Волчий хутор (военный хорор). Часть 1

Он уже не помнит, как его зовут и кто он и откуда. Он совершенно голый лежит здесь под массивной невысокой деревянной крышей грубо срубленной из бревен низкой бани. Этот запах свежего горячего пара и запах мокрых досок. Запах льющейся воды на него. Запах березовых банных веников и женских мокрых тел.

Он лежал на этом деревянном настиле, и они мыли его холодной водой. Младшая из волчиц поливала водой и окатывала из большого резного деревянного ковша всего его с ног до головы. Она черпала воду из большой стоящей здесь же на настиле деревянной лохани и обливала Дмитрия той холодной, как лед ключевой водой. Водой из болотного, волчьего леса. Из особого их волчьего источника.

Та, что старше читала какие-то заклятия и какие-то молитвы. Она смотрела на него любовно и прямо в его отрытые глаза, как любовница и как мать. Ее карие почти черные глаза с желтым отливом теперь горели ярким жутким желтым огнем, как и, у ее дочери, и блестели в полной темноте бревенчатой бани.

Он не помнит теперь кто он и откуда. Он не помнит как его имя. Его глаза теперь отлично видят в полной темноте. Она ласкает его и что-то ему шепчет на непонятном пока ему еще языке. Но, он неожиданно для себя и вдруг, начинает различать ее нежные те любовные слова, обращенные к нему молодому лесному болотному волку.

Она, припав к его груди своей женской полной и мокрой от ледяной родниковой воды с точащими возбужденными сосками грудью, целует его в лицо. В его губы и говорит, что он теперь их и навечно. Их поженила лесная мать. Та, которой принадлежит это болото и весь этот болотный лес. Это она указала на него, тогда когда он упал с горящей большой птицы. Упал на тот болотный остров и умирал раненый. Она послала ее к нему,

как самую старшую из всех живущих здесь оборотней волков и защитницу этого леса и болота. И приказала ей укусить его.

Она сказала ей о нем как о будущем их волчьего рода. Лесная мать приказала ей окрестить его слюной и кровью и сделать мужем себе и дочери. Мужем обеих лесных болотных волчиц.

Он теперь принадлежит ее дочери и ей самой. Он теперь в их большой лесной семье.

Она говорит ей о будущих их детях. О том, что она должна заиметь, как и ее дочь от него детей.

Это теперь уже не во сне. Все по-настоящему и реально.

Их тела этих двух женщин волчиц лоснящихся в поту от любовного неистового жара и льющейся ручьями воде. Их волосы спадают по их голой гибкой мокрой спине и качающимся полным грудям с торчащими жаждущими вечной ласки сосками. Прилипают, извиваясь по ним спадая вниз до гибкого узкого пояса и по плечам.

Они настоящие. Они трутся теперь обе о него нагими женскими своими молодыми двух лесных сучек телами и той жаждущей любовных ласк женской грудью и водили по нему березовыми вениками и произносили какие-то заклинания, творя какой-то ему неизвестный волшебный обряд.

Старшая волчица вкусила его кровь. Он теперь ее волк. Он теперь ее муж и муж ее дочери.

Он видел их. Видел их нагие молодые женские тела. Он слышал все, что две эти волчицы говорили, сверкая своими горящими в полной ночной темноте желтым огнем глазами. Но он не мог пошевелиться.

Дмитрий был совершенно слаб и отключался поминутно, теряя сознание. Он чувствовал, что внутри его что-то происходит. Внутри его человеческого организма.

Но ему стало вдруг совершенно все равно. Точно также как тогда на болоте на том островке, когда он стремился уже к смерти. Он сейчас был так далеко от войны, и он был как никто другой счастлив, счастлив как в своем детстве, счастлив как ребенок. Это было другое чувство. Совершенно другое. И эти две заботящиеся о нем сейчас молодые, почти, как и он сам женщины. Они с ним что-то делают и поливают его водой и проводят по его телу березовыми вениками.

Дмитрий чувствовал, как меняется. Меняется весь. Он меняется духовно.

