Пай-девочка. Часть 3: L'enfant terrible

10 лет назад

— Ну давай ссы уже! Чё в толкан приебался тогда? На хуи поглазеть?

Том стоит рядом с писсуаром. Справа, слева, сзади летят тычки, смешки, подколки.

Проклятая шайка опять покоя не даёт! Когда ж им надоест-то уже? Господи, и раньше-то школьная жизни не сахар была, но как этот новенький объявился, так хоть в окно прыгай. Головой вниз.

«Как его вообще в школу взяли?» — недоумевал Том.

Не по годам развитой Грэг Сандерс с первого дня начал наводить в школе свои звериные порядки. Способ был прост, но весьма эффективен. Либо подчиняешься воле новоявленного тирана либо лежишь на игровой площадке с разбитым носом. А лицо всё грязью перемазано. И перед глазами подошва его громадных гриндерсов. Целуй или умри. В такие вот игры там теперь играли. Даже старшекласники на земле оказывались. Громила этот никого не боялся. А уж силёнок ему точно было не занимать.

В прошлом месяце очередь дошла и до Тома. Сыграл. Потом ещё долго привкус земли во рту чувствовался.

Ребёнком он был не самым крепким. Мама всегда говорила, слабеньким уродился сынок.

Том постоянно корил себя за неспособность дать отпор, но ничего поделать не мог. От секций толку тоже мало было. Те же смешки и подначки. Пара ударов, и глаза на мокром месте.

Школа считалась элитной. Нет, не без буллинга, конечно, люди всякие были. Но раньше как-то границу не переходили. Ну затрещину там дать, ну завтрак отнять, ну максимум деньги. Но это уже из ряда вон.

Этот же мордоворот... Его эти детские забавы не развлекали. Он любил... ломать.

И девочек.

Да. Складывалось ощущение, что в жизни для него существуют только две вещи. Драки и девочки. И ни в тех ни в других недостатка он не знал. Вид разгорячённого костолома, стоящего над поверженным противником и утирающего кровь с разбитой губы, казалось начисто отбивал у девчонок всякую способность мыслить.

Ой, посмотрите только, ой, а вы помните? А как он Макдауэла отделал? А руки его видели? Мммм...

Том стал с ужасом замечать, что и Дрю, его лучшая подруга, с которой они с самого детства были не разлей вода, тоже не избежала этой заразы. Прогулкам до дома и дискуссиям о последних новинка кино она всё чаще предпочитала висение на шее мистера Как-это-блядь-Земля-круглая? и хохотанию над его ультратупейшими шутками.

Господи, как же Том его за это ненавидел! Единственная девочка, с которой можно было поговорить о чём-нибудь интересном, а не только о тряпках, не боясь насмешек или непонимания.

А теперь, всё. Последнее отнял, урод!

Их «отношения» с Грэгом начались с мелких придирок. Прощупывал, видимо, на что Том способен. То бумажкой плюнет в затылок, то водой брюки обольёт, жвачку в волосы прилепит. Дальше — больше. После первой драки Том не выдержал. Пожаловался отцу. Учись давать отпор, сын. В жизни без этого никак. Мама... с мамой они никогда особо близки не были.

А теперь вот это. Уже и в туалет спокойно сходить нельзя без того, чтобы не нарваться на Грэга с его отморозками.

Вся банда собралась. Пихаются, к писсуару подпинывают. Грэгу-то и делать ничего больше не надо, его дружки главаря с полуслова понимают. Он и не вмешивается пока, замечания только колкие швыряет — ватагу свою поджучивает.

Уроды!

— Или чё, бля, хуй показать боишься?

Хахаха!

— В душе бля мочалкой прикрываешься. Хуй маленький, что ли? А?

Том молчал, чувствуя, как начинают гореть щёки. Влепить бы этому уроду как следует! Чтоб заткнулся раз и навсегда.

Грэг спрыгивает с подоконника. Подходит поближе.

Начинает свою привычную забаву. Вперится лоб в лоб и давай ответа требовать. А вопрос-то, конечно, предельно обидный да ещё и такой, что как ни отвечай, всё не то. Скажешь, да — получишь, нет — получишь, будешь молчать — получишь ещё больше. Том никак не мог понять, как себя вести с этим садистом.

— Чё молчишь, Уотсон? Язык проглотил? Я, блядь, спрашиваю, ты хуй показать боишься?

— Нет, — мямлит Том.

