Моя история. Цитадель

Я сильно не вникал в эти художественные нюансы, мне было интересно в этом только конечный результат. А чем он будет нарисован, думаю, не принципиально, ведь результат виден, и его можно уже оценить и сказать, нравится или нет.

Я разглядывал картины, висящие на его стене. Новых почти не было, с того момента, когда я последний раз был у него.

— У тебя много картин с пустым пространством, типа больших площадей, или полей, которые выглядят как бы издалека, и один человек на них. Маленький. Одинокий. — Я провелся рукой в воздухе, чтобы мысленно охватить ряд подобных картин, которые висели вместе. — Вот эти вот. Они несут какой-то единый оттенок.

Арсений любил рассказывать про свои картины, про историю создания какого-либо экземпляра, как пришла эта идея, как он её обдумывал, почему решил изобразить именно так. В эти моменты на его лице появлялась легкая улыбка скромного смущения, но в то же время глаза загорались неподдельным восторгом. Он любил говорить возвышенные фразы, чуть сдобренный щепоткой приторного пафоса. Но он не увлекался, замечал это за собой и вовремя останавливался.

— Да, так легче передать одиночество. Такие пейзажи должны выглядеть привлекательно для жителей больших городов, которые изо дня в день зажаты тесными улочками, стелящими между высоких каменных домов, катакомбами метро, тесной панельной квартирой. Я и сам за собой замечал, как меня притягивают широкие пространства, если мне удается оказаться в таких местах. В качестве единственного живого человека в них, я люблю представлять себя. И когда я рисую, то смотрю на эту картину не с той точки, с которой она видится зрителю, а точки того человека на ней. А потом просто думаю, как бы это выглядело с высоты. То есть, изначально, я представляю весь этот пейзаж не со стороны, а там, находясь в нем.

— Ну... Это скорее такое, очевидное физическое одиночество. Так? — Я захотел втянуться в разговор, я любил обсуждать с Арсением его картины, его видение. Мне был интересен этот вид искусства, и общаясь с Арсением, я ощущал себя находящимся ближе к всему этому. Хотя и не любил сильно погружаться в такие моменты, которые были бы уже интересны именно узкому кругу художников. Мой интерес ограничивался обывательскими рамками и небольшого обсуждения творчества Арсения хватало, чтобы наполнить мою небольшую чашу интереса к сюрреализму. Не дожидаясь реакции моего друга, я тут же продолжил, так как сказанное мной не целиком отражало ту мысль, к которой я хотел подвести — Возьми город, громадную толпу его жителей. И ты в ней один, ты никого не знаешь, тебя никто не знает, тебя даже никто не замечает, как и ты, ты просто видишь тысячи лиц каждый день, которых через пару секунд забудешь. Ну, если это, конечно же, не сексуальная блондиночка в обтягивающих брючках.

Я иногда любил своё повествование разбавлять глуповатыми шутливыми вставками, чтобы не выглядеть сильно зафилосовствовавшимся обывателем. Но тут же подхватывал своё повествование дальше.

— И всем на тебя пофиг, как и тебе на них. И вот тут, ты понимаешь, что ты одинок как нигде. Да, ты одинок и сидя в квартире, но тут, люди сильней подчеркивают это, они словно говорят «смотри, ты никому не нужен, никто тебя не замечает». И так каждый день, огромная масса новых лиц, и ощущение, что их просто бесконечно, каждый день, ты будешь видеть новые тысячи лиц, огромное количество машин, и все куда то спешат, у всех какие-то дела. А я спокойно иду домой, будто живу в другом мире, где не нужно никуда торопиться. Куда вот они спешат, что будет, если они не будут спешить? И вот тут, ты совсем один. Потому как, именно в толпе, среди людей ты задумываешься об этом. А в огромной пустоте, ты даже не замечаешь этого. Бывало же, находился один на берегу реки или ещё где-нибудь. Там ты спокоен, ты даже не думаешь, что находишься тут в одиночестве.

