Обратная тяга

или уже кончила. Пришла моя очередь оторваться по полной. Найдя упор коленями и локтями в диване, я приложил всю свою молодецкую удаль, чтобы оторваться по полной. Горячая девушка подо мной плавилась, как масло, когда я со звериным рёвом разрядился в неё, глубоко и безнадёжно увязнув в сладкой вагине, сулившей бесконечный океан счастья.

12

Переход Оли во вражеский стан не мог пройти незамеченным. Обе родительницы — моя и Олина — разразились телефонными пересудами. Так, как мололи кости они, не молол ни один мельник мира.

— А если ей завтра ещё выше парень попадётся? — развивала фантазию моя мамаша.

Что ей отвечали с другой стороны я слышать не мог, зато отлично понимал, что Олина мама так же, как и моя, осуждает подобное поведение дочки.

— Это же надо, — гневно сверкала карими очами моя родительница, когда мы заточились одни на кухне. — Такая ненадёжная! А я-то думала, сынок, что она любит тебя. А оно вон как бывает.

— Не переживай, — усмехался я. — Нет худа без добра.

— Это точно, — кивала мама.

Она уже знала про мой бурно развивающийся роман с Климовой.

— Катя-то, поди, заждалась тебя. Пересохла девонька.

— На ловца и зверь бежит.

Мама закхекала.

— Не нравятся мне твои пословицы. Гляди, как бы она тебя опять не бросила.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Мама опять закхекала.

— Ну-ну. Взялся он. Ещё кто за кого взялся. Смотри только не женись на ней.

— Баба с возу, коню легче.

— Всё, иди отсюда. Папаша твой такой же ненадёжный оказался.

Я поплёлся в комнату с грустной усмешкой на лице. Что мне было добавить? Бабы сами дуры? Меняют коней на переправе? Семь пятниц на неделе? Я решил не запариваться на отношения с Климовой и пустить всё на самотёк.

«Точно так же, как я поступил с Олей, я поступлю и с Катей, — думал я. — Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей», — вспоминалось мне высказывание великого поэта. Он-то знал толк в бабской логике.

Но что бы я там не решил, у жизни была своя агенда на ближайшее будущее. Примерно через неделю после официального закрепления союза с Климовой прочным диванным упражнением ко мне начал клеиться её Павлик. Он нашёл меня у подъезда поздно вечером.

— Ты же её не любишь, — загородил он проход.

Я оторопел и в растерянности застопорился возле лавочки.

— А она тебя любит? — мои брови невольно нахмурились.

Павлик презрительно оскалился.

— Что ты вообще знаешь про любовь? — прошипел он. — То с одной, то с другой.

Он смотрел на меня самым уничижающим взглядом, выдержать который дано не каждому. В какой-то мере Павлик заболел той-же болезнью, которой страдала и Катя до недавнего времени. Он тоже плавился от безответной любви. Мне стало жаль парня. Рассматривая его почти бредовое состояние, я, сам того не желая, усмехался. Он воспринял это как оскорбление.

— Завидуешь? — сказал я, как можно спокойнее.

Павлик не был опасным для меня, если бы дело дошло до драки, я бы наверняка поборол его. Он и сам это прекрасно понимал, но всё же продолжал шипеть и гавкать:

— Попользуешься ею и выкинешь, да? — сказал он, сверкая в полумраке очами.

— Слушай, чего ты хочешь, а? — я устало повёл плечом.

Не хотелось бить этого несчастного изгоя общества, отвергнутого к тому же Екатериной Климовой. Она прошлась асфальтоукладочным катком по его одинокой страждущей душе, и вот он бесится, кичится своими рыцарскими замашками.

— Оставь её.

— То есть, бросить?

— Да, — он грозно кивнул.

— Чтобы она вернулась к тебе?

Павлик побледнел.

— Ты ей точно не пара, — пробубнил он.

Я хмыкнул.

— А ты, значит, пара?

Он стоял, понурив голову, понимая, что мои вопросы весьма актуальны в контексте происходящего.

— Она сама решит.

— Вот именно! — я с радостью ухватился за нить взаимопонимания. — Она сама уже решила. Неужели ты думаешь, что я силой заставляю её встречаться со мной?

