Знахарь поневоле. Глава 5

«Я хочу тебя» — шепчут ее припухшие губы...

«Я люблю тебя» — кричат ее распахнутые глаза...

Разве он может не откликнуться на ее зов?

Член легко входит внутрь скользя вдоль обильно смазанных стенок тоннеля, смазки много он почувствовал это еще когда ее губы и язык с усердием обрабатывали его напрягшийся член, а его пальцы раздвинув нижние губы проникли внутрь. Там было все так влажно и жарко... Его пальцы кружили танцуя под непрерывный аккомпанемент ее всхлипов и стонов.

Член легко входит в нее проникая все глубже и глубже, стремясь достигнуть самой ее женской сущности... Туда, где и зарождается жизнь... Обычно... У всех... Кроме нее... Она пустоцвет... За, что?... Почему?...

Марина вздрагивает от мощного толчка впиваясь ногтями в спину мужчины... Он боли не замечает... Ему все равно... Он берет то, что принадлежит ему по праву... То, что она с радостью готова отдать ему сама... Себя...

Он двигается все быстрее, с каким-то диким остервенением вколачивая себя в податливую плоть своей женщины... Он утверждает свое право на нее. Она ощущает переполняющую его ярость... Как же ей хочется погасить ее, принять в себя... Она заслужила его гнев... Сильнее еще сильнее... Не надо ее жалеть... Она виновата.

Он движется все быстрее. Ярость клокочет в нем. Ярость и Злость кипят в крови и гонят вперед.

Член подобно тарану раз за разом бьет в матку... Он не знает пощады... Ему хочется порвать, растерзать... Наказать эту суку...

— Сильнее... Еще... Порви меня... Дааа...

Он видит, как развалившиеся в стороны груди вздрагивают при каждом толчке, как скачут перед глазами набухшие ягоды сосков. Видит белые зубы закусившие нижнюю губу. Видит подернутые паволокой глаза.

И с каждым толчком его член все сильнее и сильнее стучится в ворота за которыми нет ничего... Только сейчас это уже не имеет ровно никакого значения...

Ярость бурлит внутри.

Ярость уже готова выплеснуться наружу...

— Сука — шепчут его губы...

Он чувствует, как ее женское естество крепко сжимает его член в своих объятиях. Ощущает ее прерывистое, жаркое дыхание на своих губах. Он пьет его, как мучимый жаждой путник пьет кристально-прозрачную, холодную до ломоты в зубах воду. Истомившейся путник. Он чувствует, как ее ногти впиваются в кожу спины оставляя на ней кровавые борозды. Но боли нет, точнее он просто не обращает на нее внимания. ЕЕ тело содрогается под ним... Его ярость и злость хлынули наружу неся облегчение... В нее...

До его слуха доносится полустон — полувсхлип «Макс» И он тонет в васильковых озерах...

Разбудил Макса настойчивый стук в окно. Кровать стояла спинкой к окну и Макс потерев руками лицо попытался отогнать остатки ночного морока.

Ну и сон. А трусы-то мокрые. Как пацан-малолетка. Стыдобища. Может прав Ерофеич, стоит ему к Люське в гости заглянуть... Хотя, теперь-уж чего, раньше надо было...

Какой же все-таки реалистичный сон. Как вживую, даже запахи... Запах возбужденной женщины... Его женщины, или уже не его... Как бы там ни было ЕЕ запах он не спутает ни с каким другим...

Взгляд Макса опять упал на темное, мокрое пятно на снова взбугрившихся трусах.

Стук повторился уже громче и настойчивее.

Распахнув настежь створки, он нос к носу столкнулся с любопытной мордочкой Веронички.

— Доброе утро дядь Макс. Уже встали? —

— Ага. — Кивнув головой ответил Макс.

— Можно войти? — Спросила Вероника и не дожидаясь ответа довольно-таки ловко перемахнула через широкий подоконник. Макс ничего даже сказать не успел, как пацанка уже спрыгнула на пол и уставилась на влажное пятно на трусах стоящего перед ней мужчины.

Макс по-идиотски прикрывшись руками начал было оглядываться в поисках хоть каких-нибудь штанов, но девчонка небрежно махнула рукой и бросила.

— Да ладно, дядь Макс, не парьтесь. Чего я там не видела?

