Асимметричный ответ («Показали...»)

Шекспира, навёрстывала упущенное, посылая новоявленному Аполлону воздушные поцелуи. Раненный в самое сердце женским коварством, комсомолец решительно заявил:

— Это политически близоруко, уступить без боя завоевания революции!

— Хм, — глубокомысленно хмыкнул КГБэшник и посмотрел на Попова.

— А я что? Я как все! Но за Державу обидно... — Попов кокетливо посмотрел на бельгийку, сидящую напротив.

— Цфасман! — вытащил переводчика из тарелки командир. — Ну-ка, чего они сейчас болтают?

Цфасман покрутил носом и доложил:

— В основном, над нами потешаются. В'годе, как у «к'гасных» с этим делом совсем плохо: показать нечего, яйца с гогошину, и вообще, дескать не мужики это. Особенно девки стагаются... А этот — Цфасман показал глазами на героя со спущенными штанами — и гигант, и настоящий мужик, и же'гебец, и стальные яйца, и чугунные яд'га, и...

— Хватит, хватит, поняли уже, — оборвал цветастые эпитеты спавший с лица службист и покачав головой, хрипло спросил:

— Кто пойдёт, товарищи?

— У меня самоотвод, — быстро заявил Цфасман, и что-то горячо зашептал на ухо службисту.

Тот недоверчиво оглядел переводчика, потряс головой и переключился на других:

— Попов?

— Нет, я не могу.

— А как же Держава?

— Готов отстреливаться до последнего патрона, но снимать трусы при иностранцах — увольте. Принуждать не имеете права! Я старший научный сотрудник, у меня жена и ребёнок...

— Ясно — сдрейфил. Рябов — ты?

Покрасневший Рябов опустил глаза. Поначалу, он хотел вслед за Поповым категорически отказаться, но сомнения разъедали его душу. А, что, если отказ буде расценён, как трусость и паникёрство? Или, того хуже — подрыв авторитета страны? «Что же это вы, товарищ учёный? — слышались вкрадчивые голоса мужчин с холодными серыми глазами. — Так-то вы ратуете за престиж Отечества. Дулю супостатам показать не смогли, смалодушничали. Эх, вы... а мы вам хотели грамотку «За усердный работу»... Где же усердие?»

— Я... могу. Если Родина требует... пойду. И покажу! — Рябов патетически возвысил голос, и посмотрел на отца-командира взглядом самоубийцы. — Только, товарищи, предупреждаю сразу: данные у меня весьма средние, не то, что у этого... Долдона.

— Ах ты, чёрт тебя дери, — досадливо хлопнул себя ладонью по колену организатор асимметричного ответа. — Что же ты так, а? Родина-мать растила-кормила и всё не впрок?

— Мне придётся, — вдруг серьёзно сказал комсомолец. Делегация с невыразимым теплом и надеждой посмотрела на вожака подрастающей смены.

— Уверен в себе, сынок? — спросил с надрывом в голосе комитетчик.

— Да! Только у меня это... шары-то обыкновенные, зато сам снаряд подходящего калибра. От деда, по наследству достался, — с гордостью добавил комсомолец.

— Так это и хорошо! Пойди-ка, парень оглуши этих... — загалдели обрадованные соотечественники. — Снаряд, брат, важней! Яйца что? Тьфу на них! А снаряд — то, что надо. Давай, парень, бронебойным... упреждение десять, угол сорок пять градусов!

Цфасман поперхнулся, хрюкнул в тарелку, сделал попытку что-то сказать, но на него замахали руками: — Жуй себе, белобилетник, — не подрезай молодым крылья.

На стол герой безымянного края не полез. Встал в сторонке, завозился с пуговицами на брюках. Истомлённые ожиданием, зарубежные коллеги сгрудились вокруг. Послышались подбадривающие выкрики с мест. Любительница сонетов опять переменила решение и, растолкав локтями зрителей, прорвалась в партер.

— Раз, два... три! — скомандовал секретный агент.

Дальнейшее произошло настолько быстро и сумбурно, что показания участников впоследствии существенно разошлись. Приходится передавать только доподлинно зафиксированные факты.

То, что выпрыгнуло на свет одновременно с падением брюк и семейных трусов, оказалось не просто снарядом, а каким-то более серьёзным видом вооружения. Даже у видавшего виды комитетчика отпала челюсть. Гипертрофированный орган превосходил всякое воображение, вызывая законную гордость за отечественного производителя.

На бельгийцев сия мощь произвела странное воздействие. Весёлые лица сделались испуганными, послышались сдавленные возгласы, кто-то упал в обморок, и вся команда хозяев ринулась гурьбой к двери, опрокидывая стулья и роняя на пол посуду. Прямо в спуспущенных штанах по столу позорно улепётывал инициатор соревнования. На поле боя осталось несколько парализованных блондинок закрывших лицо руками, и замерших в позе покорности.

— Ни хрена себе, как их разобрало! — воскликнул потрясённый КГБэшник. — Вдребезги! Молодец, комсомол, надевай штаны.

— Да-да, без шансов. Дохихикались, паразиты... — вторили радостно Рябов с Поповым.

Цфасман, до сей поры лишённый права голоса, в наступившей тишине отчётливо произнёс:

— Абзац! Отъездились, — и тоскливо обвёл глазами застольное изобилие.

— Чего ты там бурчишь?! — прикрикнул на него комитетчик, но в голосе проступила неуверенность.

— Ищи г'аботу на свежем воздухе. Накомандовался, пат'гиот... — нагло заявил переводчик.

— Что случилось-то, говори толком, — обеспокоенно спросил «гвоздь программы». — Они же сами просили показать.

— Показать что? Болваны! Яйца — можно, здесь это п'гизнак мужественности, вот — он ткнул в Попова — как бицепсы, как усы, как волосы на г'гуди, как... нога согок пятого газмега! А сам ог'ган — ни-ни. Это пог'ног'гафия и междуна'годный скандал, — закончил Цфасман. — Всё, аут.

На молодёжного лидера старались не смотреть. Разжалованный командир кусал губы и утирал лоб измочаленным носовым платком. Рябов мысленно прощался с грамотой. Попов задумчиво ощупывал бицепсы.

Робко заглянули в дверь первые смельчаки. Бельгийки оказавшиеся в плену у «красных извращенцев» собрались стайкой рыбок в углу, и там настороженно перешёптывались.

— Выручай, отец, — тихо и безнадёжно попросил бывший секретный агент переводчика.

— Чего уж там, — прогнусавил Цфасман. — Сделаю что смогу, охота из-за вас невыездным стать...

И он заработал. Переводчик летал Карлсоном из конца в конец залы, что-то экспрессивно доказывал на разных языках, размахивал руками, убеждал, взывал, объяснял, смеялся и плакал. Относительный мир был восстановлен. Выпили за понимание. За просвещение и науку. За дружбу народов и мир во всём мире. Послышались первые смешки. Пошли тосты за дам, за мужчин, за любовь.

— А где наш герой? — не найдя комсомольца под руками воскликнул воспрянувший духом агент. Цфасман блудливо отвёл взгляд в сторону. КГБэшник обвёл зал глазами, вычислил отсутствие любительницы поэзии, тренированным мозгом разведчика произвёл сложные умозаключения, и одобрительно кивнул.