МЮРИЭЛ или итоги работы победившей похоти. Глава 19

Из дневника Филиппа

И Мюриэл, и Джейн постоянно меня упрекают в том, что я «пишу в погребальном тоне». Сейчас их махинации затеняют, подобно нависшему облаку, и невинность Сильвии. И хотя и встаю всякий раз, когда Сильвия заходит ко мне в кабинет, я прекрасно понимаю, в чем состоит суть их игры, уговаривая сам себя, что это, в конце концов, простая вежливость. Я слишком долго относился к ней, как к незрелому ребенку. Мюриэл недавно напомнила мне об этом, и возможно, она права. Я же, в свою очередь, позволил себе напомнить ей, что Сильвии, черт возьми, нет еще и восемнадцати.

Мое сопротивление возрастает, но всякий раз оно испаряется, как только ко мне заходит Мюриэл. В ее взгляде есть нечто столь повелительное, что я все больше и больше подпадаю под ее власть. Агх! Передо мной стоит весь тот ужас в ванной комнате и то, что она проделала со мной! Это чудовищно, — я почти что захлебнулся и практически утонул в испражнениях, исходивших меж ее ног. Женщины писают намного сильнее мужчин, и со мной несправедливо так обращаться. Я так и заявил об этом Джейн, но она в ответ лишь посмеялась.

— Ты желаешь этого, — сказала она, но это неправда и я буду твердить об этом до последнего вздоха. — Ну не будь занудой, Филипп, — холодно ответила она. Она заставляла меня, будто школьника, сотню раз написать «женская моча», и даже заставила пересчитать перед ней эти глупые, похабные строчки, которые я написал, но конечно, ее это не удовлетворило.

— Сейчас пиши: сегодня ночью я должен обслужить Джейн, — сказала она, и я снова и снова должен был писать эти слова, в то время как она положила мою свободную руку себе между своих ног и заставляла меня снова и снова гладить то, что у нее между бедрами. Она хорошо знает, насколько это соблазнительно, и как тепла и шелковиста ее кожа над чулками. Мой палец коснулся ее промежности, и я ничего не мог с собой поделать — на ней не было панталон, и я почувствовал ее кудри.

— Разве я просила тебя об этом? — спросила она. Я перестал писать и покачал головой. Ужасная мысль о том, что я хочу, чтобы она наказала меня, пронзила мой ум подобно большой черной птице. Клянусь, я не думал о таком ранее и был как тот, у кого кружится голова, кто бежит по длинному коридору, в темноте натыкаясь на узкие стены.

Она знала, она знала. Она видела мое лицо.

— Тебе пора открыть свое сердце. А теперь говори, — сказала она. Она развернула мое вертящееся кресло, повернув меня лицом к себе, а затем с похотливой улыбкой приподняла платье, обнажила свою киску и провела под ней пальцами. Она сказала, если я заговорю, то Мюриэл ничего не узнает. О, какой же я глупец, что поверил ей тогда!

— Давай, или я выпорю тебя, Филипп, спустив твои штаны перед Сильвией и Роуз. Я говорю серьезно, и ты знаешь, что так и будет.

О боже, каким холодным был тогда ее голос! Ее бедра были широко раздвинуты, а палец шевелился, изгибаясь, в ее губках, дразнил их складки, двигался среди кудрей, растущих на молочно-белой коже.

— Я хочу поцеловать твои ноги, — произнес я. Клянусь, я сказал это, чтобы отвлечь ее. Клянусь, я не хотел этого говорить!

— А после этого? Что бы ты хотел сделать? Давай, говори! Я заставлю тебя написать это и выставить на всеобщее обозрение. Ты хочешь трахнуть меня, не так ли? Хочешь присунуть свой похотливый член в мою щелку?

— Я хочу поцеловать твои ноги, — промямлил я снова, не желая повторять ее слова.

— Ты развратный парень, Филипп, не так ли? Хорошо, расстегивай пуговицы, и покажи мне свои панталоны. Не вставай, мой мальчик, а просто опусти их вниз. Ого, я вижу, твой член отвердел! Покажи больше, — еще ниже, я сказала! Вот так-то лучше. А теперь развяжи свои панталоны и засунь их под себя. Люблю смотреть, как твои яйца давят на сиденье. А теперь пододвинься своей задницей к краю. Быстрее, мой мальчик, или я позову Сильвию. Клянусь, ей очень хочется увидеть у тебя эту большую штуку.

