Кузен. Часть 1

Телеграмма из Арстона застала меня врасплох. В то время я как раз нежилась под солнышком на южных склонах реки Моро́, неподалеку от побережья Бисквитского залива, попивая терпкий и тягучий браунвайн.

— Госпожа, на ваше имя поступила телеграмма из Арстона, — так вот протяжно, с бисквитским акцентом «А-арр-стона», встретил меня вышколенный портье в невысокой цилиндрической фуражке, когда я вернулась на сиесту, не в силах переносить зной полуденного солнца. Его тонкие губы были изогнуты в почтительную улыбку, над верхней губой завивались ниточки усиков и глаза выражали исключительную преданность, однако в глубине мутных серо-голубых зрачков можно было разглядеть, с каким похотливым взглядом скользит он по моей фигуре, словно поглаживая своими нервными пальцами мои выпуклые и трепетные места. От его взгляда у меня пробежали мурашки между лопаток и запекло внизу живота и я поспешила удалиться, чтоб не выдать своего искушения, надменно бросив портье серебряную монету.

Заперев номер на два оборота ключа, я скинула ситцевый балахон, под которым был купальный костюм, и плюхнулась животом на мягкую прохладную гладь кровати, болтая в воздухе согнутыми ножками и разглядывая темно-голубой бланк телеграммы. Телеграмма (как собственно и все, и всегда, и везде телеграммы) была до смешного немногословна.

«Приезжай. Бабушка собирает семью. Клэрис»

Зачем старой карге Изергейс понадобилось собирать всю семью в нашем старом родовом поместье в Арстоне — местечке до жути скучном и унылом, в котором я вынуждена была провести первые 14 лет своей жизни — оставалось только догадываться. Огласить завещание? Не думаю, что она собиралась отдать богу душу. Тогда зачем? Может в очередной раз собиралась выйти замуж. Лишь женское любопытство и несгибаемый дух авантюризма подстегнули меня ехать в этот богом забытый край и провести там, по меньшей мере, два уикенда. Отчаявшись довести до развязки намечавшийся было роман с молоденьким капитаном-кавалеристом, отдыхающим в том же отеле, я, собрав багаж и прихватив мой любимый дорожный саквояж отъехала вечерним экспрессом.

Поездка в вагоне первого класса была вполне заурядной и не отличалась чем-либо примечательным. Я смаковала сухое Порте́с из винограда урожая ранней осени и грызла яблочный миндаль, глядя в окно на проплывающие мимо красочные пейзажи, возделываемые крестьянами поля и крохотные деревеньки с красными и зелеными черепичными крышами.

Фамильное поместье Арстон находилось на севере страны, неподалёку от границы с Ругарией, с народами которой пару столетий назад наши предки вели нескончаемою войну. Поэтому наш за́мок скорее напоминал неприступную крепость из серого камня, покрытого струпьями темно-зеленого мха. Все мы, весь род Арстонов, вышли из этого поместья, там же мы породнились с Изергейсами, Кларками и Се́рвантсами.

Еще буквально в прошлом столетии поместье процветало, благодаря выгодному расположению в бухте Ледяной реки, по которой шли нескончаемые караваны в Ругарию, Салезию, Ванцинию и иные близлежащие государства.

Но новая эра ознаменовала повсеместное строительство рельсовых путей, по которым нескончаемыми гусеницами засновали туда-сюда поезда: красные — грузовые, синие и зеленые — пассажирские, военные — серо-песчаного цвета, белые — медицинские. Тогда и проявилась невыгодность расположения нашего имения среди колючих скал, мимо которого прокладывать рельсовый путь было весьма накладно и невыгодно. Как следствие, наше имение быстро пришло в запустение, близлежащие деревни разорились, жители подались в поисках лучшей жизни в Вилстон, Каррингстон и в шахтный поселок Блэкистон. Мы — многочисленные дети Арстонов, Изергейсов и Се́рвантсов так же разъезжались из имения, словно подросшие птенцы, улетающие из гнезда. Кто-то покинул дом, чтоб получить должное образование, как, к примеру, я, моя сестра Моллис и юный кузен Хосе. Многие мужчины нашего рода в период семилетней войны встали под знамена Скупого Царя и погибли. Иные из близких и далеких родичей обзавелись имениями, семьями и делами в более благоприятных населенных пунктах и порвали всяческую связь с увядающим родовым гнездом. У Кларков своих детей не было, поэтому они остались в имении, и всю свою жизнь безвылазно прожили в нем, вместе ухаживая за нашими престарелыми предками-основателями и помогая с ведением хозяйства и поддержанием в имении порядка. Мой отец, старик Карл Арстон покинул этот мир минувшей зимой в возрасте 93 лет, оставив вдовой свою третью жену, 30-летнюю Зои, которая была всего на год моложе меня. Парой лет ранее представились господу с разницей в месяц моя матушка Матилда Арстон и Джоул Изергейс, муж старухи Хлои, что на правах Старейшины правила сейчас оскудевшим имением. В ближайший четверг старухе исполнялось 90, и вероятно к этому событию она приурочила сбор семьи, чтобы...