— Ну а хули время тянешь? В толкан зашёл — давай дело делай. Не видишь, бля, очередь уже собралась? Пацанов ждать заставляешь. Охуел?

— Нет.

— Хули нет?

Началось, блин. Таперь по кругу водить будет. Нет — хули нет, да — хуй на. Пока не надоест. А этого уж жди-жди, не дождёшься.

Угораздило же ещё на большой перемене попасться!

Том знал, что бы он ни сказал, Грэг не отстанет. Словами тут не отделаешься. Нужно уходить, пока этот гад не разошёлся.

Мальчик поворачивается и пробует пробиться через обступивших его задир. Дохлый, как понимаете, номер. Стеной стоят. Хихикают, гиены паршивые. Только команды грэговской ждут, чтобы наброситься.

— Куда, бля, попидорил?

Грубо разворачивает к себе лицом и опять за свои идиотские бодания.

— Я, те, бля, разрешал валить? А? А? Разрешал, сука бля, нет?

Да что ж за невезенье такое?!

— Неет.

— Хули ты, бля, тогда вдруг ни стого ни с сего съебаться решаешь, мудило? Я что, пидарас по-твоему? Это я для тебя пидор просто, да? Можно просто, бля, развернуться и по своим сука делам хуярить, да? Я пидарас?

Говорил же. И как тут быть?

— Нет.

— Бля, заебал! Хули, бля, заладил «нет, нет»? Ещё слова знаешь?

— Да, — машинально отвечает Том.

Чёрт, мысленно отругал он себя, дурак, дурак! Не ведись!

— Во, бля, прогресс. Так что, бля, думаешь я пидор, да?

— Нет, Грэг, я так не думаю.

— Так хули ты, бля, из меня тут пидора делаешь?

— Грэг, что тебе надо?

— Глэг сьто тиби надыыы? — передёргивает.

— Уебан ты, бля, короче, ебаный, так?

Том молчит. Удар в грудь отбрасыват назад к стене. Водопроводная труба больно врезается под лопатку.

— Так, бля? Или, сука, нет?

— Да, — сдаётся Том.

А что прикажете делать?

— Уебановский уебан, бля, уебанович. Ты это?

— Да.

Дружки его гогочут вовсю.

— Давай хуй показывай!

Холодок по спине.

— Грэг, тебе денег надо?

Грэгу он платил регулярно — так хоть подзатыльником обойтись можно было. Может и сейчас откупиться получится?

— Деньги, бля, ты и так выложишь, ебанарик. Никуда не денешься. Снимай, сука бля, штаны!

Дружки поутихли. Видно, самим не по себе. Но никто не решается высунуться. Себе дороже.

Том не двигается. Получает удар поддых. От боли садится на корточки. Его поднимают.

— Ой, прости, прости, не ушибся?

И опять припечатывает.

Слёзы бессильной ярости.

— Ууу, девочка слёзочки напустила. На, бля!

Опять удар.

— Хваааатиит, — задыхаясь умоляет Том.

— Снимай штаны, бля.

Том встаёт, расстегивает брюки. Ждёт.

— Хуило, бля, показывай давай, хули встал?

Спускает трусы.

Тишина.

Потом Грэг разражается хохотом.

— Пиздец не повезло. Бля, мне как-то... бля... хахаах... эм, бля, прости, хуйня вышла... Бля, мне как-то стыдно даже. Пиздец, Том, извини, бля. Сука, не знал. Ебать... ха-ха... бля, прости.

Бежать, бежать от этих ублюдков!

— Том, да хуйня это! — несётся вдогонку. — Отростёт ещё, бля, не ссы...

***

Не могу, не могу, не могу больше это терпеть!

Том бежал домой, утирая горячие слёзы.

Плевать, что там учителя скажут, прогулы не прогулы, плевать!

Я больше так не могу!

Домой! Ещё рано, родители на работе. Хоть в одиночестве побуду.

Открывает дверь. Бросает рюкзак у порога. Чёртова школа! Как в аду там. Поднимается на второй — в свою комнату.

Что это? Шум какой-то. Остановиться. Прислушаться. Чей-то голос. Отец, что ли? Вроде. Из кабинета его, кажется. На цыпочках подойти к двери. Заглянуть в щёлочку. И обомлеть.

Родители. Посреди комнаты. Отец в смокинге, мама в вечернем платье. То самое ярко-красное, которое так нравилось Тому. Мама всегда в нём была, как богиня. Так отец говорил. Афродита.

Вот только... вот только....