Липа цветёт

уже договорим, да и решим с делами твоими почтовыми, — сказала Аксинья, глядя на мой сонный вид и поднявшись, пошла к выходу. Быстро допив остывший чай я встал, чтоб пойти за ней, и тут по моим глазам скользнул солнечный блик от той самой фотографии, что висела на стене. Я попытался всмотреться, но лицо спутника Аксиньи, снова было невидно́, снова на него падал луч солнца.

Я поспешил за хозяйкой, силуэт которой уже растворился в дверном проеме. Поднявшись по небольшой лесенке, ступеньки три, не больше мы вошли просторный и вполне современный дом. Меня не покидало странное ощущение, словно я уже бывал тут когда-то, но этого никак не могло быть, ведь я вообще в этой деревне был впервые!

Аксинья провела меня в небольшую светлую комнату с тахтой и окном с раскрытыми ставнями. За окном шелестела мелкими листками молодая береза, а вдалеке пестрел полевыми цветами луг.

Я присел на кресло, пока хозяйка дома расправляла постель, а я с интересом наблюдал за ней, разглядывая ее фигуру, ее плавные движения, как она переступает босыми ногами по окрашенному коричневой краской полу, как поправляет выбившуюся прядку волос, как занавешивает тонкие шторки.

— Можешь ложиться, — пригласила она. — Отдыхай, — и направилась к выходу.

«А ты останешься со мной?» — подумал я про себя, и Аксинья вдруг остановилась, словно я произнес это вслух, медленно повернулась и как-то странно посмотрела мне в глаза.

«А ты хочешь этого?» — она не сказала вслух ни слова, но этот ответ прозвучал у меня в голове.

— Да! — сказал я вслух.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, зрачки Аксиньи переливались разыми оттенками и что-то происходило в моей душе. В моем сердце. Всплывали какие-то обрывки, образы. Этот дом. Эта женщина. Я знал, что уже жил здесь, что мы близки. Что мы родные люди. Но только в каком-то другом мире, или другом измерении. Почувствовал я тогда гораздо больше, чем могу объяснить словами.

Я поднялся с кресла, подошел к Аксинье, и крепко прижав ее к себе, поцеловал в губы. Я знал, что поступаю правильно! Женщина прильнула ко мне, а ее рот принял и поддержал мой внезапный поцелуй.

Через миг мы уже были на тахте. Тонули в ней словно в бездонной перине. Горячие упругие губы Аксиньи со сладким привкусом липового меда, ее жаркое дыхание у меня на лице. Ее глаза, глаза переполненные любовью и страстью, и горечью, и надеждой. Она отвела взгляд, зрачки были совсем темные, а из глаз успели потечь ручейки слез.

— Ну ты чего? — шептал я ей на ухо. — Чего ты? Это же я... Я... , — и я хотел сказать что-то еще, но словно позабыл свое имя, силясь его вспомнить, а Аксинья, утерев с щек слезы, зашептала в ответ обрывистыми фразами, чередуя их поцелуями в губы, в щеки, в лоб, в уши.

— Я ведь знала... Знала что вернешься... Что придешь... Ждала... Потому и не уехала отсюда... Последняя осталась... Ты ведь обещал вернуться... Вернулся... Нашел способ... Спасибо любимый мой!... Спасибо!

И снова наши губы, наши языки, наши руки... переплетены, неистовы, полны страсти.

Аксинья медленно отстранилась от меня телом, но губы ее продолжали целовать мои, пока она не поднялась с тахты, встав на пол подле нее. Мы смотрели друг на друга, часто дыша, лица раскраснелись, глаза блестели, губы онемели от поцелуев. Аксинья, все так же глядя мне прямо в глаза, медленно распустила волосы, собранные в хвост и они тут же равномерной гладью осыпали ее плечи. Затем запрокинув за спину руки, расстегнула замок на платье...

— Люби меня, как любил когда-то на лугу среди васильков. Помнишь? — прошептала она, и я действительно помнил этот момент.

... наши обнаженные тела тесно прижимались друг к другу. Нежные ладони Аксиньи поглаживали мне спину, волосы на голове, плечи, пока мои губы путешествовали по ее гладкой коже с тонким запахом липы. Я целовал плавные линии ее шеи, налитую упругую грудь и живот, переходящий книзу в женскую тайну. Наши ноги переплетались, наши ладони, находили друг друга наощупь и смыкались пальцами в замок. Приоткрытый рот Аксиньи манил меня, призывая для очередного поцелуя. Наше естество пылало трепетным огнем и в какой-то момент мы соединились, слились, запульсировали в едином танце, едином ритме, пока пучина блаженства не поглотила нас обоих с головой.

