Обратная тяга

стратег, не давал покою в вечной погоне за вагиносчастьем. Виртуозность, с которой он сносил крышу одним предложением махнуться не глядя, поражала масштабом накала страстей. «Вот это да! — запаривался я по дороге домой. — Вот это Алекс! Ай да зверь!»

Не успел я опомниться, очухаться, так сказать, от закинутой удочки, как Оля нарисовалась в телефоне пропущенной смс-кой: «Как дела?» — написала она.

Мы и до этого поддерживали общение. Редкие ничего не значащие ссылочки на смешные картинки наполняли наш социальный мир. Это «как дела» явно не ложилось в общую канву не требующих ответа сообщений.

«Пока не родила?» — написал я в ответ.

«:) Нет», — написала она через некоторое время. — «Давай встретимся».

«Давай», — не мог же я отказать ей, своей бывшей, которая задницу ради меня готова была порвать, лишь бы я испытал единственный и неповторимый, яркий и однозначно самый запоминающийся анальный оргазм в моей жизни.

Мы сошлись на центральной площади города, место неоднозначное и одиозное. Стоял сентябрь — время заливных дождей и кружевных листопадов в парке и на окраинах.

— Спасибо, что согласился со мной встретиться, — сказала Оля после скромной прелюдии.

По её выражению лица я сразу заметил, насколько важно для неё видеть меня у своих ног по первому зову. Впрочем, я не спешил падать ниц и целовать кремовые туфельки.

— Ты же знаешь, Оленька, — я улыбнулся. — Я никогда не стану тебя отталкивать.

Она кивнула. — Это для меня очень важно, — торжественно произнесла она. — Неужели ты совсем на меня не обижаешься? — она подозрительно прищурилась.

— Конечно, обижаюсь, — я грустно улыбнулся. — Но когда я думаю об обиде, я пытаюсь понять, что же такого обидного ты сделала, чего я не могу стерпеть. И я прихожу к выводу, что любая обида — это ущемлённое чувство достоинства. Высокомерие по сути. А я никогда не любил высокомерных людей, поэтому и обижаться не имею права. «Бог простит», — как говорит моя мама.

— Да, — Оля расцвела в доброй улыбке. — Она хорошая, твоя мама. Как у неё, кстати, дела? — взяв меня под локоть, как в старые добрые времена, она выправилась вести нашу пару по главному проспекту. Я ничего не имел против многообещающей прогулки по лужам. Лишь бы Катя нас не застукала вдвоём.

— Прекрасно. Лучше некуда.

Оля заулыбалась шире. Мы прошли ещё немного, молча, прежде, чем она задала свой самый ожидаемый сакраментальный вопрос:

— Как у вас дела с Катей?

Сарафанное радио, проложенное между двумя домами — моим и Климовых — работало безукоризненно. Я даже иногда пугался, настолько чётко и верно оно передавало информацию. Искажения носили чудовищный, отвратительный характер, но мне нравилось.

— Всё кончено, — соврал я, сделав трагическое лицо. — Катя меня не любит и никогда не любила. Она встречается со мной, чтобы разбавить скуку. Знаешь, как это бывает...

— Так я и знала! — Олины глазки сощурились, желваки заиграли на щёчках. — Она с самого начала тебя обманывала.

— Все меня обманывают, — дипломатично заметил я.

Оля покраснела, или мне показалось.

— Я так виновата перед тобой, — промямлила она вполголоса. — Ты, наверное, никогда не сможешь меня простить. Я бы ни за что не простила.

— Главное, Оля, — это любовь, — сказал я рассудительным тоном. — Всё остальное — пыль. Если любви в душе не испытываешь, то неважно с кем ты, всё равно будешь несчастлив.

Она была в отчаянии, посматривала на меня как-то неблаговидно.

— А ты, — спросила она. — Ты кого-нибудь любишь?

— Вот здесь и начинается самая моя большая проблема, — ответил я. — Я очень часто влюбляюсь, как ты, наверное, уже могла заметить. И потом мне тяжело остановиться. Если я верю, что люблю, то начинаю городить всякую чушь. Но настоящая любовь во мне просыпается, когда меня любят. Вот ты, например, Оля, я прямо чувствую, что ты меня по-прежнему любишь и всегда любила и от того люблю тебя, хоть у меня есть все основания тебя ненавидеть.

