Кукловод. Крымский фронт. Часть 13

Время разбрасывать камни — время и собирать камни.

Я крутился вовсю! Раз уже отремонтировали два Ил-4, то обратился к полковнику Иваницкому, командиру авиаполка, с просьбой. Обсчитали они и получилось — в следующую ночь один бомбёр летит на порт Констанцу, а второй — на нефтяные поля Плоешти. Но не с бомбами, а с более интересной вещью. Как мне выдал справку начальник инженерного отдела моего штаба «Длинная толстостенная стеклянная ампула, наполненная самовоспламеняющейся смесью (на основе серной кислоты или белого фосфора), вставленная внутрь бутылки с зажигательной смесью. При разбивании бутылки происходило разрушение ампулы, что вызывало самовозгорание зажигательной смеси».

И, покольку мне выдали данные, что Ил-4 будет закидывать румынский порт этими ампулами около 3 часов утра, то я договорился с командованием флота — в 3 часа трофейная подлодка будет в районе Констанцы. Вот тут и получилась потеха! Порт горел как свечка, корабли-нейтралы так и рванули из него, как зайцы от стаи волков, поняв, что нефти из резервуаров порта они не получат. А тут привет эсминцам Кригсмарине — четыре торпеды из носовых аппаратов подлодки. И при отходе — две из кормовых! И тут на горизонте встаёт зарево — горят нефтянные вышки! Облака снизу были подсвечены таким жутким кроваво-красным цветом...

Шум был на всю Ивановскую, как говоритя. Гебельс по радио захлёбывался от страсти — «Восточные варвары были ужасны! Такова не знала Европа со времён пожара Рима!» Да, когда они жгли мирных жителей в домах и сараях — это одно, но вот когда горят нефтянные вышки и Германия осталась без нефти и боевых кораблей на Чёрном море... Когда их моряки сгорают в жутком огне и просто улетают пеплом на небеса — это ужасно! А вот мне — так нормально!

Так что после доклада Хозяину через неделю Ли-2 привёз «Правду» — меня наградила орденом Ленина.

Девушки мои медицинские вместе составили методичку по очистке ран бойцов на передовой, добавив, что инициатором «золотых минут» в лечении» является именно сам командующий фронтом. Да ещё я вечером напел моим красавицам песню из репертуара моей любимой группы «Белый орёл», особенно им понравился куплет:

Я боюсь твоих губ,
Для меня это просто погибель.
В свете лампы ночной,
Твои волосы водят с ума...

Девушки опять плакать, но записали все слова. А через пару дней «Боевой листок» со стихами «Письмо моей любимой» знали все на фронте, много писем ушло к жёнам и подругам бойцов со такими стихами. Эффект был потрясающий! Товарищ Сталин в разговоре по «ВЧ», явно довольный разбоем наших летунов в порту и нефтяных полях Румынии, даже пошутил, что совсем не типично для него:

— Товарищ Козлов, тут Васильевский кактегорически против Вашего снятия и наказания, даже если Вы провалите Крым. Говорит, что с Вашей популярнотью Вы будете на гражданке кум королю и даже обойдёте и самого Симонова!

Да, теперь я обратил внимание, как наши бойцы на фронте ко мне относятся. Явное обожание светилоь в их глазах. Я ведь старался избежать глупых потерь. И все знали, что командующий привёз два вагона медикаментов, да ещё старается, чтобы раненые в госпитале питались хорошо. Так что, когда немцы выбросили очередную пятёрку «киллеров» по мою душу, то их сразу и окружили, но вот довезти до особого отдела никого не удалось. Бойцы, узнав, что диверсантов послали убить командующего фронтом, в бешенстве просто забили их ногами и прикладами. Экипированы они были необычно. Диверсанты были все офицеры, выряжены в одинаковые мундиры, зеленые как шкура лягушки, к тому же изляпанные размытыми черными полосами. Сапоги с коротко обрезанными голенищами, шнурованные сбоку. На поясе эсэсовкий кинжал и револьвер Нагана и «Парабеллум Лонг-09» с разрывными пулями с ядом — для ближнего боя. Дополняют, так сказать, внешний облик перчатки толстой кожи и черный берет чуть набекрень. Крутые парни. Точнее — круто убитые немецкие диверанты. Потом в Боевом листке» была статья, бойцы так и выдали — эти немецкие убийцы умерли лёгкой смертью, но если немецкие диверсанты опять будут пытаться убить командующего — лёгкой смерти у них не будет!