А потом мы лежали на смятой простыне, наши пальцы играли друг с другом, сплетаясь в причудливые узоры и узелки. Мы молча наблюдали за ними, а луч солнца спешащего к закату пробивался в брешь между пальцев и ласково заглядывал нам в глаза.

— Хочешь есть? — шепнула Аксинья.

— Только пить, — ответил я ей шепотом.

— Я сейчас принесу! — она начала подниматься с кровати и я с неохотой выпустил милую сердцу женщину из крепких объятий и разъединил связь наших пальцев.

В комнате был полумрак, последние лучи заходящего солнца скользили по стене. Я любовался обнаженной фигурой Аксиньи, совсем не смущающейся передо мной своей наготы, пока он поднимала с пола скинутую второпях одежду, пока искала в шкафу короткий цветастый халат на пуговицах, пока надевала и застегивала его. Все это время я скользил жадным взглядом по ее телу, округлостям тяжелых грудей, темнеющим сосками на белой коже, широким бедрам, переходящим в круглые колени и красивые икры, крепким ягодицам, темному островку внизу живота, скрывающему женскую тайну.

Теперь я точно был уверен, что уже где-то и когда-то встречал Аксинью и был с ней близок. Мне была знакома каждая линия ее тела, каждая прядь волос, и те две родинки, о которых знал только я, знакомы были ее движения, исходящий от нее запах цветущей липы и летних цветов, ее ровное дыхание, ее голос.

Аксинья бесшумно вышла и через минуту уже вернулась с кувшином морса и стаканами. Мы жадно пили душистый кисло-сладкий напиток на родниковой воде, таежный букет которого так и манил сделать еще один глоток, а за ним еще один, и еще, и еще. При этом мы не сводили глаз друг от друга. Отныне наши взгляды переплетались, делая связь между нами все крепче, все сильнее. Аксинья сидела на краю тахты, подогнув одну ногу под себя и я поглаживал ее обнажившееся круглое колено, знакомо ощущая под пальмами нежную гладкую кожу. А она в ответ теребила короткий ежик моих волос, отчего-то улыбаясь и качая головой, словно не веря чему-то.

— Я... вернулся! — скорее для себя утвердительно произнес я.

— Да! — шепнула Аксинья!

— А хочешь... А можно... Я останусь? Я завтра заберу кое-какие вещи и останусь у тебя. Да?

Но она отчего-то яростно замотала головой и отвернулась к окну, или чтоб я не смог зацепиться глазами за ее взгляд, или скрывая нахлынувший поток слез.

— Но почему? Почему нет? Я ведь люблю тебя, я точно это знаю! И от тебя ощущаю то же чувство!

— Завтра будет все иначе. Завтра... Нас уже не будет вместе! — глухо проговорила Аксинья все так же глядя в окно. — Лишь по отдельности. Каждый в своем мире.

— Но, я не понимаю... , — начал я, но Аксинья быстро склонилась над мои лицом, и я снова ощутил губами ее влажные губы, к медовому вкусу которых добавилась горечь слез.

Мы любили друг друга всю ночь, и ночь эта была бесконечной. Уже под утро силы покинули нас, и от любовных утех, а более всего от эмоционального перенапряжения, пережитого нами за эти сутки. Когда я, не в силах уже бороться со сном смежил веки и погружался в глубокий сон, я знал, что Аксинья еще не спит. Ее голова лежала на моей груди, я ощущал на коже ее горячее дыхание, гладкие мягкие волосы и слезы, которые она роняла на меня...

***

... когда я открыл глаза, оказалось, что лежу на мокрой траве. Правый локоть саднило и бедро справа тоже болело, раскалывался затылок, перед глазами плясали зайчики, как после того когда на сварку поглядишь, а в ушах звенело. К горлу подкатывала тошнота, а мое тело как-то монотонно тряслось...

... трясли.

... трясла!

Когда я проморгал слезящиеся глаза, то увидел, что надо мной склонилась Аксинья и трясет ...  Читать дальше →