Скелет в шкафу

выучилась на врача. Мы потом редко виделись и всегда вспоминали наши проказы. Я ей тогда признался, как любовался её красотами. Таня тоже призналась: «А я это знала, поэтому и старалась тебе все угодить. А тебе спасибо, что старался не только для себя, но и мне хорошо делал». С Людой мы виделись часто, но такие истории нас не связывали.

— Мама не искала никого, не стремилась снова выйти замуж. Работала в детском садике завхозом. Я продолжал заботиться о маме, по-прежнему доставлял ей радость, она сама меня просила. Потом я женился, и нам дали полуторку. Маме тоже дали отдельную комнатку в коммуналке. Так и зажили. У меня родилась твоя мать, а позже твой дядька. А к маме я заходил иногда и радовал её как женщину. Конечно, мы понимали, что это не правильно, но менять ничего не хотели. Так продолжалось довольно долго, пока мама не стала болеть. Это был наш секрет, и никому мы не говорили о нем. Людка с Таней наверняка знали, но они и сами рано повзрослели, тему эту никогда не поднимали и хранили нашу тайну. Поэтому внуча, не стоит судить людей и делать поспешные выводы. Всегда нужно в сути разобраться. Скелеты в шкафу есть у всех.

Я была потрясена рассказом деда, и смотрела на него уже совсем по-другому. Я не знала, что ему сказать и как вообще себя вести. Мне было как-то стыдно и за себя, потому что узнала такую пикантную историю, и за деда, потому что так запросто мне все это рассказал.

— Деда, а ещё в твоей жизни другие женщины были, потом, после войны? — зачем-то спросила я.

— Нет, Лена, не было других, — ответил дед, — я до сих пор с теплотой вспоминаю своих, особенно Танюшку. Именно благодаря ей я распробовал женщин, научился ценить их красоту. Я искренне любовался её прелестями, и спасибо ей, что тогда поняла меня и не оттолкнула. В природе все так грамотно устроено, что нам, людям не понять. Ведь самая мощная сила это влечение мужчины к женщине и женщины к мужчине. Ничего сильнее в этой жизни нет, так нас создала природа, а мы уже придумали сами себе все эти правила и запреты. Все, что делает человек — строит, разрушает, пишет музыку, готовит еду, да абсолютно все, все это, в конечном счете, только ради этих отношений.

Мне так стало как-то жалко деда, такого сильного красивого мужчину, любящего жизнь и женскую красоту, понимающего, что жизнь почти прошла и в его жизни уже не будет женщин. Я видела, что он искренне грустит, предаваясь своим воспоминаниям по прожитым моментам своей простой, но полной романтики жизни.

— Деда, а ты хочешь, чтоб я тебе показала? — неожиданно для самой себя спросила я. Мне очень хотелось в тот момент порадовать своего деда, немного скрасить его старость.

Он посмотрел мне в глаза и ничего не ответил. Но мне и не надо было слов, я все поняла сама. Я встала перед ним, расстегнула джинсики и спустила их вместе с трусиками. Я стояла перед моим дедушкой со спущенными трусами и моя возбужденная пизда смотрела прямо на него, мой крупный клитор налился кровью и пульсировал в такт моему бешенному пульсу. Дед несколько минут смотрел на неё, не отрывая глаз, а потом нежно погладил мои волосики обратной стороной огромной ладони. Ему нравилось увиденное, а мне было невыносимо приятно. Впервые в жизни так запросто я сняла трусы перед человеком именно с целью показать ему свою красоту. Это было новым, волнительным ощущением, которое нельзя сравнить ни с чем.

Дед придвинул меня ближе к себе, поцеловал меня в лобок и прижался лицом к моему низу. Он вдыхал мой запах, а я замерла, и стояла не шевелясь. Так продолжалось минут пять. Дед отпустил меня и в его глазах блестели слезинки.

— Спасибо, внученька, — наконец произнес дед, — такого давно не было в моей жизни. Ты очень красивая молодая женщина, спасибо за, то, что дала почувствовать себя моложе. У тебя тоже мой любимый «бутончик».

Я тоже расплакалась, продолжая стоять без трусов. Это был очень трогательный, интимный, и в какой-то мере романтичный момент. Я была рада тому, что доставила своему дедушке минуты радости.

