Хромой барин. Возвращение

Я еду домой. В отчий дом, в котором родился и вырос. И который покинул шестнадцать лет назад. Родовое гнездо. Там, наверное, все изменилось? Того, что я помню уже нет. И я изменился. Наивного, четырнадцатилетнего мальчика, уже нет и в помине. Воспоминания всплывают из глубин памяти, светлыми, солнечными картинами. Вот я, собираю сладкую землянику, на летней поляне в лесу. Мне лет восемь, точно не помню, зато помню вкус той земляники, сладкой, тающей на зубах. И липкие, измазанные сладким земляничным соком пальцы. Их так вкусно облизывать. Ничего вкуснее на свете нет, чем та земляника из детства. И большой яблоневый сад. Интересно, а он еще сохранился, или вырубили давно. Скоро узнаю.

Тогда все было впервые. Все интересно. Все внове.

А когда я обнаружил место, из которого так хорошо было видно, как девки и бабы, голышом выскакивают из бани, и с визгом прыгают с мостков в речку, сколько мне было? Одиннадцать, нет, все-таки, двенадцать. Интересно, а те кустики остались? Да-а.

Ох, как тряхануло, русская дорога, ухабы да колдобины, наверное, и через сто лет ничего не изменится, и через двести. Но все-таки это, моя земля. Сейчас, повидав мир, я могу сказать, что красивее земли нет, земли на которой родился.

Я еду домой. В Истомино. В свое, родовое имение. Спустя шестнадцать лет.

Прошу покорнейше простить, забыл представиться, мысли всякие накатили.

Истомин Михаил Аристархович, дворянин, отставной штабс-капитан егерского батальона, Кавказского корпуса.

Матушка моя, Мария Федоровна Истомина, преставилась, царствие ей небесное, при родах. Так что батюшка, Аристарх Харитонович, воспитывал меня в одиночестве. После смерти матушки, он не стал искать другую супругу, и остался доживать свой век бобылем.

Но уж если положить руку на сердце, то батюшка воспитанием отпрыска, меня то есть, озаботился лишь однажды, перепоручив сие дело няньке Авдотье, и дядьке Прохору. А сам, погоревав положенное время, утешился в обществе дворовых девок. Говорят, в последние годы, к зеленому змию пристрастился изрядно Ну да, Господь ему судья.

Известие о кончине, батюшки нашло меня в Тифлисе, где я, поправлял здоровье, после ранения, полученного в деле, возле села Хасавюрт.

Братьев и сестер у меня не было, так что единственным и законным наследником, остался я один. Стряпчий, привезший мне печальное известие, и назначенный покойным батюшкой своим душеприказчиком, принялся убеждать меня оставить службу и вступить во владение наследством. Уговаривать меня долго не пришлась, рана недавно полученная, преизрядно беспокоила, хромота так и осталась.

Добравшись вместе со стряпчим, милейший человек оказался, до места расквартирования моего полка во Владикавказе, я подал прошение об отставке. Полковник наш, Генрих Карлович Гессен, вошел в мое бедственное положение, и посодействовал скорейшему удовлетворению прошения.

Так или иначе, вскорости, а именно летом 1846 года, сменив военный мундир на цивильный сюртук, а привычную фуражку на цилиндр, я покинул Кавказ и отправился в родные пенаты.

Пыльный тракт, верста за верстой ложился под копыта коней. влекущих мой экипаж к отчему дому.

Долго ли, коротко ли, но и самый длинный путь подходит к концу. Признаться честно, дорога сильно утомила меня, да и не совсем зажившая рана, постоянно напоминала о себе.

И вот, вдоль дороги замелькали знакомые поля, и перелески, вот и неширокая речка с деревянным мостом. Именно по этому мосту подпрыгивая на неровном настиле, тряслась коляска, увозившая меня в Большой мир. Шестнадцать лет назад.

Версты через две с тракта должен быть съезд на проселок, ведущий к усадьбе, я почти уже дома.

И вот, наконец, показалась сама усадьба. Дворовые издали увидели приближающейся экипаж, и когда тарантас медленно подкатил к парадному входу, вся дворня собралась у высоких ступеней.

Я выбрался из возка, и осмотрел встречающих меня.

Да, за шестнадцать лет многое изменилось, меня окружали сплошь незнакомые лица, лишь Прохор, седой как лунь, подслеповато щурился на меня.

«Прохор, неужто не признал воспитанника?»

