Моя история. Цитадель

но это были не блоки, я не видел стыков на ней. Огромная монолитная глыба, вытесанная в идеально ровную чуть шершавую поверхность тёмно-коричневого цвета. В некоторых местах имела просветления, большими размытыми пятнами по всем площади стены. С этой стороны стены входа не было. Я пошел вдоль нее, в желании обойти и посмотреть, что с другой стороны, но ничего интересного там не было. Всё та же ровная тёмно-коричневая монолитная каменная стена. Гул в ушах то прекращался, то начинался снова, иногда становился тише и даже менял тональность. Я немного успокоился, когда не увидел никакой опасности. По крайней мере, при первом осмотре я не заметил чего-то такого, что угрожало бы моей жизни. Я не знал, что делать, поэтому просто сел на замелю и оперся спиной на стену. Но что-то было тут не так. Чего-то не хватало в этом пространстве, чтобы назвать его полноценной частичкой мира. Любого мира, не важно какого. То ли дело было в том, что меня окружало, то ли в моих ощущениях. Да, то, что было вокруг вообще не вписывалось ни в наш земной мир, ни в какой-либо другой фантастический, описанный в бесчисленных романах и снятый на километры пленки. Я закрыл глаза и закинул голову назад, она коснулась шершавой стены, немного потерся о неё затылком, а затем просто расслабился. Я остался сидеть в таком положении и не заметил, как был вырван из этого пространства и оказался снова в своей постели, открывая глаза и получая порцию яркого света. При этом, пробуждение ни чем не отличалось от пробуждений в другие дни. Глаза так же, будто склеены липкой лентой, щурятся от яркого света, тело расслаблено и совершенно не хочется подчиняться командам мозга, который и сам, в общем-то, не против был поспать ещё пару часов.

Здание из моего сна было единственным объектом в этом пространстве, а значит, в нем должен быть весь смысл. Но что оно там делало? Как было попасть внутрь? Хотя, может это и хорошо, что я не нашел входа. Хотел ли я зайти в него? Оно пугало меня, внушало тревогу. Но зачем-то же я попадаю в этот сон? Или это просто нелепый сон, который приснился четвертый раз. Думаю, это вполне возможно, по причине какого-то эмоционального потрясения. Мало ли что может быть, ведь психика — штука довольно тонкая и сложная. То есть, этот сон вполне может закончиться и больше меня никогда не тревожить

Но меня не отпускало ощущения, что я хочу закрыть глаза на какую-то страшную проблему, то спокойствие, которое меня сейчас вдруг охватило, казалось мне искусственным, внушенным мной же. То я успокоился, то вдруг тут же сам нашел причину для дальнейшего беспокойства. Ладно. Пока займусь делами, а там видно будет. Не может же это длиться вечно. К врачу идти, это уже последняя мера. Думаю, я всегда успею к нему сходить, а пока с моим состоянием всё хорошо, а значит действительно нечего волноваться.

Сегодня первым делом я хотел зайти к своему другу по институту, Арсению. эротические рассказы Отец Арсения был родом из Чехии, поэтому он носил не звучную фамилию Дворжак. Хотя, Арсений Дворжак звучало, как мне казалось, вполне нормально, в любом случае, западноевропейская или американская фамилия выглядели бы глупее, стоя рядом с именем Арсений, тем более, человека, учившегося в российском институте.

