МЮРИЭЛ или итоги работы победившей похоти. Глава 10

Из дневника Ричарда

Мама так разозлилась на меня, что мне пришлось весь день оставаться в своей комнате и сказать Эми, что у меня температура. Из еды мне разрешили поесть только суп. Это Джереми во всем виноват, это он мне сказал, что уже проделывал такое раньше, и что после всего случившегося дамы всегда относятся к этому как к озорной шутке. Я не знаю, желала этого мама или нет, она вела себя очень тихо, но я уверен, что это только из-за Эми. Я написал ей записку, сообщив, что заслуживаю порки, попросил у нее прощения, и положил ее ей под дверь. Я знаю, что она обнаружила ее, потому что я очень внимательно слушал и слышал, как она разворачивала бумагу, но потом до меня донесся звук запираемого на ключ замка. Я очень боюсь, что она пойдет и встретится с родителями Джереми, но из дома она не выходила. Мне станет намного легче, если что-то наконец произойдет, и мне все равно, что это будет, поскольку мамино молчание ужасно.

Из дневника Эми

Ричард совсем не смотрит за собой и вряд ли заговорит со мной, хотя я отважилась лишь однажды войти в его комнату. Мама говорит, что он отхватил от нее, и поэтому я не должна с ним оставаться. Завтра мы с мамой отправляемся в город.

Надеюсь, что увижу Джереми. Мне кажется, что он очень красив, но не думаю, что мама слишком много о нем думает.

Из дневника леди Селии

Визит девушки и обоих леди Мэнсфилд. Мистер Мэнсфилд не пришел, нам сказали, что он занят, и просит передать свои глубочайшие извинения. Сильвия очень мила, но обоих мисс Мэнсфилд я нахожу несколько... хм... прямолинейными. По-видимому, это образ жизни некоторых жителей округа, — они отваживаются говорить о более интимных вещах, чем это принято в обществе. Поэтому, когда я показывала им свои платья, обе наперебой говорили, какая у меня прекрасная фигура, и судили, что я выгляжу моложе на несколько лет, чем есть на самом деле (в чем я их, конечно, не разочаровывала). Мюриэл заметила, что у меня прекрасная грудь и у меня есть то, что она назвала «очаровательнейшей полнотой», о которой позже Роджер сказал мне, что она имела ввиду мою попку.

Я ответила ему, что это не очень приличествует леди, а он сказал, что, наоборот, это был прекрасный комплимент, и что моя попка, — и он настаивает на том, чтобы называть ее сейчас именно так, — такая же гладкая и упругая, как голландский сыр. Он много раз пытался овладеть мной с той стороны, но я всегда воздерживалась от этого. «Но такова мода в этой стране», — повторял он. Вот уж во что я никак не могу заставить себя поверить, как в то, что такова природа. Я боюсь думать о том, как он пришел к этому знанию, и обратила внимание, что когда мы были в постели, он постоянно работал пальцами с моим задним отверстием. На мой вопрос, что он делает, он ответил, что слышал, как подобные разговоры ведутся в местных пабах и что это называется «раскупоривание женщины».

Я продолжала сопротивляться его усилиям, и в конце концов, после яростного трения он излился на мой живот, но стал гораздо более возбужденным, чем я когда-либо видела его прежде. Я никогда не видела его таким! Надеюсь, деревенская жизнь его поменяет.

Разумеется, ему приличествовало сопровождать дам обратно в их резиденцию, хотя он возвращался слишком долго, и я сказала ему, что Дейзи это утомляет. Похоже, она наслаждается обществом Сильвии, и это меня радует. Для нее хорошо иметь подругу своего возраста. В наши дни девочки растут быстрее, чем обычно.

Из дневника Дейзи

Я хочу спросить у мамы, можно ли мне всю неделю побыть у Сильвии. Нам так весело вместе! Папа весь как будто сияет после того, как у нас появились новые друзья. Мама же была несколько раздражена тем, что мы оставались у них так долго, но папа пожелал обсудить какие-то дела с тетями Сильвии. Я думаю, речь шла об их конюшне, потому что сами они направились туда, а нас с Сильвией оставили в саду. Сильвия сказала, что нам нельзя играть пальчиками и целоваться в саду под окном ее папы, поэтому мы пошли в кусты. Я очень люблю сосать ее язык, а ей очень нравится мой.

