Чужая... просто Чужая

Я, разумеется, не утерпел до Москвы, и как только видел Заю в Одноклассниках онлайн, вступал в беседу. И кроме очевидных вопросов про здоровье, поиски работы и квартиры, интересовался, почему вдруг их налаженная семейная жизнь пошла под откос, и нет ли шансов для примирения. Зайкины ответы были типично женскими, противоречивыми.

— Никто мне не нужен. Я его по-прежнему люблю.
— Хочу к тебе. Приезжай поскорее.
— Звонил как-то. Ну так, ни о чем. Как доехала, как устроилась. О ребенке, нет, не спрашивал.
— А сегодня ребеночек первый раз стал толкаться. Я даже заплакала. Нет, от счастья. Что я не одна. УЗИ не делала, но сто процентов уверена, что мальчик.
— Умираю, гранат хочу, — и в ответ на мою реплику сказать об этом тете, в чьей семье она жила, ведь не откажет же в такой малости беременной племяннице, — ой, нет, стыдно. Я и так им столько неудобств причиняю.

Тут я вынужден был прочесть нотацию, что прихоти беременных не просто каприз, что организм таким образом сигнализирует о потребности в каком-то микроэлементе, и сегодня ты из ложной стыдливости сэкономишь родственникам сто рублей, а завтра, не дай бог, будут проблемы со здоровьем у ребенка, сотней тысяч не отделаешься. Вроде поняла, прониклась, обещала сообщать близким о насущных потребностях. Через несколько дней, чуть ли не слово в слово:
— Умираю, копченой рыбки хочу!

Долго ли, коротко, но апрель наступил, поездка состоялась, деловая часть завершилась, и настал день встречи с Заей в не по-весеннему холодной, слезам не верящей Москве.

Я никогда ранее не видел Заю в теплой, зимней одежде. Пока у нас было жарко, она всегда была в легком платьице, в октябре могла накинуть тонкую курточку сверху. А сейчас — шапка, шарф, пуховик, сапоги, — не удивительно, что в вестибюле какой-то станции метро, где мы условились увидеться, я на первый взгляд воспринял ее беременность не трехмесячной, а шестимесячной, если не больше. Даже обнимал с осторожностью. Даже хотел спросить, мол, тебе сексом можно заниматься, ты уверена? Потом прикинул, что реальный срок-то маленький, и если б не хотела, то и не встретилась бы, не сообщила бы свой московский номер.

Ну ладно... Пообедали, снова спустились в подземку, поехали в «нумера». Стояли на перроне и в вагоне метро в обнимку, целовались слегка, как молодые студенты... ррромантика, черт подери... коей я был лишен в годы своей юности. Опять разговор касается будущего ребенка, что-то вроде, как Зая его назовет. Даг-Маг хотел так-то, на тот момент Зая с ним была согласна, но сейчас думает иначе, отчество если и сохранит, то фамилию даст обязательно свою отцовскую.

Гостиница. Раздеваемся. Помогаю снимать Зае верхнюю одежду. Кошу в нетерпении, когда ж в поле зрения появится воочию ее округлившийся животик. А ни фига... ничего похожего на фигуру женщины в положении нет и близко... спинным мозгом уже чувствую, что-то неладное, но сохраняя бодрый тон, делаю комплимент, дескать, вот как до сих изящно выглядишь, Зайка, если б не знать — в жизни не догадаешься.

Зая несколько секунд стоит как в ступоре посреди комнаты. И внезапно, припав мне на грудь, разражается слезами:
— Я потеряла ребенка... Извини... Не смогла тебе об этом написать... Знала, как ты этого хотел и ждал, не решилась сказать правду. Мне очень больно и обидно. Прости, пожалуйста! Мне плохо, до сих пор там кровит. У тебя же есть презервативы? Без них не получится. Только ты у меня остался, не бросай меня!