Несмотря на свое полу чешское происхождение, Арсений был бóльшим москвичом, чем я. Он жил недалеко от Таганской площади, в квартире своей бабушки, которая перешла ему. Работал дизайнером в небольшом рекламном агентстве. Но главным своим делом, он считал не дизайнерское искусство. У него было хобби, которому он был очень сильно предан. Но я не называл это хобби, иначе рисковал очень обидеть моего давнего друга. Он рисовал картины в жанре сюрреализма. Я, проникшийся в институтские годы, любовью к этому виду живописи, нескрываемо восхищался мастерством Арсения. Арсений своими картинами не просто передавал какие-то образы, события, вещи, его картины это были эмоции. Он, с помощью красок и карандаша, рисовал одиночество, угнетение, привязанность, предательство. Это было потрясающе. Фанатичная любовь к деталям, прорисовка мельчайших подробностей представляемого зрителю объекта, приковывала к себе взгляд, глаза бегали по разрисованному листу бумаги, открывая для себя новые и новые штришки, нюансы, пожирали жуткие гримасы страха, боли, отчаяния на лицах гипертрофированно вытянутых, искривленных, скрученных костлявых людей. Каждая картина была окном в отдельный мир, будто за стеной твоего дома происходит то, что ты видишь на картине, господство одного чувства, нарочито подчеркнутое, чтобы зритель мог как следует прочувствовать, не примешивая никакие другие ощущения. И в этот мир было так легко поверить, стоило просто стоять и смотреть, как ты ощущал себя у подножия огромных статуй, или исполинского трона из черепов и костей, умело сложенных и сплетенных вместе, обмотанных иссохшейся кожей, на котором восседала не то смерть, не то сбредивший от всесилия тиран, забор из ржавых железных прутьев, обросший вытянутыми человеческими костями, словно густым плющом. Арсений любил изображать смерть в своих картинах. Нет, он не был на ней помешен и уж точно не имел суицидальных наклонностей. Он объяснял это тем, что смерь, то единственное, что объединяет абсолютно всех людей на планете, это то, что будет с каждым из нас. Это некий символичный конец нашего жизненного пути. Он волнует абсолютно всех, абсолютно каждый, хоть раз, но задумывался о нём. При этом, никто не знал смерть, никто не знал, виден ли свет в конце какого-то там тоннеля, проносится ли вся жизнь перед глазами. Ведь с того света едва ли кому удалось вернуться. И в этом был некий парадокс, смерть была самым распространённым явлением, касалась абсолютно каждого, но оставалась при этом самым таинственным.

В районе, где он проживал, часто бывали проблемы с парковками, поэтому я решил поехать на метро. К тому, же так даже выходило быстрее. В полупустом метро не было суеты. Все сидели на сидениях и не клевали носом, как это бывает рано утром в будние дни. Я сидел и размышлял над своим сном. Он никак не давал мне покоя. Я, по своему обыкновению, пытался расщепить его на атомы, чтобы понять, что я мог упустить. Хотя, уже не сомневался в том, что это просто дурацкий ничего не значащий сон, просто по какому-то стечению обстоятельств снившийся несколько раз. Может, первые два раза он мне приснился случайно, а потом моя зацикленность на этом событии привела к тому, что он повторился снова. И так далее, как снежный ком. Вагоны неторопливо тащились по черному тоннелю метро, лениво пошатываясь по сторонам. Голос объявлял наизусть известные станции метро, в полупустом вагоне, он казался громким и каким-то назойливым. Я вышел на «Крестьянской заставе» и не спеша пошел до дома Дворжака. Если этому дому, в котором жил Арсений, придать немного ветхости, то он прямо будет таким, словно сошел с его полотен. Хотя, для этого ещё придется обвить его парой сотней костей, размазать по стенам черепа и тогда, очень даже может быть.

Арсений ждал меня, поэтому на его лице я прочитал неподдельную радость, когда вошел к нему в квартиру. Нет, эта не была квартира, которую можно видеть у заядлых художников по фильмам или книгам. У него не были разбросаны ватманы, краски, кисти, не стояли среди комнаты мольберты. Самая обычная квартира, прибранная, чистая. Свои художественные принадлежности он хранил только в одной комнате, причём всё было аккуратно разложено, на полу не было следов от пролитых красок и растворителя.

— Это ты маслом рисуешь? — Спросил я Арсения, когда увидел на его мольберте очередную начатую картину.

— А, это? — Он посмотрел на картину, будто сам впервые увидел ее. — Да, масло. Видно же — сказал он так, словно обиделся за мою некомпетентность.

— Ну... Да. Ты же говорил, что хотел какими-то там мелками рисовать — продолжил я, вглядываясь в очередные очертания масок ужаса, которые Арсений успел набросать.

— Ты про пастель? Да, хотел. Но, это ...  Читать дальше →