— Не надо, пожалуйста! — простонал я, но ее воля была исполнена. Я неуклюже присел, со своими панталонами и штанами под коленями, и выставив свой торчащий, как флагшток, пенис.

— Я дам ему то, что он хочет. Можно? — проворковала она. Она еще больше подтянула платье и полностью обнажила бедра, с серебристо-розовыми подвязками и темно-синими чулками, оттенявшими ее белоснежную кожу. О, Боже, я увидел, как раздвигаются ее сладкие губки! Какая эта была вожделенная картина! Я должен описать это и сделаю!

— Простые слова, что это такое — простые слова? — спрашивает она, — Они ведь подобны пуху на ветру; вся сущность заключается в том, чтобы их делать.

О, какая у нее предательская, и кажущаяся такой нежной, улыбка! Она придвинулась ко мне, и стоя с широко расставленными ногами, обхватила меня руками за плечи. Ее голая попка парила в дюйме от моего стоящего члена. Откинувшись чуть назад, она потянулась вниз, удерживая свою жаждущую норку прямо над моим стрежнем. Лицо ее раскраснелось, щеки округлились. Я должен был догадаться раньше, каким же я был дураком.

— Я хочу помочиться. Сиди спокойно! — произнесла она сквозь зубы, всем весом навалившись на мои плечи. Ее нос коснулся моего, страстные губы полуоткрылись.

— Теперь прикоснись своим языком к моему, — выдохнула она.

— Госпожа! — простонал я. Слово, наконец, вырвалось наружу.

— Да, Филипп, вот теперь ты хороший мальчик.

Я застонал и заскрипел зубами, потом кончик моего языка коснулся ее, но я не осмелился больше наклониться лицом вперед. О, этот персик ее щелки, едва касающийся моего набухшего жезла! Она не прижимала его к себе, не впускала в себя, а оставалась в таком положении, постоянно дразня меня, давая мне почувствовать свои соки.

— Попроси меня оросить твой член! Ну давай же! — выдохнула она.

Я задыхался, чувствуя, как пульсирует кровь в моих венах, а затем, к моему стыду, слова сорвались с моих губ и мой язык еще сильнее затрепетал на ее языке, когда до меня донесся ее хриплый смех. Потом ручей! О золотой дождь, хлещущий на мой член! Поток ее мочи резко ужалил мой инструмент, особенно его гребень. Мои чресла промокли насквозь, но я не смел даже дернуться, а дождь все лил и лил, и ее живот дрожал. Я чувствовал, как поток течет на пол, как он стекает дальше по штанинам.

— Давай, Филипп, работай еще языком! Ох! Он входит!

О, да, он уже оказался внутри. Я почувствовал, как дрожат ее колени, как ее ногти вцепились в мою рубашку. Ее киска раскрылась, подобно розе, вобрав в себя мой напряженный гребень, а затем поглощала его до тех пор, пока ее попка не оказалась полностью на моих бедрах. Боже милостивый, я дернулся вперед, рванулся ей навстречу, выбрасывая прямо в нее свою дивную лаву. К моему восторгу, она застонала и прижалась ко мне еще сильнее, ее лицо оживилось, и она куснула меня за ухо. Я взвизгнул, как резанный поросенок, и стал кончать еще сильнее, дрожа и пульсируя всем своим естеством. А она стонала, по крайней мере, она стонала. Было ли это желанием? Из меня вырвались последние потоки спермы, и я был опустошен. Она глубоко вздохнула, не слезая с седла, чуть напряглась, дернувшись вверх-вниз, будто требуя еще большего, а потом слезла с меня, поднялась и отошла, откидывая назад волосы, оставив меня сидеть и истекать жидкостью.

— Иди помойся! И смени одежду! — бросила она мне, оправила платье и повернулась к двери.

— О, Джейн! — простонал я. Отчаяние охватило меня.

— Да? Что? — отозвалась она.

— Ничего, — пробормотал я.

— Хорошо, — сказала она. Потом она ушла, а я остался один на один со своей неясной болью, болезненностью от удовлетворения и вместе с тем фрустрацией. Да, я признаюсь в том, о чем не хотел говорить, и пусть она читает здесь все, что захочет.

— Он бы нас отодрал, если бы мы только ему позволили, — сказала Мюриэл вчера вечером, когда они оба стояли надо мной.

— Я знаю. Он развратный. Пойдем в постель, — ответила ей Джейн.

Вот так они делают мою жизнь невыносимой. Пока они ...