Теперь в ступоре я. Прижимаю к себе содрогающуюся от рыданий Заю, машинально глажу ее по волосам, вдыхаю воскрешающий незабываемые воспоминания запах ее волос, ее парфюма, ее тела, и во мне происходит борьба двух начал. Жалость и сочувствие к бедной девушке, обманутой в лучших своих ожиданиях, и потерявшей в довершение всех бед ребенка, — это, естественно, с одной стороны. А с другой, холодной склизкой змеей заползает в душу обида. Почему было не сказать о выкидыше сразу? Зачем она продолжала врать? Ведь очевидно, обман рано или поздно бы вскрылся. Мне казалось, Зая всецело доверяет мне и откровенна во всем. Оказывается, нет! Значит, из каких-то неясных своих побуждений может хитрить и юлить, добиваясь непонятно чего? Досадно!

Ну ладно... Бормочу что-то сочувствующее и утешающее, уверяю, что все заживет и пройдет, что она еще встретит достойного парня и родит от него много детей. Плач становится горше и пронзительней, и пока не перешел в истерику, меняю тему на бытовую. Как-то во время недавнего общения Зая сказала, что ищет работу и хочет снять квартиру для отдельного от родственников проживания, а я выразил сомнение, что ей это удастся — какой это бизнесмен будет настолько наивен, чтобы принимать беременную сотрудницу, и платить ей потом отпускные и декретные, — и посоветовал до родов жить у тетки, раз уж категорически не хочет возвращаться в отчий дом, а потом будет видно. Тема перспективных планов Заю успокаивает, она перестает рыдать, утирается платочком, отвечает по сути и начинает деловито раздеваться дальше.

Некий внутренний барьер мешает мне пока полноценно настроиться на предстоящий секс, с учетом только что прозвучавших «у меня там до сих пор кровит». Пытаюсь осторожно разузнать настрой девушки, типа, может, пока не надо, если ей будет больно или неприятно, или может, как-то по-другому? Зая поджимает губы и со всей решительностью, будто топнув ножкой или ударив рукой по столу, произносит:
— Надо! — и через секунду, уловив, что в каких-то ситуациях напор не лучшая тактика, меняет интонацию на просительно-плаксливую, — ну пожалуйста, мне это надо! Я тебя очень прошу!

На что только не пойдет мужчина, лишь бы женщина в его присутствии не заплакала. Тот половой акт, который мы совершили в классическом исполнении и в миссионерской позе, с использованием презерватива и с минимумом предварительных ласк, не имел никакого отношения к красивой эротике и развратной порнографии, к получению полноценного наслаждения в процессе и бурного финала в конце. Это был, как понимаю, скорее не половой, а психологический акт, которым Зая хотела себе доказать, что еще желанна как женщина и жизнь не кончена, несмотря на все перипетии неудачного брака и потери ребенка. И надеюсь, в меру своих сил, хоть мое состояние было близко к известному «ебу и плачу», я укреплению этой уверенности способствовал. Заю надо было трахнуть, надо было провести символичную черту под прошлым, чтоб начать жить настоящим, и я это сделал.

Ну, а потом, сбегав быстренько в душ, и скривив лицо при выбрасывании презерватива с неприятным окрасом, от которого мороз пробегал по коже, я пролежал в обнимку с Заей все оставшееся время уединения. Вынес шквал эмоций, которые невозможно было передать при переписке, когда восторг новобрачной чересчур уж быстро сменился разочарованием постылой жены. Выслушал обиды чуть ли не на весь мир, от родителей и сестры, до тетки и московских родственниц, от пристального внимания к своей персоне в Даг-Маговских краях до полнейшего безразличия окружающих в столичных. Дал ей выплакаться и выговориться. И под конец встречи, удивительным, или же, наоборот, вполне логичным образом, настроение Заи улучшилось, пошли шутки и приколы, посыпались вопросы о новых любовницах, не будь определенных физиологических причин, наверняка еще бы замутили чего-нибудь этакого из нашего привычного репертуара, а самое главное, — она повернулась мыслями от прошлого к будущему, и стала как-то планировать свою предстоящую жизнь.

Как выяснилось, у нее были еще родственники в Москве (помимо той тетки, у которой она жила в ту пору), пробавляющиеся торговлей чуть ли не с советских лет, с устройством на работу кассиром-продавцом-консультантом проблем не намечалось, единственное, к чему надо было подойти взвешенно и продуманно, к поиску женщин-землячек, с которыми она могла бы снимать квартиру в складчину. Только твердо встав на ноги и зарабатывая нормальные деньги, чтобы не зависеть ни от каких родственников и иметь право не слушать их ...