... вот тут уж пчелиным роем роились догадки, но одно было ясно наверняка, обязательно случится что-то неожиданное, ибо не в правилах скупой и нелюдимой Хлои Изергейс устраивать шумные семейные посиделки без категоричного весомого повода.

Отужинав в ресторане поезда цесаркой в кунжутном соусе с оранжевыми маслинами, я полулежала на мягкой постели вагона первого класса, подогнув под себя босые ноги, и перебирала в памяти, кто из многочисленной родни на этот раз приедет по зову семьи в имение Арстон. Нас, потомков Арстонов, оставалось все меньше на этом свете, но если честно, мне просто хотелось провести эти дни в чьей-нибудь мало-мальски приятной компании, нежели слушать нафталиновые россказни старой девы Клэрис и ее плешивого брата Бо́риса, румяного толстяка с паровозной отдышкой и щербатым ртом, да и прочих немолодых и скучных родственников.

Признаться, в имении я не была уже более двух лет. Весть о смерти папеньки застала меня на другом континенте и на похороны я не поспевала ни так, ни эдак. Впрочем, не думаю, что старый маразматик и его надменная сучка Зои вообще помнили о моем существовании, поэтому папенька отправился в последний путь без моих горячих слез. А вот в ком я по настоящему души не чаяла, была моя мама, и весть о ее тяжелой болезни вырвала меня из самого центра событий моей ученой карьеры. Вот тогда-то я и приезжала в Арстон в последний раз, был душный август, и небеса еще разрезали пропеллеры военных аэропланов следующих на юг, хотя официально войнаТрех континентов считалась завершенной.

Матушка угасла довольно быстро. Казалось еще вчера я коротала дни и ночи у ее постели, держа в ладонях сухую, покрытую морщинами ладонь, и вот уже под проливным дождем гробовщики опускают черный лакированный ящик в сырую серую глину. А я стою и не могу выдавить из себя ни одной слезинки, просто не верю ЭТОМУ! Слезы были позже. Очень много слез. И несколько морщинок образовалось вокруг глаз в ЭТИ полные печали дни. Казалось, кроме меня, для остальных членов Семьи, смерть мамы не оказалась такой уж большой потерей. С другой стороны, эти люди привыкли хоронить родных с таким постоянством, что уже привыкли к повседневности смерти, как к кухарке, ежедневно снующей по кухне. А я действительно ПОТЕРЯЛА, наверное, впервые в жизни, и переживала свою потерю практически в одиночестве. Мудрено будет сказано, но ощутила я тогда поддержку только в одном человеке, моем кузене Хосе. А ведь ему тогда было лишь шестнадцать, и он уже готовился покинуть серые стены замка, как сделали это когда-то мы с Моллис. А пока он был так же неприкаян и отчуждаем в этом доме стариков, как и я.

После похорон мамы, я уходила на утес и приводила там целый день, то проливая горькие слезы, то просто глядя на распростертую передо мной Костомарскую долину.

Однажды я заприметила Хосе, сидящего неподалеку и так же как я вглядывающегося вдаль. Я позвала его и он сел рядом. Мы долго молчали, размышляя каждый о своем, а потом он достал из-за пазухи белую лепешку и разломив надвое протянул половину мне. До этой поры кусок не лез мне в горло, но тут вдруг я ощутила неимоверный голод, запах свежего хлеба проникал в ноздри ...