Волчий хутор (военный хорор). Часть 1

Они подхватывают их безумный любовный вой, и весь лес содрогается от пения волков, пугая уже спящих на верхушках сосен черных как уголь ворон и их карканье дополняя волчий вой, разлетается по ночному мертвому и жуткому болоту. В мертвой гибельной тишине, сотрясая весь спящий лес и долетая до окраин заросших высокой травой и самой Снежницы. Все болото наполняется тем разноголосым волчьим жутким воем, который несется меж поваленных в буреломах болотных сосенок и берез. Стелется жутким эхом, подобно низкому туману по высокому прибрежному бурьяну и, подымается вверх к большой круглой горящей желтым огнем Луне.

***

Деревня, перепуганная волчьим, свирепым воем, повыскакивала, чуть ли не вся на улицу Снежницы. Повыскакивали все немцы из танков и домов селян. Сам полицай Хлыст такой же напуганный воем выскочил наружу. Ему приснился страшный сон. Словно его раздирают волки, и он подлетел с комендантского стула в кабинете Когеля.

Здесь были все старики и старухи Снежницы. Среди ночи все перепугано и растерянно смотрели в сторону Волчьего хутора. И на надвигающуюся ночную летнюю грозу.

Хлыст стоял с охранниками автоматчиками возле штаба немцев и также как и все смотрел в сторону болотного леса.

Все понимали, что что-то происходило там. Перед самой грозой. Там на самих болотах. Там выли бешенным волчьим воем волки, волки которых

никто даже из селян толком и не видел. Этот жуткий волчий вой привел всю деревню в сплошной взбалмошный кипеш. Все знали про легенды о тех местах, откуда никто никогда не возвращался. Знали еще от предков стариков про топкие лесистые заваленные буреломами берез и сосен болота. Все стояли, слушая этот сумасшедший кошмарный жуткий волчий вой, глядя на наползающую, на тот лес черную ночную переполненную дождем тучу.

Сверкали молнии, и громыхал гром, заглушая раскаты где-то там, на фронтовой линии соприкосновения немецких и советских сил грохота перестрелок и боя.

Пока Хлыст стоял, как и все глядел в сторону болот и Волчьего хутора, мимо комендатуры в этот момент быстро почти бегом шла местная селянка Симка Пелагина. Она, босиком по поселковой дороге, спешила от колхозного амбара к себе домой. Она, подхватив своего руками увязавшегося за ней единственного теперь на всей деревне петуха, бегала к арестованной фашистами и запертой там до рассвета тетке Варваре и Пелагеи с харчами, чтобы покормить хотя бы их там всех вместе с их детьми. Скоро их должны были за связь с партизанами повесить всех или расстрелять перед всей деревней по приказу оберполковника Гюнтера Когеля. Следом к нему подбежала Мария Кожуба.

— Хлыст — спросила она напуганная и этим воем и пропажей своего Серафима — Ты Серафима не видел?! Он ведь с вами был там на болотах?!

— Нет, не видел — ответил, не смотря даже на нее Хлыст — Я его вообще не видел. И не был он с нами. Можешь у Прыща спросить — он повернулся и открыл дверь в комендатуру, а Мария побежала по деревне искать и

спрашивать про своего мужа старосту деревни оставленного убитым на болотах Хлыстом и полицаями.

Хлыст уже почти вошел, отворив дверь, и в этот момент к нему подскочила Любава Дронина. Как-то незаметно прошмыгнув мимо напуганных воем автоматчиков немцев.

— Тебе че надо Дронина — жестко он на нее наехал — Прыща может, ищешь, так он домой к тебе пошел.

— Не нужен мне этот Прыщ — пролепетала Дронина Любава — Он дрыхнет, как убитый дома. Мне нужен ты Егорушка!

— Одна ты только по имени меня зовешь — он ответил ей, вдруг как-то сразу по отношению к ней смягчившись — Я и сам уже имени своего не помню с начала еще войны. Все Хлыст да Хлыст.

— Вот и я о том же Егорушка! Кроме меня никто к тебе так относиться не будет! — она прильнула к полицаю изменяя Прыщу и обняла его, глядя, ему преданно и влюблено в глаза.

