Крестьянка-барышня. Часть 1

Дуню привезли из деревни в господский городской дом сразу, как ей минуло восемнадцать. Семья ее была большая, небогатая и родители были рады отдать дочку «в услужение» — лишним ртом меньше.

В господском доме Дуню переодели — выдали пару исподних сорочек и старое, но еще крепкое платье одной из барыниных дочек. Потом показали спальное место — на полатях в людской и рабочее место — в кухне, помощницей судомойки. Судомойка Агафья была пожилой полной бабой и ввиду частых приступов артрита уже плохо справлялась со своей работой. Дуню к ней приставили с целью подготовить молодую и расторопную замену.

В первые недели Дуня всего пугалась и всех дичилась. Уж слишком отличалась жизнь и быт барского городского дома от их незамысловатых деревенских будней. Один теплый сортир (специально для слуг!) чего стоит! А обеды — всем накрывали на большом столе в людской и подавали каждому (!) отдельную глиняную миску. Девушка с младенчества была приучена хлебать «шти» из общего чугунка. А хлеб — он был порезан на ровные ломтики и так, навалом, лежал на большом подносе — бери сколько хочешь... Но никто лишнего не берет, за пазуху не прячет — сытые все, не привыкшие регулярно голодать!

Первые дни Дуня сильно уставала: Агафья раз-два показав что надо делать, свалила на нее всю тяжелую работу, оставив за собой лишь протирку начисто господских тарелок и чашек. С непривычки к долгой стоячей работе у нее поначалу ныли мышцы спины и болели икры и ступни ног. Но постепенно она приноровилась и работа перестала занимать почти все ее время. Перемыть всю посуду большого дома, где проживало вместе с барской семьей еще человек тридцать обслуги три раза в день (завтрак, обед и ужин) не так просто, но при сноровке вполне реально.

Соседкой по полатям у Дуни оказалась Маруська — разбитная девка лет двадцати. Она приехала сюда на два года раньше Дуни и теперь вечерами «наставляла» девушку, рассказывая о местных нравах и достопримечательностях. Однажды она внимательно осмотрела девушку с ног до головы и внезапно спросила:

— К тебе уже приставал кто-нибудь?

— Как это?

— Ну, дура деревенская! Ну в уголке тебя никто из парней и мужиков не зажимал? За титьки и махонку не тискал?

— Не-ет...

— Странно. У тебя титьки вон какие здоровые! Как у взрослой бабы. Да и жопа у тебя налитая, вон как торчит.

— И чо, это плохо?

— Да нет, не плохо, только жди, тебя часто щупать будут, почитай кажный день! А иные ведь и до синяков жмут! Потом в бане все бабы таких «счастливиц» рассматривают, да шипят исподтишка:

— Вот мол, навезли молодых деревенских блядей, теперь на них, честных дворовых девушек и не посмотрит никто...

— Да я-то при чем? Ведь это мужики делают, а я что, виновата, если отбиться не сумела?

— Да им все равно, лишь бы сплетни собирать... Тебе бы лучше всего на Нила попасть — тогда считай легко отделалась.

— А кто это — Нил?

— Это камердинер самого барина. У него даже своя каморка есть! Правда с одним окном, да зато отдельная! И постель мягкая, почти как господская!

— А ты откуда знаешь? Он тебя щупал?

Маруська усмехнулась:

— Щупал, конешно... Только не долго — титьки мои размером не по его вкусу. А вот тебя он навряд ли пропустит. И то, что никто из мужиков тебя пока не трогал тоже странно... Да уж, не иначе Нил запретил!

— А он что, командовать может?

— Да ты что? Если он кого не взлюбит, тот мигом на конюшню отправится — розог получать. А то и обратно в деревню могут услать!

— А чем это плохо?

— Ты чо, полоумная? Да после такой жизни обратно к матушке с батюшкой в услужение, на хлеб и воду? Да в поле спину гнуть от зари до зари? Ну уж нет!

— Так ведь щупают?

— Ну щупают, иногда и похуже что делают, но я лучше лапанье мужиков потерплю, чем обратно в деревню поеду. Я решила — за городского замуж выйду...

Вдохновленная такими «откровениями» подружки, Дуня на другой день тревожно озиралась, идя по длинным и полутемным коридорам «черной» половины барского дома. И не зря. Из-за угла вдруг вывернулся невысокий худощавый мужчина лет тридцати пяти.