Поняв это, теперь и Мехлис вёл себя со мной намного спокойнее — стоило ему наорать на меня, как вокруг него были только злые взгляды бойцов. Звериным чутьём он понял, что махать свои «Маузером» у меня перед носом теперь ему смертельно опасно. Но особо его злило, что я совсем не реагирую на его указания и вопли, а когда заканчивает брызгать слюной, я отдаю приказы в письменном виде и совершенно противоположные.

Хорошо, что видя моё настроение и усталось, девушки ласкали меня от души и вскоре, после отличного минета Светы и сладких до полного умопомрачения поцелуев Оли, я крепко уснул. Оля, как котёнок, пристроилась сбоку и, нежно меня обняв, замурлыкала...

И опять точно непонятный. но очень яркий сон. Похоже ещё один привет из нашей сверхсекретной лаборатории — время моё истекает!

Я стоял на краю пропасти, но бездна — и это важно — меня не пугала. Зато простор, открывшийся передо мной, пьянил и восхищал. Воздух был прозрачен, пронизан золотыми солнечными лучами и словно бы окрашен в бирюзовые тона: ярко-голубой и зеленый. Под моими ногами лежала колоссальных размеров кальдера. Огромный, с вертикальными стенами кратер невероятной глубины. Противоположный край кальдеры был едва виден и, скорее, интуитивно угадывался, чем воспринимался глазами. Внизу, в бездне клубился белый туман, скрывавший дно кратера.

Пора осмотрется. Оказывается, за моей спиной лежала пустыня. sexytales Пустыня была везде, куда достигал глаз. Красноватый щебень, невысокие гранитные скалы цвета запекшейся крови. Высохшее русло реки, обрывающееся в кратер, и древние руины циклопических сооружений. Рухнувший мост над исчезнувшей рекой, полуобвалившаяся крепостная стена с прилично сохранившейся надвратной башней по одну сторону сухого русла, и сложные мегалитическое сооружение непонятного назначения по другую его сторону. Это было так чарующе, непонятно и немного жутко...

Я проснулся с колотящимся серднем. Оли рядом не было. Она, тихо навевая, готовила завтрак на кухне. И, прислушиваясь в её песенке, я вспомнил любимую песню красавицы-певицы Марии Пархоменко:

Пусть вороны гибель вещали,

И кони топтали жнивьё,

Мужскими считались вещами,

Кольчуга, седло и копьё

Зашлепали по полу красивые ножки Светы — она сразу прибежали с листком бумаги и карандашом — записать. Особенно всем понравилась концовка:

А женщина — женщиной будет.

Подруга, и мать, и жена.

Уложит она и разбудит,

И даст на дорогу вина...

И опять все трое плакать — да не прощаюсь я с вами, мои красавицы. Света быстро оделась и в редакцию нашего «Боевого листка» — «Стихи моей любимой». Вернувшись, она засмеялась — политруки услышали, что вскоре буду новые стихи командующего и буквально «стучат копытами» в ожидании. Ну а мне — завтрак! Сегодня я в штаб не иду — жду звонка со станции. Тот самый пожилой старшина вспомнил — на станции Симферополь есть один склад, куда свозили трофеи с финской войны. Но что-то я волновался, сам не знаю, почему. Выпил под настроение немного польской «старки» — темно-коричневая жидкость едва плескалась на самом дне стакана, и большую чашку черного, как африканская ночь, и сладкого, как кровь диабетика, кофе. Выкурил папиросу и потянулся было за второй, но тут полковая труба, точнее — телефонная трубка пропела «сабли наголо!», и понеслось. Едем в Джанкой. А Толбухин пусть покомандует — не всё же ему начштаба быть. Хватит мне няньком у него быть! А сам я решил сработать по принципу:

«Хочешь, чтобы было сделано хорошо — сделай это сам!»