Он заволок по-быстрому Любаву в комендатуру и закрыл на замок изнутри дверь.

***

Теперь они обе целуют его и обнимают, называя сыном и братом. Теперь он занимается с ними этой животной и странной любовью. Прямо здесь в этой бане в полной ночной темноте. Под шум льющейся воды из ковша. Они обливаются по очереди той теперь ледяной ключевой водой и совокупляются по очереди.

Он совокупляется то с одной, то с другой женщиной волчицей.

Кто они? Но, как, ни странно, но он знает теперь их, но не знает еще их имен. И он сам уже не он, а кто-то уже другой. Кто он и сам не знал толком пока. Он уже не знал своего имени. И не помнил уже ничего из своей прошлой жизни. Он словно заново родился. Родился здесь на их глазах, глазах этих двух молодых женщин. Знал только то, что становился волком. Оборотнем волком, таким же, как и они.

Он был теперь здоров и чувствовал себя как-то не совсем обычно. Как-то совсем иначе. Не совсем как обычный человек. Он чувствовал себя более чем обычный человек.

Этот невероятный прилив необычных чудодейственных сил внутри его тела. Нагого молодого тела. Эта яркая желтая Луна и ее яркий свет,

падающий через узкое окно бани и освещающие их ночную обрядовую волчью любовную оргию. Оргию под волчий вой на все болото.

Их обросшие шерстью волчьи тела слились в одно целое под крышей бревенчатой бани.

Он был снова в теле волка. Он чувствовал теперь все. И слышал теперь все. Все на расстоянии. Он даже услышал приближение надвигающейся на лес грозы. И затихающие перед ней все лесные звуки. Его дикий волчий вой подхватывали те, кто стоял вокруг той бани. От этого воя сотрясался

болотный, ночной лес. И он долетал до самой Снежницы, пугая всех, кто не спал в ту ночь. Особенно немцев.

Даже оберполковник Гюнтер Когель соскочил с постели и выбежал на крыльцо из одного сельского недалеко от школы комендатуры дома, где он подселился к одной из жительниц деревни. Он вместе с адьютантом фельтфебелем выскочил на крыльцо с парабеллумом в руках и оторопело смотрел в ту сторону селения, где было то волчье болото, и был Волчий хутор. Почти все немцы повыскакивали, кто в чем на улицу Снежницы громко по-своему напугано что, то говоря. Вместе с напуганными не меньше селянами они стояли и смотрели туда, откуда доносился до их ушей волчий вой.

В покошенном деревенском коровнике Пелагиных замычала напуганная снова корова Зорька. Забился под подворотню единственный на всю деревню оставшийся в живых чудом петух. Он еще по дороге вырвался из рук бегущей обратно домой Симки и, опередив ее залез напуганный и притих под досками деревенского домашнего порога. А на горизонте собиралась страшная гроза. Летняя ночная гроза и сверкали молнии, тоже громко грохоча под фронтовую канонаду где-то там, у линии фронта.

Этот волчий вой напугал и самого Дрыку. Он и так был напуган такой вот неожиданной встречей с лесным ужасом болота, а тут еще этот кошмарный многоголосый волчий вой.

Дрыка прижался к сосне и заткнул руками уши. Его горящий фонарик упал в болотную топь под его ногами и потух. Наступила полная темнота, и она окружила Дрыку.

Гроза на горизонте разрасталась как война с невиданной силой. Гроза с проливным дождем. Этой летней и темной ночью.

Она приближалась быстро и грозилась захватить Дрыку прямо на болоте. А он этого пока еще не знал и не видел ее приближение. Он брел по

болоту, осторожно ступая по намеченной тропинке. Тропинке известной только одному ему. Он светил карманным фонариком впереди себя и путаясь ногами в сапогах в водной растительности болота.

Он спешил к ней. Она велела ему явиться к ней этой ночью. Для чего он не знал, но был вынужден подчиниться.

У Дрыки было не выгодное по сравнению с тем же Прыщем положение. Он как слуга принадлежал той лесной волчице и служил ей. Он не мог об этом рассказать никому вообще в деревне. За свое тогда в болоте спасение она потребовала услуги от него. И вот он уже практически все два года служил ей. Он привел ей двух немцев ...  Читать дальше →