Два билета до Ханки

стоит, но это его не смущает. На коленях он ползёт между Катиных раскинутых в стороны ног.

— Сейчас... Я сейчас...

В руке у него появляется предмет, похожий на детскую выгнутую ложку для обуви розового цвета. Он прилаживает эту штуку к своему члену и начинает громоздиться на Катю. Та страдальчески морщится, глядя в потолок, но похоже, ей не больно. Введение члена импотента прошло удачно, розовая ложка у него в руке, а сам он лежит на моей жене. Он начинает совершать микроскопические движения тазом, в то время как моя супруга лежит неподвижно. Я онанирую, Иван Фёдорович пыхтит всё громче, я тоже. Загорелый морщинистый зад соседа мерно движется между прекрасных стройных ног моей супруги. Этот диссонанс восприятия, этот мезальянс возбуждает меня. Иван Фёдорович усиливает амплитуду колебаний, и кровать начинает поскрипывать.

— Мужики... — хрипит он срывающимся голосом — У меня встаёт... Встал, блядь! Встал!... Я же... Я же говорил, что... Встанет...

Иван Фёдорович принялся целовать лицо моей жены, в то время как она брезгливо отворачивалась. Тогда он начал оставлять свои слюнявые следы на её висках, на шее, дыша крепким табачным перегаром. Он завладел ушком моей жены и, не переставая трахать её, принялся безостановочно шептать:

— Катюша... Красавица ты моя... Как приятно... Тебя ебать-то... Как сладко... Какая ты красивая... Молоденькая... Дядя Иван... Тебя немножко помучает... Ну... Не жалко ведь... Дедушке старому... Дать... Немножко... Дай, внученька... Дай дедушке... Дедушка старый... Ему немного осталось... Дедушка тебя до смерти... Помнить будет... Где ж старому такая... Молоденькая достанется... Ножки свои сладкие... Сведи их, внученька... Чтоб потеснее... Было... У дедушки... Старый хуёк встал... Уже... Не выскользнет...

Катя стала сводить свои раскинутые ноги, а Иван Фёдорович, раскорячившись, обнял своими тощими загорелыми ногами полные молодого женственного обаяния, бёдра моей супруги. Волосатая отвислая мошонка старика заелозила в промежности у Кати.

— Катенька... Внученька... Спасибо тебе... Милая... Девочка... — сопя и задыхаясь, шептал дед — Писечка твоя... Сладкая... Тесненькая... Так бы ебал и ебал... Пока б не сдох... Сдохнуть бы на тебе... Внученька...

Егор Леонидович курил папиросу, стоя в дверях. Сплюнул в сторону и пропел:

Летят утки, летят утки,

Летят утки, крякают.

Мою милую ебут,

Только серьги брякают!

Между тем, сексуальная агония на нашей супружеской кровати продолжалась. Иван Фёдорович, сношая мою жену, между своими слюнявыми поцелуями, говорил хрипло, вполголоса, с надрывом:

— Деда Ваня... Ещё немного... Поебётся... Досыта... Как сисечки-то твои... Подо мной прыгают... Пиздёночка-то твоя... Как сладко... Чмокает... Налил деда Егор... Молочка тебе... Дядя Ваня тоже... Хочет молочка... Наспускать... В тебя... Вот так...

Он перешёл на шёпот.

— Губки свои сладенькие... Раскрой, внуча... Ротик... Ротик открой... Вот так деда Ваня... В тебя спустит...

Мой член буквально задымился, когда я увидел, как Иван Фёдорович приподнялся над моей женой и вылил со своего языка в рот Кате струйку тягучей вонючей слюны. Катя повернулась ко мне с крепко сжатыми губами, а потом я увидел, как она глотает. Она смотрела мне в глаза, а её голова моталась по подушке от ударов, которые наносил ей Фёдыч своими бёдрами. Иван Фёдорович задыхался, ему хотелось курить, но он продолжал.

— Катя, внученька... Сожми ножки... Покрепче... Сожми... Яйца мне... Сожми ножками... Потри их... Потри яйца ножками... Ммм!... А... А...

Онанируя, я наблюдал это отвратительно-возбуждающее действо: атласные бёдра моей жены, двигаясь поочерёдно вверх и вниз, перетирали между собой отвислую мошонку похотливого старика. Видно было, как покраснела нежная кожа, натёртая грубой шкурой яиц. У старика совершенно сбилось дыхание, двигался он из последних сил. Захватив лицо жены в свои грубые мозолистые ладони с почерневшими ногтями, он развернул его к себе.

— Сожми! Сожми мне яйца! Покрепче! А! Рот... Рот открой...

Я услышал, как он харкнул, громко, смачно.

— Сууу... — завыл он, приподнявшись на руках и запрокинув голову назад, словно в приступе столбняка — КААА!!!

При этом, его зад продолжал дёргаться. Старый сукин сын кончал в мою жену. Он был совершенно без сил. Попытался слезть с жены, но завыл от боли: его яйца были всё ещё зажаты ногами моей супруги. Кум помог ему одеться, и они, кое-как попрощавшись, вышли. Я со своим членом, задроченным, красным, сел подле Кати. Она застонала, переворачиваясь на живот. Там, где она лежала под Фёдычем, расплылось мерзкое, липкое, серое пятно.

— Они меня... Затрахали... Эти твои импотенты... Тебе понравилось?..

— А тебе?

Катя с трудом села на кровати.

— Блииин... Загадили-то как всё...

Она обняла меня за шею.

— Ты прав... Это было незабываемо...

Она молчала.

— Этот дядя Ваня... Он такой жалкий... И он так хотел меня...

— Не только он.

Она посмотрела на меня с ужасом.

— НЕЕЕТ!

Я поднялся и протянул ей руки.

— Вставай.

— Серёжа!..

Я подвёл её к двери.

— Возьмись обеими руками за поручень, — приказал я, прижимаясь к ней сзади.