга не превратились в бесформенную жижу!...  Читать дальше →