На траве было так хорошо и так тепло, что — Боже мой! — там мы совсем забыли о времени. Мы едва успели оправить платья, как нас обнаружили — и папа очень покраснел от того, что увидел наши ноги, однако тети Сильвии сказали, что девочкам очень нравится целоваться, а в том, что мы обе такие игривые, нет абсолютно никакой беды. Тетя Мюриэл очень подружилась с папой, поскольку она его обнимала одной рукой. Папа не нашелся, что сказать, а я сама очень смутилась, но она сказала, что это все равно, как если бы мы все дружно перецеловались бы друг с другом, что мы все и проделали, и это было очень здорово! Папа слегка поцеловал меня в краешек губ, но, пока он это делал, тетя Мюриэл сказала, что хочет оправить мою юбку — но вместо этого только задрала ее! Сильвия прыснула со смеху, а папа сказал, что все это нехорошо.

Потом мы все пили лимонад пополам с шампанским. Я так и не увидела мистера Мэнсфилда. Должно быть, он сейчас много работает. Когда мы сели в коляску, чтобы ехать домой, папа сказал мне, чтобы я не смущалась их игривостей, потому что таков образ жизни этих людей.

Я не знала, что ему на это ответить, потому что он разговаривал со мной очень откровенно, а я так надеялась, что он все же не видел того, чем мы с Сильвией занимались в кустах, поэтому я просто сказала, что мне все равно. Папа крикнул, что из-за шума колес он меня не слышит, и мне пришлось сесть к нему на колени и повторить все снова. Но в ответ он заявил, что раз я так считаю, то это значит, что я взрослею, и за это он меня поцелует. Он так и сделал, и одновременно потрогал мои груди! Он этого меня бросило в липкий жар, а коляску все время так сильно трясло, что я вся прижалась к нему, подпрыгивая у него на коленях, и почувствовала, как наливается моя грудь. Потом он спросил, нравится ли мне все это — и я ответила, что да, мне очень нравится. Тогда он сказал, что вскоре сделает мне еще приятнее. Потом он попробовал на вкус мой язык, — совсем так же, как я это делала с Сильвией и ее тетями! У меня закружилась голова, я поняла, что он все видел, и поэтому не смогла ему отказать. Ой, я столько целовалась сегодня, что у меня голова просто идет кругом от одной мысли об этом. Тетя Джейн говорила, что всегда, когда думаешь о шаловливых вещах, нужно играть со своей киской, что я сейчас и делаю.

Из дневника Филиппа

Надо мной довлеет проклятие женского пола — если, конечно, его до сих пор можно так называть. Они мне заявили, что отныне мне следует звать обеих моих сестер «Госпожа», и становиться на колени всякий раз, когда кто-нибудь из них заходит в мою комнату. К своему глубокому стыду, я именно так и поступаю, и при этом всякий раз моя голова сперва оказывается под юбкой у одной или у другой, а потом они болезненно сжимают мои уши своими бедрами. Теперь они всегда носят свои панталоны, и я часто замечаю, насколько они увлажняются, когда я оказываюсь в их плену.

— Держи лицо прямо и вдыхай запах, однако не лижи, — говорят они мне самым строгим тоном. Бессмысленно просить, молить — Боже, прости мне эти слова! — и уверять их, что я не хочу ни того, ни другого. Я даже начинаю находить какой-то странный непостижимый покой в том, как сжимают мое лицо эти полные бедра... И даже, увы, начинаю выражаться теми красочными выражениями, которые они заставляют меня использовать и описывать в моем романе.

В моем новом литературном произведении я не продвинулся далее второй главы, а то, что я нацарапал, было подвергнуто жестокой критике. К тому же они теперь читают мой дневник, и я лишен всякого права на уединение. Сейчас я обязан излагать на этих листах то, чего в других обстоятельствах никогда не решусь предать бумаге. Их панталоны источают смешанный запах мочи и мускуса, — тот самый, который всегда свойственен женщине, когда она «разогрета» — о, жуткая фраза, с такой легкостью слетевшая с моего языка и появившаяся из-под моего пера!

Когда я был мальчиком, то несколько раз ...