Хозяйка. Часть 2: Хозяин

кайф и одновременно что-то пугающее. Словно он взял больше, чем мог унести. Но надо же когда-то... Не всё же мальчиком... Он ритмично натягивал ее за бедра, стараясь не думать о том, что нет пути назад. Они оба влипли. Впрочем, эта отчаянная, возбужденная податливость означает для него только одно: много доступного секса с роскошной зрелой бабой. За который не надо никому ничего доказывать. Ничем платить. Надо просто взять. Калерия вздрагивала и ритмично стонала, и он наливался силой: довести самку до исступления, чертовски приятное хозяйское чувство, кстати, и возбуждающее без меры. Что-то извращенно-грязное в этой спонтанной случке, но от того еще более сладостное... А вообще ни о чем не думать, драть и драть, вцепившись в податливые бедра. Ускорился, возбуждение подхлёстывало, заставляя извращаться, быть жестким.

— Сюда иди! — выдохнул он на грани.

Быстро развернул ее к себе, с нажимом опустил на колени. Глядя в помутневшие глаза, строго-сосредоточенно пошлепал по губам и щекам измазанным ее выделениями хуем. Она с трудом перевела дух, обхватила губами раздувшийся от ебли серовато-багровый орган, впуская в рот. Антон недолго продержался, сосредоточенно долбя всхрипывающее горло, придерживая Калерию за затылок. Хозяйкины маленькие глазки вытаращились до упора, когда вдавленный в горячую глубину глотки хуй запульсировал долгожданными сгустками, вытряхивая из зажмурившегося Тохи бесконтрольную морзянку стонов. Её лицо было блядски-счастливым несмотря на попытки отвертеться и отплеваться — было видно, что она не приучена глотать. Струйки семени маленькой Ниагарой потекли по шее.

— Глотай! — Потребовал Антон, зажимая ей рот. Почему-то это было чертовски важно. Так и не позволил выплюнуть, вталкивая обратно, пока не сглотнула, судорожно кривясь. Теперь все было в полном порядке. Но это еще не все. Завтра выходной. У него серьезные планы на эту ночь. Смехуечки закончились.

— Ну, и как? — Он протянул ей руку, поднимая с колен.

Калерия, дрожащей рукой утирающая рот, выглядела как сытая, довольная кошка, наевшаяся сметаны. Она дышала сексом, пила его взахлеб, купалась в нем, как в море. Антон позавидовал какой-то горькой завистью — он-то не был уверен, что этот секс должен его полностью устроить. Но, все равно, чертовски тянуло неизведанное.

— Иди в мою комнату! — Властно приказал ей. — Я с тобой еще не закончил.

Калерия сверкнула глазами и вдруг вся сжалась, натягивая халат.

— Антон, вы с ума сошли, там же Юра. Мы и так с вами бог знает, чем занимаемся, не хватало еще...

— Иди-иди! — Усмехнулся Тоха. — Юра спит.

Его почему-то сильно заводил страх Калерии спалиться. И это ее трогательное «вы» в любой, самой дурацкой, ситуации.

Та с серьезным лицом испуганно мотала головой, судорожно запахиваясь:

— Антон, нет! Это слишком.

— Юра спит! — Проговорил Антон, подводя ее за локоть к двери в их комнату. — А я собираюсь тебя ебать до утра в своей кроватке. Поняла, сладкая? — Он прошептал это на ухо, совсем тихо и легонько шлепнул по заднице.

Что-то вдруг надломилось в ней как в тот, первый, раз. Она закусила губу и, словно завороженная, чуть дрожа, с широко раскрытыми глазами шагнула в комнату. В полоске света Антон видел, как соскользнул с плеч халат, обнажив ухоженное, рыхлеющее тело, а Калерия, вопросительно обернувшись, нырнула под заношенное одеяло, в сбитую постель, впитавшую запах его мужского одиночества. У дальней стены заворочался, бормоча во сне, потревоженный Юрик. Калерия чутко замерла, натянув одеяло по самые глаза.