— Постой-ка, красавица! Ты кто же такова будешь?

— Ду-уня...

— И что ты здесь делаешь, Дуня?

— Судомойкой нарядили...

— А лет тебе сколько?

— Девятнадцатый пошел...

— Ага... А я Нил Петрович, слышала про меня?

Дуня покраснела и еле слышно ответила:

— Слышала...

— И чего говорят?

— Да по разному...

— Уже запугали девку, балаболки брехливые. Вот что Дуня, ты меня не бойся!

— Да я и не боюсь!

— Ну-ка, сейчас проверим, — Нил вдруг притиснул девушку к стене и сильно сжал ее правую грудь. Дуня от неожиданности взвизгнула и резко вывернувшись из «зажима» стремглав понеслась в сторону кухни.

Вечером, глядя на то, как Дуня часто краснеет и прячет глаза, Маруська спросила:

— Ну че, подружка молодая, пощупали тебя че ли?

— Пощупали...

— А кто?

— Нил Петрович.

— Так он все-таки глаз на тебя положил... Ну и как, долго щупал?

— Да не, он только разок за титьку успел, я сразу убежала!

— Да ты, я погляжу, кобылку необъезженную из себя строишь?

— Да не... Только мне маменька не велела мужиков до себя допускать! И махонку свою беречь пуще глаза наказала...

— Ма-аме-енька! Ей-то легко говорить — папаня-то твой волосатую манду ей небось кажный день молотит! Так ведь?

— Наверное...

— Да ты че, ни разу не слышала че ли? В одной ведь избе живете!

— Слышала как они пыхтят, а потом маменька от боли постанывает...

— Дура ты деревенская! От боли, как же! Это она от сласти постанывает!

— Как это?

— Вот свяжешься с Нилом, все узнаешь. А он теперь, как ты убежала, тебя из своих когтей не выпустит! Любит он таких упрямых объезживать.

И действительно, на другой день, дождавшись, когда Агафья вышла «до ветру» (старуха страдала запорами), Нил зажал Дуню уже в судомойне. Девушка неожиданно почувствовала на обеих грудях крепкие мужские руки и неловко повернувшись, чуть не упала в большой таз с мыльной водой. Однако, похотливый Нил Петрович, очевидно не хотел такого ее позора и ловко подхватил под мышки и поставил на ноги.

— Ну что, Дуня, чего пугаешься?

— Как чего, вас бы так за титьки-то, дяденька!

— Да уж, только у меня нет таких больших и красивых грудок, как у тебя!

Девушка покрылась густой краской, на глазах выступили слезы.

— Да ты не бойся меня Дуня, я с тобой по доброму поладить хочу! А грудки у тебя правда красивые, уж ты мне поверь...

Дуня вымученно улыбнулась и почти шепотом сказала:

— Спасибо на добром слове... дяденька.

— Пожалуйста, мне красоту похвалить нетрудно. Только какой я тебе дяденька? Зови меня Нил... Ну если кто чужой рядом — Нил Петрович. И знай Дуня, я тебя здесь никому в обиду не дам!

Вечером, уже без всяких расспросов, девушка коротко пересказала Маруське беседу с «Великим Нилом Петровичем».

— Ну-у, прямо так и сказал — «обижать не дам»? И не щупал больше, так ушел? Да видать девка ты его и правда чем-то зацепила. А он-то как, тебе понравился?

— Ну, не знаю. Мужчина вроде не старый, одет аккуратно, запах от него какой-то... господский.

— Еще бы, он ведь как барин-то в деревню на охоту ехать изволит, совсем как за хозяина остается. Вот и пользует господские дикалоны.

— Чего?

— Ну это господская вода такая. Для запаху хорошего. Мазнешь там-сям понемножку, потом весь день такой дух стоит... Амбре называется. Да уж, повезло тебе подружка, ежели он тебя самолично охомутает, можешь на всех свысока поплевывать.

— А как это — охомутает?

— Известно как — приспособит тебя, чтоб его ублажала!

— Но ведь маменька...

— Ага, маменька наказала целку беречь, а то вожжами выпорет и крапивы в махонку натолкает! Точно?

— Ага...

— Да не боись, Нил мужик хитрый ...