Чуть погодя я оделась и обняла деда. Мы попрощались, и я пошла домой. Следующую неделю я жила как в тумане, я все время прокручивала в голове наш разговор и свое поведение. В итоге я пришла к выводу, что ведь действительно наша жизнь настолько многогранна и скоротечна, что многие условности в нашем обществе надуманы и не всегда это плохо. Да, они могут идти вразрез с нормами морали, но далеко не всегда означает, что это неправильно. Я стала иначе смотреть на своих сыновей, и, наверное чуть лучше их понимать. В их подростковых проблемах я научилась отделять бесстыдство и похоть от возрастного любопытства. Несколько позже мне придется пережить некоторые особенные отношения со своим старшим сыном.

С дедом мы стали очень близки после этой истории. Я стала чаще приходить к нему, и мы подолгу разговаривали о его и моей жизни. Теперь у нас была общая тайна, которая сняла ряд запретов в нашем общении. Он мне еще много чего рассказывал, а я в свою очередь делилась с ним некоторыми интимными особенностями своей жизни. Могу сказать, что мне определенно нравилось общение с ним, и я ловила себя на мысли, что лучше бы этот разговор состоялся раньше. Каждый раз, немного смущаясь, дед просил показать ему.

— Можно посмотреть? — деликатно спрашивал он каждый раз.

Для деда я ножницами подстригла свою растительность внизу, получилось не очень аккуратно, но зато было все видно. Я всегда с удовольствием обнажалась перед ним. У нас никогда не было ничего больше, он просто смотрел, гладил и целовал меня. Нам обоим это доставляло огромное удовольствие.

Как-то раз мы также разговаривали, и я решила задать вопрос, который меня с недавних пор стал интересовать.

— Дедуль, а помнишь в прошлом году ты сломал ключицу, и мать приходила тебя мыть? — спросила я.

— Да, было такое, — подтвердил дед.

— А когда она тебя мыла, ты ведь был голый? — продолжила я, — а мама в это время была одета, ты видел у неё?

— Я видел у нее только мельком. Конечно, когда она меня мыла я в ванне был полностью голый. Моя левая рука была здоровой, и я свое хозяйство мыл сам, а все остальное она мне. В первый раз она зашла в ванную в лифчике и панталонах. Я тогда пошутил над ней.

— Наташа, ты, что бабкино приданное стала носить? — спросил я её.

— Наталья тогда огрызнулась, но в следующий раз была уже в нормальных трусиках. Через них слегка просвечивалась её мохнатка, и был виден контур пирожка. Потом она надевала ночнушку на голое тело, и её подол подвязывала снизу. Может, чтоб не забрызгать, а может, чтоб мне показать, не знаю. Она баба суровая, и на эти темы я боюсь с ней говорить. Так вот, когда она была в ночнушке, мне была видна её грудь сквозь вырез сверху, а когда она двигалась, то иногда было видно и снизу. Там она лохматая, кроме волос ничего не разглядишь.

Ещё немного поболтали, и я пошла домой. Опять прокручивала события дня и расстраивалась все больше и больше. Почему мой дед, который прожил такую трудную жизнь, сохранил интерес к женскому телу, а мой муж, которому всего тридцать лет, абсолютно безразличен к моим женским прелестям. Всегда только в темноте, всегда только сверху либо сзади, никогда не потрогает, не поцелует меня там. Обидно... Где-то в подсознании я искренне завидовала тем женщинам, с которыми судьба свела моего деда.

Когда дедушка заболел, я каждый день навещала его. Он лежал неподвижно, но оставался в сознании. Придя в первый раз, я, посмотрев в его глаза, увидела вопрос. Я указала на свой низ и дед утвердительно моргнул. Я прислушалась, что никто из родственников не идет к нам, и быстро задрав сарафан, спустила трусы. В его глазах читалась благодарность. Я прижала его голову к своему низу и так стояла несколько минут, беззвучно рыдая. Из глаз деда тоже текли слезы. Это был последний раз наших таких отношений. На следующий день ему было уже гораздо хуже, а вскоре он умер. Я рыдала, наверное, ещё неделю не переставая, была какая-то пустота, я потеряла действительно близкого друга. Позже, в сложных ситуациях я вспоминала деда, его любовь к жизни, и частенько сама находила решение вопроса. До сих пор с теплотой вспоминаю его.

Вот такая история. Может, кто и осудит меня, только уже ничего вспять не вернешь.

Если мой рассказ понравится, то напишу продолжение.