Антон быстро сполоснулся в ванной и, дрожа от нетерпения, нырнул в нагретый женским телом уют смятой постели. Всем телом прильнул к нежной плоти, обнял со спины, вжимаясь пахом в ложбинку между ягодиц, вдохнул запах женской близости: подтаявших за день духов, подкрашенных волос, чистоты и покоя, плюс еще чего-то будоражащего, обволакивающего. Настырно балуясь, чувствительно сжал грудь, одновременно, словно бы невинно, дуя в шею. Калерия засмеялась тихим, счастливым девчоночьим смехом, в котором проскальзывали нотки непроизвольного возбуждения, тем сильнее, чем откровеннее мацал Антон молочно-белые шары с упругими сосками. Он снова начал заводиться: легкие дуновения в шею перешли в покусывания мочки уха и напористые засосы тревожно бьющейся венки. Член распрямился и влажно уперся в чуть шерстистую промежность. Ебаться, ебаться — ошалело заколотилось сердце. Рот наполнился сладкой слюной предвкушения. Калерия уже была готова, плавясь под его прикосновениями, словно горячее масло на сковородке. Видно было, как балдеет она от его откровенного нахальства, теряя способность соображать и «держать лицо», намокая промежностью, сдержанно постанывая и похотливо вибрируя всем телом. Перевернул ее на живот, тяжело навалившись, будто на мягкий матрас, на белую спину и пышную попу, раздвигая коленками гладкие ляжки, горячо дыша в шею и притыкаясь к заветной щели распаленной головкой. Плотно зафиксировав всем телом, вжав в постель, стал пощипывать соски и, чуть задевая, водить членом по мокрой промежности, раздразнивая, заставляя стонать и наливаться страстью. Радостно чувствовал ее зашкаливающее, не находящее выхода возбуждение. Она билась под ним, как птица, извивалась ужом, вздрагивая ягодицами, пытаясь впустить в себя неуловимый, но такой близкий и будоражащий член.

— Антон, что вы делаете! — Простонала она, запрокинув голову.

Это «вы» окончательно снесло крышу. Сжимая соски, впился жестким поцелуем в запрокинутые стонущие губы, член вдруг промахнулся, уперевшись между упругими ягодицами, и Тоху пронзило дрожью запретного желания.

— Сладкая, какая ты сладкая! — Забормотал он, ёрзая мокрой головкой по мягкой плоти, тыкаясь в неизвестность. Почему не овладеть ею нагло и извращенно, раз она дает, все равно даёт... Оленька не давала в попку. Он даже и помыслить не мог. Однажды, давно, после армии, попробовал с одной девахой, но ничего толком не вышло. Но здесь никакая не девчонка, а жаркая зрелая баба, непаханное поле для самых смелых экспериментов...

— Не скучаешь больше по лысому? — Его горячий шепот обжег ее шею. Она на мгновение оцепенела. Потом — он это почувствовал — обмякла всем телом и замерла в ожидании.

— А в попу ему давала? Ну, скажи: давала? — Антон знал, что слова эти попадают точняком к ней в мозг и там будоражат ретивое.

Он опять чувствовал, что гонит ужасные пошлости, но шестым чувством понимал, что именно эти пошлости и должны сработать.

— Ан-тоон! — Страдальчески простонала Калерия, пытаясь увернуться от болезненно раздирающего ягодицы члена. — Может, туда хочешь? — Пыхтел Антон, пытаясь добиться своего. — Хочешь, ведь? Хочешь? — Жарко шептал он, покусывая мочку ее уха.

В нем проснулся первобытный хищник, безжалостное животное. Хотелось ощущения упругой, тягучей плоти, страдальческой податливости, полного ее подчинения. Нажал пальцем на анус. Вскрикнула и дернулась. Но палец уже безжалостно и жестко раздражал вход. Калерия тихо захныкала, но он понимал: от перевозбуждения она готова лезть на стенку, и надо брать своё по горячему. На место пальца приткнулся твердый горячий член, болезненно раздвигая теплые мягкие половинки.

— Ай, Антон, нет, не так, больно! — Простонала в подушку Калерия.

Уфф. Кажется, придется попрыгать. Упруго подтянувшись, он включил ночник и нашарил на прикроватной тумбочке полувыжатый тюбик дешевого крема. Всунул поглубже между покорно замерших половинок и с силой выдавил густую массу, целясь в раствор ануса. Калерию передернуло, ягодицы ее сжались, но она продолжала, тяжело дыша, выжидательно-безмолвно терпеть, уткнувшись в подушку.

— А вот так?

Антон размазал жирный блеск головкой по красноватому узелку и стал вдавливаться, нажимая всем телом, постепенно проникая внутрь.

— Ммммдддаааа... — Как сладко слышать этот адресованный подушке глухой вой! Еще одно нажатие — и головка неожиданно провалилась в податливое узкое нутро....  Читать дальше →