Он видит только обнаженные перед собой тела двух женщин. Двух волчиц. Дочери и ее матери. Они над ним они моют его и тут же ласкают, прижимаясь к нему голыми своими женскими телами. Они видят, что с ним творится, и присутствуют при его новом рождении, духовном перерождение из человека в оборотня волка.

Более, старшая волчица, подставляет ему Дмитрию свою женскую руку. Она подносит ее к его дрожащим слабеющим губам. Она сначала просит, почти умоляя его, а потом злобно и жестоко приказывает его укусить ее. И когда он отказывается, она хватает за волосы его мокрую от воды голову рывком и прижимает ртом к запястью своей руки. Ему нужна ее кровь.

— Пей! — говорит повелительно та, которую он назвал мамой — Пей! Иначе умрешь!

И он, оскалившись длинными волчьими клыками, все же кусает ее. Кусает за запястье и пьет кровь. Пьет и не может насытиться. И тогда она отталкивает его голову и, сверкая желтыми, как у волка светящимися в ночном, полном мраке бани дикими хищными глазами, зализывает языком волка свою на руке рану.

— Вот и хорошо, мой мальчик — она снова ласково и как-то тихо произносит ему и снова и снова, что-то шепчет прямо ему в лицо, и он чувствует, как меняется весь, но уже в другую сторону. Он уже не тот человек, который был до этого. Он кто-то уже другой и звать его по-другому. Он чувствует, как наливаются его мышцы. И как он приходит уже в себя и крепнет. Как все тело становится сильным и мощным.

Он, подымается на том залитом банной горячей водой дощатом настиле. И садится перед двумя смотрящими хищно светом желтых волчьих глаз и одновременно любовно на него и ласково волчиц женщин. Его глаза сверкают дикой животной страстью и любовью к этим двум ночным хищным бестиям. Бестиям, приобщившим его Дмитрия к волчьей крови.

Он смотрит на их нагие перед собой тела и уже хочет их. Хочет обоих. Хочет прямо здесь в этой темноте ночи. Они моют его и смывают с него

все то, кем он был до этого. Все прошлое Дмитрия стекает с водой и уходит под деревянный бани дощатых половиц пол и уходит в болотную землю. Он спускается на пол и прижимает одну из них к себе. Прижимает ту, что стоит перед ним более, старшую. Прижимает ту, что назвала его первая волком. Ту, что напоила его своей волчьей кровью. Он буквально хватает ее за гибкую женскую тонкую талию и прижимает животом к себе. Прижимает ее волосатый лобок и промежность к своему мужскому торчащему в желании соития мужскому члену. Она трется о него своим животом и жадно целует Дмитрия. Она обнимает его крепко прижав его мокрую коротко стриженную голову к своей женской трепетной в жарком желании страсти и любви груди. К своим твердеющим торчащим в желании любовной страсти соскам, жадными губами, как своего новорожденного сына и как любовника. Вся облепленная мокрыми от воды спадающими вниз длинными вьющимися и липкими темными русыми волосами она гладит пальцами своих женских тонких рук его ласково молодую в мокрых волосах голову. Ее жаркое дикое дыхание волчицы вырывается из той дрожащей прижатой к нему женской груди.

Вторая более молодая женщина волчица, прижавшись со спины, обнимает его сзади за его нагое тело и кладет на плечо Дмитрия свою девичью голову. Она трется о то его плечо, ласкаясь о его мокрую, вымытую женскими руками чистую кожу. Облепленная своими мокрыми тоже распущенными длинными по всему телу светло русыми волосами, она прижимается к нему своими девичьими ногами к его ногам и трется своей девичьей навостренной сосками в жажде любовной страсти молодой девичьей грудью и животом с волосатым лобком и промежностью о его напряженные молодые мужские ягодицы. Они все трое в безумном общем трепетном слиянии громко стонут. И их стон переходит в злобный дикий волчий вой. Этот дикий вой троих перевоплощающихся из человека в волков оборотней под крышей бревенчатой низкой бани гремит под ее потолком и слышится через узкое прорезанное световой щелью окно.

А там за пределами бревенчатой бани в темноте лунной ночи, стоят все, кто пришел на крещение молодого волка. Стоят все, кто стал теперь ему братом и сестрой. Они стоят, окружив тенями в ...  Читать дальше →