Он жевал губы.

— Ты обманываешь её, — сказал он.

— С чего ты решил?

Он посмотрел на меня ясным гневным взглядом, полным презрения.

— Ты и Олю обманывал точно так же, — сказал он, будто выплюнул.

Я тяжело вздохнул и накрыл глаза ладонью. Он, как совесть во плоти, нарисовался на ночь глядя и рубит правду-матку в глаза.

— Ты — дурак, Павлик. И не лечишься, — сказал я уставшим голосом. — Любовь — это всегда обман.

Больше мне ему сказать было нечего, я прошёл мимо и поднялся по лестнице. Тяжело покачиваясь, прошёл к лифтам. Павлик шёл за мной.

— Пусть так, — его голос дрожал. — Для тебя это всегда обман, и поэтому ты несчастный. Мне жаль тебя.

Двери лифта уже закрывались, когда он озвучил эту колючую истину.

Моя самооценка покачнулась, Павлик оказался не так-то прост, каким казался изначально. Он сумел залезть в душу настолько глубоко, что я всю ночь не мог заснуть и лишь под утро забылся тяжёлым туманом.

###

Шли дни. Отношения с Катей входили в привычное русло, напоминая жор рыбы. Мы бесились от страсти, переполнявшей чашу любви.

— Милый, мне так хорошо с тобой, — мурлыкала Катюша, укутываясь рядом со мной.

Её поглаживания переходили от груди к животу. Пальчиками она достигала резинки шортов. Я втягивал живот, и Катя просовывала ладонь в образовавшуюся щель. Моё член уже стоял, как каменный.

— Ого! — издавала удивлённый возглас Катя, весёлый и довольный.

Я лишь хмыкал в ответ. Её пальчики принимались теребить кожицу на головке, затем спускались по стволу, ладошка обхватывала ствол, начиналось неуклюжее подрачивание.

Насладившись поцелуями взасос, я отпускал её погулять ротиком по члену. Она ныряла и надолго оставляла меня в сказочном дурмане удовольствия, причиняя мне неизгладимые в памяти ощущения. Катины сладкие губки высасывали всю душу, выводили меня на финишную прямую. Лишь неимоверным усилием я оттягивал её от брандспойта, готового взорваться семенем. Мы накидывали резинку, и Катя устремлялась заканчивать работу. В отличие от Оли Катя не была готова глотать сперму, даже соприкасаться с ней языком. Мы нашли компромисс в презервативе. Ощущения для меня были идентичными, Катин рот точно так же наполнялся спермой, горячий язык гулял по головке, растекался, подставляясь под быстрые струи ускользавшей жидкости.

Она вся оставалась в мешочке, перламутровая, плодоносная, жгучая. Катя держалась скромнее Оли, ни о каких спонтанных соитиях в лифте или на общем балконе не могло быть и речи. Можно сказать Климова была консервативна в этом плане. Так же в квартире никого, кроме нас двоих, не должно было находиться. Приход мамы должен был приходиться не ранее, чем через два часа после начала игр. Мы залезали в постель, раздевались и раздевали, греясь поцелуями, хоть на дворе и стояло лето. Наше второе лето. Катина попа и груди разлетались в моих руках, никогда я не испытывал такого кайфа.

Катя проверяла наличие презерватива перед проникновением. Казалось, её волновал вопрос чистоплотности больше всего остального.

«Боится заразиться?» — предположил я.

— Мама меня убьёт, если я залечу, — извинилась она однажды.

Видимо, по этой же причине она боялась пробовать сперму на вкус. Брезгливости в её поведении я не замечал. Зато надев презерватив, мы сразу погружались в расслабленное состояние плывущих по течению эйфории молодожёнов. Иначе я себя и не чувствовал. Казалось, второй медовый месяц за год озарил моё мирное существование. Ещё не остыли в памяти зимние потрахушки с Олей, не забылась её упругая попка под горячим душем, как вот я уже насаживаю на член Катины упругие мячики. Она трахалась самозабвенно, моя кошечка Катюша. Отключалась, сводя собственное участие к расслабленному погружению в мои медленные проникновения, переходящие постепенно в активную фазу.

— Тебе нравится Павлик? — спросил я её однажды в самый ответственный момент.