Три монеты в фонтане (перевод с английского). Часть 1

Реклама. Мы видим ее в миллионе мест в любое время дня. Она призывает нас быть больше, чем мы есть. Она призывает нас быть храбрыми. Она призывает нас выйти за пределы нашего обычного существования и устремиться к звездам. Она призывает нас идти к своей мечте.

«Просто сделай это», — говорит она. — «Не бойся!» «Один раз живем!» «Будь всем, чем можешь!»

Из-за этого дерьма все и началось.

Меня зовут Мадлен Ричардс, и это — моя история. До сих пор это действительно хреновая история, но я все еще работаю над ее счастливым концом. Многое из того дерьма, что случилось со мной, — чистая чушь. Когда эта история будет закончена, я на сто процентом уверена, что вы будете на моей стороне.

***

Все началось лет шесть назад, когда мне было тридцать. Я была счастлива в браке с мужчиной моей мечты. Мой муж Рид — инженер-химик, и очень успешный. У него своя консалтинговая фирма. Они делают все виды работ, о которых большинство людей никогда не думает.

Они проводят тестирование ингредиентов для спортивных напитков, косметических средств, автомобильных решений и почти всего, что должно быть доказанно безопасным для использования или потребления человеком.

Мы вели образ жизни, который был выше просто комфортабельного, хотя и не совсем богатый. Но в тридцать лет это должно было случиться. Я вот-вот должна была отказаться от своего тепленького образа жизни. Мне предстояло прожить двадцать лет в каторжном труде и нищете. Я была близка к тому, чтобы потерять большую часть любви моего мужа из-за чего-то, что не могла контролировать.

Моя мать любила Рида. И, хотите верьте, хотите нет, но его мать любит меня. Наверное, именно поэтому они начали оказывать на нас такое давление, желая заставить нас бросить наш легкий, беззаботный образ жизни и войти в тюрьму родителей. Они хотели видеть, как мое тело превращается во что-то более похожее на... их. Они хотели услышать раздражающий топот крошечных детских ножек.

И видит Бог, я тоже хотела его услышать. Просто тогда я не была к этому готова. Я имею в виду, что на бумаге мне нравилась идея иметь милого маленького ребенка. Мне также нравилось все то дополнительное внимание, которое я получаю при этом. И мне ооочень нравилась идея, что Рид балует меня даже больше, чем обычно.

Я представляла себе, как мужественно переношу утреннюю тошноту и посылаю Рида с разными поручениями за тем, что мне просто необходимо. Я видела юмор в том, чтобы послать его посреди ночи за какой-нибудь труднодоступной едой, а когда он вернется, то обнаружит, что я сплю. Я также могла видеть юмор в том, что я решила, что не хочу этого, едва увидев его, или блевала бы, едва попробовав.

Но больше всего я ненавидела мысль о том, что это может сделать с моим телом. Я всегда была «горячей штучкой» и не хотела от этого отказываться. У меня не было никакого желания становиться «женщиной-невидимкой». Я не хотела, чтобы меня называли просто женой Рида Ричардса. Я не хотела этого тела матери из пригорода.

Конечно, было несколько очень удачливых женщин, которые смогли сохранить свою фигуру, и к некоторым из них она на самом деле вернулась сразу после беременности. Но в основном это были супербогатые голливудские дивы, у которых были свои диетологи, личные тренеры и хирурги по скульптуре тела. Я страстно ненавидела этих сучек.

Но еще больше, чем их, я ненавидела этих легкоатлетических сук. Мой муж Рид — заядлый бегун. Он занимался легкой атлетикой в колледже и любит смотреть телевизионные соревнования по легкой атлетике, о которых весь остальной мир забывает до Олимпиады. На этих соревнованиях всегда есть какая-нибудь сучка, взявшая год отпуска, чтобы выплюнуть идеального ребенка, а потом снова приведшая свою тощую задницу в форму и установившая новый мировой рекорд.

Каждый раз, когда я вижу это дерьмо, мне хочется гнаться за ее тощей, но мускулистой задницей по этой беговой дорожке и выбивать из нее все дерьмо.