И то верно, он же совсем недавно перед ней голяком рассекал... Да нет, там же волчица была... Или все-таки не совсем волчица?

Это не укладывалось в голове. Его насквозь прагматичное сознание человека двадцать первого века обвешанного смартфонами и планшетами, не представляющего своей жизни без интернета, мессенджеров и социальных сетей никак не хотело признавать присутствие нездоровой мистики в таком привычном и казалось-бы до мельчайших деталей знакомом материальном мире.

— В холодильнике. — И поймав недоуменный взгляд Вероники пояснил. — Оливки. Я их вчера в холодильник поставил. Они, когда холодные гораздо вкуснее... Мне, так кажется.

Довольно взвизгнув девчонка опрометью рванула на кухню и Макс смог спокойно сменив трусы надеть штаны. Как бы там ни было, но Веронику он стеснялся...

Он уже привел себя в порядок, когда в комнату заявилась Вероничка с аппетитом уплетающая оливки и время от времени отхлебывающая рассол прямо из банки. Из карманов косухи торчала еще пара банок.

Да, такими темпами скоро опять в лабаз ехать придется.

— Дядь Макс-Девчонка лукаво прищурилась. Макса немного смущало такое обращение и хулиганка заметив это стала вставлять его где нужно и не нужно. — Вас дед зовет.

Взгляд девчонки погрустнел. Макс заметил, что настроение менялось у нее быстро и легко, как непоседливый летний ветерок. Вот Вероничка грустит и буквально через минуту уже заливисто смеется немудрящей шутке.

За то короткое время, что они были знакомы Макс уже прикипел к ней душой, как к родной. Ему казалось, что они знакомы уже давным-давно. Он даже не представлял себе, как дальше будет жить без этой бесцеремонной особы.

Но какое-то смутное предчувствие подсказывало ему, что по этому вопросу он может особо не беспокоиться.

Макс потер шею и пробормотал.

— Раз звал, тогда чего стоим? Кого ждем? Пошли, что ли.

Вероничка выловив двумя пальцами оливку из банки, закинула ее в рот и кивнула.

— Пошли дядь Макс.

Ерофеич стоял у калитки и попыхивая беломориной о чем-то неспешно беседовал с двумя незнакомыми Максу мужиками. Принадлежность одного из них, лет тридцати высокого коротко стриженного шатена к властным структурам установить особого труда не составляло, поскольку одет он был в новую «с иголочки» полицейскую форму.

Второй, мордатый мужик лет сорока «с хвостиком» был одет в турецкую кожаную куртку поверх серого, делового костюма и заляпанные грязью демисезонные «кондовые» ботинки на толстой, рифленой подошве.

— Здорово, Максим. — Помахал Максу рукой с зажатой между пальцами папиросой Ерофеич. — Хорошо, что зашел. — И уже обращаясь к «мордатому» — Это Максим Троянов, внук Егора Тимофеича покойного, земля ему пухом. Сосед он мой теперича стало быть. Сосед и наследник. Слышь, председатель?

— Глава администрации. Нет уже давно председателей.

— Да, по мне хоть глава, хоть жопа администрации... Один хрен. При немцах вас старостами кликали... Тока, когда наши пришли, перевешали всех на хер, кто с немчурой убечь не успел... Не боисся глава, шо и тебя на березку определят... Глава. А землю за речкой, кто басурманским купчинам мимо колхозной кассы продал? Не ты ли? Все тебе мироеду мало... Думаешь все тебе с рук сойдет? Как бы, не так. Не здесь, так за Кромкой за все ответ держать придется... Вот тогда и поймешь, что по чем... Ан поздно.

Ладно, до твоего посмертия мне дела нету, что заслужил получишь сполна... Не о том речь.

Все, что у меня есть ему вон, Максимке достанется. Бумаги, какие надо оформлены... А, ежели у парня через тебя или полицая тваво проблемы какие будут... Я ведь вас татей заугольных и с того света достану... Вы меня знаете. Слышь Лешка, душенка твоя вертухайская. Понял?

Макс почему-то ни на секунду не усомнился в обещании Ерофеича. Достанет. Обязательно достанет и похоже он в своей уверенности был далеко не одинок. Мент судорожно закивал, а мордатый нервно сглотнув слегка подрагивающей рукой вытер со лба внезапно выступившую испарину.

— Ерофеич, да ты что... Как ...