Оля остановилась и замерла посреди улицы, как вкопанная. Развернулась ко мне лицом и встретилась своим ласковым щемящим душу взглядом. Её бледное личико горело воспламенённым чувством, имя которому, избитое, было уже столько раз произнесено всуе.

— Поцелуй меня, — сказала она, едва шевеля губами.

Я внимательно изучил реакции подопечной, она была ватная и жгучая, пшеничная блондинка с недавних пор. Алекс заставил её перекраситься. Но её волосы оставались таким же нежным и бесконечным водопадом, струящимся из-под чёрного беретика с надписью Paris сбоку. И эта буковка i, обведённая сердечком, сулила нам столько счастья в городе, где есть улица, на которой живут одни художники.

Я не осмелился противиться воле случая. Нежность, с которой я поднёс и приложил губы к Олиным, сравниться разве что с изяществом кондитера, укладывающего трюфеля на кремовый торт.

— Я люблю тебя, — захныкала Оля в ушко, когда мы разорвали оральную связь. Она приподнималась на цыпочки, чтобы заглядывать в мои заспанные глаза своими томными неповторимыми алмазами, водянисто-бирюзовыми, с зелёными вкраплениями вокруг чёрных точек.

— Не говори так, — визуально я пришёл в тихий ужас. Как часто за последний год я слышал эту фразочку как в своём исполнении, так и в неповторимом оформлении двух ненадёжных красавиц? — Молчи, — гневная морщина, видимо, образовалась над моей переносицей. — Когда любят, не раскидываются словами.

— Хорошо, не буду, — залепетала моя красавица, нервно хлопая подрагивающими на ветру ресницами. — Ты только не бросай меня, — молящий взгляд застыл на её продрогшем личике. Она смотрела на меня снизу вверх, приоткрыв ротик, будто ловила слова мессии, ждала его завета, нового заповедного слова, приоткрывающего завесу тайны бытия.

— Ты только не пори горячку, — я усмехнулся. Оля тут же расплылась в глуповатой улыбке.

— Я же теперь блондинка, мне всё можно, — её бровки взлетели. Мы рассмеялись.

— Как это тебя угораздило покраситься?

— Тебе не нравится?

— Очень даже нравится. Но и родной цвет у тебя тоже красивый. Теперь будут корни у волос тёмные.

— Их можно подкрашивать.

Мы перешли к другим темам и зашагали, весёлые, в незнакомый переулок, открывавший ресторанные возможности. Мне вспомнилось, как прошлым летом мы начинали с Алексом отсюда свой нелёгкий путь, восхождение к вагиносчастью. «Как много вагинальной смазки утекло с тех пор, — думал я, занимая место у окна. Оля запрыгнула на высокую табуретку напротив. — Кто бы мог подумать, что отношения с двумя одноклассницами перерастут в нечто даже большее, чем просто любовь».

Оля довольно хихикала, посматривая меню.

— А помнишь мы однажды занимались этим в лифте?

— Конечно, — я усмехнулся. — Почему ты вспомнила?

— Ты такой классный! — она горела возбуждением.

— С Алексом вы где-нибудь так занимались? — любопытство прорвалось наружу заинтересованным оскалом.

Оля смутилась и спрятала глаза в меню.

— Он всё равно не такой классный, как ты, — надув губки, пробубнила она под нос.

— Охотно верю.

Мы рассмеялись, переглядываясь, как дети, играющие в пикабу: то я её подлавливал, то она меня.

Подошла официантка, мы сделали заказ.

— Двойной экспрессо и шоколадный кекс, — предположил я, поглядывая на Олю. Она весело закивала.

— Ты не забыл! — не скрывая щенячьего восторга, произнесла она. Такой светящейся счастьем Оли я не помнил даже во времена царя Гороха, то есть, когда мы встречались.

— Разве я могу забыть кремовый десерт, которым накормил тебя на прощанье? — моя правая бровь взлетела, вызвав очередной разрыв шаблона у моей куколки. Она прыснула со смеху, привлекая к себе завистливое внимание одиноко сидевших в зале мужчин, молодых и не очень. Так уж их набежало в тот день. Они шакалами, парами и по одному, жадно облизывали оголённые до колен икры моей спутницы, искали в контурах Олиной юбки аппетитные ...  Читать дальше →