И вот тут-то и началась эта история. Моя мама только что закончила очередные полдня завуалированных намеков и откровенного нытья о том, что у нее нет никаких проклятых внуков.

Я была очень зла. Это был бы уже не первый раз, когда я послала маму, но тут Рид внезапно принял ее сторону.

— Ты права, мама, — сказал он. — Пора.

Я потеряла дар речи. Я стояла и смотрела, как она обнимает его, пока я, назначенная племенная кобыла, пыталась найти слова, чтобы описать их откровенную дерзость в своем решении превратить мое тело в инкубатор или фабрику для детей, к которым я не была уверена, что готова.

— Ты дозрел до этого, Рид, — изливалась моя мать. В тот момент я ненавидела эту суку.

— Так точно, мэм, — сказал он, снова обращаясь к ней. — Я дозрел.

Даже говоря это, он протянул руку и шлепнул меня по заду, в то время как моя мама смотрела с каким-то злорадством.

Через несколько минут она вышла за дверь, ухмыляясь, как безумный Чеширский кот.

Как только за ней закрылась дверь, я стукнула Рида по голове.

— Да что с тобой такое, черт возьми? — спросила я. — Когда это МЫ решили, что нам пора обзавестись детьми? Моя мать не имеет права решать, что происходит с МОИМ телом. Я имею в виду, я знаю, что ты отсасывал ей, лишь бы оставаться с ней в хороших отношениях, и я люблю тебя за это. Но это то, к чему должны быть готовы МЫ. Мы не можем просто начать выплевывать детей, только потому, что моя мама хочет, чтобы дети у нас появились сейчас, чтобы она могла быть горячей бабушкой.

— Вот моя логика, — начал он. У меня появилось нехорошее чувство внизу живота. Логика моего мужа не логична. Он — тот самый парень, который решил, что, поскольку цена на нагнетатели, казалось, растет с каждым поколением, ему необходимо вложить шесть тысяч долларов и купить один для своего Мустанга, потому что через несколько лет он будет стоить еще дороже. Это было три года назад. И все вышло совсем не так.

В то время как нагнетатели для новых Мустангов действительно были дороже, те, что подходят для его Мустанга, фактически остались в прежней цене и с имеющимися скидками были на самом деле намного дешевле.

Вот — пример, когда его логика подвела. Рида это не убедило. Мол, конечно, он мог бы сэкономить несколько долларов, но это означало бы подождать год или два до покупки нагнетателя. По его мнению, оно того не стоило.

Но в реальном мире, какого черта ему вообще понадобился нагнетатель? Какие такие должны быть дороги, чтобы четырехсот с лишним лошадиных сил просто не хватало? Я не могу припомнить ни одной ситуации, когда бы ему и правда необходимо было иметь более шестисот лошадиных сил.

Может быть, это было что-то мужское? Потому что всякий раз, когда кто-то приезжал к нам в гости, Рид неизменно показывал им свой «Мустанг». Женщины всегда говорили: «О!... Это — машина», и конец разговора. Но ребята всегда спрашивали: «Сколько лошадей?»

Я понятия не имею, почему ему просто не сказать им, что у него шесть миллионов лошадиных сил, и покончить с этим. Я имею в виду, что не было никакого способа это доказать. Он всегда открывал капот и показывал им все эти блестящие шкивы и провода. И они всегда с умным видом кивали головами с одбрением. Они наклонялись поближе и делали вид, что все поняли.

Однажды я спросила об этом отца, и он, в конце концов, признался, что понятия не имеет, что делает все это дерьмо. Он просто кивал и улыбался, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, будто он не знает, для чего это. Но мне повезло выйти замуж за единственного идиота, который на самом деле понимал это дерьмо и жаждал его.

Так или иначе, когда Рид начал объяснять свою логику насчет того, что у нас должен быть ребенок или дети, я испугалась.

— Поскольку мы знаем, что, в конце концов, все равно заведем их, — сказал он, — почему бы нам просто не пойти и не сделать это? Давай просто выбьем одну или две вещи из списка B4K, а затем вырубим их все одновременно. Через пять-шесть лет все будет кончено.