Арсений поднял глаза к потолку, задрав свои брови кверху.

— Нууу... — задумчиво растянул он, потом перевел взгляд на меня — Ты немного подменяешь понятия. На берегу реки тебе просто хорошо, ты там отдыхаешь, но это не избавляет тебя от одиночества. Просиди на реке столько же времени, сколько ты проводишь в своей квартире, в метро, на улице. — Он чуть промолчал, давая возможность выводу самому созреть в моей голове. — И ты так же ощутишь всё то же самое, что и в толпе, как ты говоришь.

— Да, согласен, но всё же. Ты же не будешь отрицать, что большой город и толпа каждый раз будут тебе напоминать, а на берегу реки ты просто можешь не думать об этом?

— Возможно, но тогда получается, что всё равно твоё положение не меняется. Ты одинок, что тут, что там, верно?

— Верно. Но одиночество бывает как физическим, так и психологическим состоянием. Всё же, это больше ощущения. В картине, ты же в первую очередь пытаешься передать ощущения. И где я себя ощущаю более одиноким, там и есть одиночество.

— И всё-таки большое значение имеет время пребывания в этом месте. Попади ты на необитаемый остров, и через неделю от одиночества ты выть будешь.

Арсений мне нравился ещё тем, что он охотно мог поддерживать разговор даже на совсем пустые темы. С ним можно было спорить абсолютно обо всем, будь то серьезные проблемы, либо полнейшая ерунда, с оттенком полной чуши.

Так как, растирание всякой ерунды было одной их черт моего мозга, я продолжал этот разговор:

— То есть, ты хочешь сказать, что человек в городе не может быть одинок? Либо, это ничем не отличается от одиночества, скажем, на необитаемом острове?

— Ну, не совсем так. Скорее, одиночество в городе, какое-то искусственное, ну или даже какое-то выдуманное самим человеком. Если эти ощущения одинаковы в городе и на острове, то они, в таком случае, находятся на разных стадиях эмоционального состояния. В городе, одиночество это результат, например, замкнутости, необщительности ещё чего-нибудь. То есть, человек может устранить это ощущение, не быть одиноким. То есть, тут всё зависит от него, он просто должен захотеть изменить свою жизнь и всё, она изменится. Есть возможности для устранения одиночества, иными словами. Всё остальное, это отговорки. А на острове, одиночество проистекает от безвыходности. Тут одного желания уже мало. С одиночества тут всё начинается, это уже не результат сложного характера человека, здесь уже физические условия. И самое страшное, что ничего нельзя изменить. Таким образом, тут одиночество выражено неизбежностью, невозможностью что-то поменять, вслед за чем идет смирение. Это я и пытаюсь передать в подобных картинах.

Что ж, похоже, я немного проиграл в споре, отчасти от того, что не продумал как следует свою позицию. А Арсений, рисуя картины, уже должен был тысячу раз подумать над предметом разговора, и сформировать более основательное мнение. Но, в любом случае, я был рад этому. Почему я должен был задумываться об этом? Просто, повод поговорить представился только сейчас, и я, рассуждая на эту тему, сам для себя формировал своё мнение. А точнее, пытался наспех его собрать из разрозненных кубиков, разбросанных в моей голове. Арсений увидел мой тупик в разговоре, после чего, видимо, решил как-то сгладить ситуацию. Он никогда не любил ставить людей в неловкое положение и поэтому, когда возникало небольшое напряжение, пусть и незначительное, готов был всегда уступить в споре и даже принять точку зрения соперника.

— Хотя да, если брать само состояние или точнее сами ощущения, наверно, они схожи, ну а чувство угнетения, возникающее при этом, будет сильней в городе. Ведь ты понимаешь, что тут можно всё поменять, ты видишь других людей, но изменить это сложно. А на необитаемом острове, тут уже никуда не деться, это изначальное состояние отсутствия других людей. Если ты про это, то я, пожалуй, соглашусь.

Затем он поднес руку к подбородку, чтобы упереться ...  Читать дальше →