«Барин. Михайла Аристархович. Вернулся. Радость то, какая. Уж и не чаял увидеть Вас. Услыхал видать Господь мои молитвы. Теперь и помереть спокойно могу.»

Старик сделал ко мне несколько неверных шагов, и намерился было, поклонится в пояс, но я схватил его за плечи и крепко обнял.

«Михаил Аристархович, не дождался батюшка то, Аристарх Харитонович. Ну да, на все воля Божья. А мне вот, радость то какая выпала. Возмужали то как. А я ведь Вас, мальчонкой совсем помню. Да, что это я. Совсем старый из ума выжил. Вы же с дороги. Притомились, небось. В дом проходите. Не извольте беспокоится, все сберегли. Все сохранили, как при батюшке Вашем, Аристархе Харитоновиче, царствие ему небесное. « Затем обернулся к остальной дворне.

«Чаво рты то пораззявили. Барина встречайте, Михаила Аристарховича. БАРИН ВЕРНУЛСЯ.»

Дворовые поклонились поясно, и я стал всматриваться в лица тех, с кем мне предстояло прожить жизнь.

Прохор принялся знакомить меня с дворней.

«Настасья, Ключница. Покойный Аристарх Харитонович ей хозяйство вести велели. « Высокая статная женщина, лет этак тридцати с лишним. Густые, темно-русые волосы сплетены в толстую косу, уложенную вокруг головы, подобно короне... Серо-зеленые глаза смотрели настороженно с опаскою, она еще не знает, чего ожидать от нового хозяина. Одета в европейское платье, правда чувствуется, что корсета под ним нет. Настасья свободно дышит высокой грудью.

«Трофим, кучер. « Здоровенный мужик, до самых глаз заросший, кустистой, черной как смоль бородой, одет в домотканую рубаху, коричневый, потрепанный армяк, широченные черные шаровары, и поношенные сапоги, большие, мозолистые ладони мнут, старый войлочный колпак с отворотом. За пояс заткнута казачья ногайка, а из-за голенища сапога, торчит истертая, деревянная рукоять ножа. Наряди его в черкеску, бурку и папаху, повесь на наборный пояс кинжал, натуральный абрек получится. И что самое забавное, в дорожных кофрах, все это у меня есть.

«Ероха, конюхом тут, ну и по хозяйству. « Невысокий мужичонка с жиденькой бороденкой, и бегающими. преданно смотрящими на меня, водянистыми глазками, производил впечатление законченного прохиндея. Ну что же, такие проходимцы в хозяйстве весьма полезны, ежели в узде их держать крепко.

В роте у меня был такой, достать мог, все что угодно, ценнейший человек был, особливо в походе. Жаль под Гудермесом, абреки ему голову отрезали.

«Ну, а энто, девки дворовые. Цыть вы, скаженные. Улька, Дашка и Варька.»

А девки то, хороши, однако. Батюшка то в девках видать, толк знал.

Улька, Ульяна то бишь, толстая черная коса на полную грудь перекинута, карие глазки опущены, но стреляет ими в мою сторону, постоянно. Варвара, пониже ростом, да и русая коса пожиже, смотрит украдкою, глаза серые, ласковые. Дарья, ростом почти как Улька, да и статью не уступает. Волосы цвета спелой пшеницы, и глаза голубые-голубые, как озера. Пальцами кончик тугой косы на груди теребит, волнуется.

«Да что же это я. « — всполошилась Настасья-"Барин, с дороги. Проголодался. Улька, бегом к Прасковье, вели на стол накрывать, скажи барин, Михаил Аристархович пожаловали. « — и уже ко мне-"Михаил Аристархович, не ждали Вас так быстро, не извольте гневаться. Проходите в дом, сейчас девки на стол соберут, откушайте, чем Господь послал.»

Я кивнул, и опираясь на трость принялся подниматься по ступеням. Ерофей оказался тут как тут, поддерживая меня под левую руку. Нет, все-таки я в нем не ошибся, еще тот пройдоха.

«Настасья, вели багаж мой в дом снести, а потом разберем его. Да и помыться бы мне с дороги то. « Я принюхался к себе. « А то воняю, как драгунская конюшня. Аж, мухи на лету дохнут. Почитай две недели в пути.»

«Не извольте беспокоиться, ваша милость, Вам ванную наполнить, или баньку прикажете истопить.»

Ох, давненько ...