Учительница первая моя

После чаепития начались занятия. Мария Андреевна гоняла ученика по заданиям прошлогоднего ЕГЭ, терпеливо и доходчиво все объясняя, если Мишке что-нибудь было непонятно. Время пролетело незаметно.

— Ох! Начало девятого уже!, — удивилась она, взглянув на часы, — Хватит на сегодня, Смирнов. По предмету домашнее задание я давать не буду, а вот насчет развития твоих литературных способностей — это тебе дома придется поработать. Вот как мы с тобой договоримся... На следующее занятие ты мне принесешь небольшой очерк, страниц на 4—5. Просто опишешь в нем сегодняшний день: что было, с чем новым и интересным столкнулся и так далее. Свои мысли и соображения по любому поводу можешь изложить. И самое главное — опишешь то, что произвело на тебя сегодня самое яркое впечатление. Понятно?

— Угу, — хмуро ответил юноша.

— И такое задание я тебе буду давать каждый раз. В среду принесешь очерк про понедельник, в субботу — про среду, ну и так далее. Договорились?

* * *

Как обычно и бывает, о домашке Смирнов вспомнил лишь в среду после школы, когда до очередного занятия с Марией Андреевной оставалось около трех часов. Но для него такое задание было несложным. Он взял чистую тетрадь и быстро настрочил три страницы. Но на том моменте, когда он пришел к учительнице в первый раз, Мишка споткнулся. Вспомнил, что про яркое впечатление-то он не сказал ни слова. Какие яркие впечатления могут быть на уроке с репетитором? А после урока — и подавно. Что там? Пришел домой, похавал, посидел за компом и лег спать. И тут шальная мысль посетила его. Захотелось вдруг если не вогнать классную в краску, то хотя бы смутить. Он включил фантазию и быстро наваял еще одну страничку. Перечитал и остался вполне доволен, предвкушая себе реакцию училки после того, как она это прочитает.

Но она не захотела читать при нем. Взяла тетрадку и отложила в сторону. И сразу начала занятие. Без чаепития, хотя Мишка и принес с собой, как хотел, маленькую коробку конфет. Возможно, обиделась на его неправду, когда он сказал, что это «родители просили передать». Зато и отпустила она его на 20 минут раньше, напомнив в следующий раз принести новый очерк.

Когда за Смирновым закрылась дверь, Маша первым делом улеглась на диван, с наслаждением вытянув ноги. Отдохнув так минут пять, она взяла тетрадку и начала читать. Написано было действительно неплохо. Живенько, без лишних слов, но и без недосказанностей. Сложноподчиненные предложения построены правильно, в деепричастных оборотах ошибок нет. Парочка запятых, правда, пропущена, но это поправимо. Маша сделала себе пометку разобрать эти ошибки на следующем уроке.

Она усмехнулась, когда читала про то, как Смирнов случайно слопал все печенье, и как ему было при этом неловко. Про нее саму в очерке было всего несколько описательных предложений, но зато каких!»Мария Андреевна села напротив меня, подняла свою изящную, кажущуюся невесомой, ручку, сняла ужасно нелепые очки, старящие ее, а затем стянула со своего хвоста резинку. Ее пышные вьющиеся волосы эффектно рассыпались по плечам, обрамляя тонкую красивую шею. У меня перехватило дух, но волшебство момента было бесцеремонно нарушено ее строгим голосом, извещавшим о начале занятия«.

Написано было немного банально, конечно, но очень мило. Это если говорить о стиле, а вот содержание... Раз за разом перечитывая этот отрывок, Маша испытывала все большее смятение. Она точно помнила, что на прошлом занятии ничего подобного не было. Это лишь фантазии Смирнова. Мысли бурлили в ее голове. «Зачем он это написал? Издевается? Маловероятно. Хотел сказать, что я ему нравлюсь, как женщина? Так я поняла это еще из того мерзкого опуса. И он знает, что я поняла. Не дурак ведь! А, может, хочет таким образом исправить свою ошибку? Мол, да, Вы, Мария Андреевна, прочитали, что являетесь объектом моих сексуальных фантазий. Но, мол, на самом деле мои чувства глубже. И как в таком случае я должна себя вести? Не подать вида? Глупо. Он решит, что я засмущалась, как девчонка. Отчитать его? Тоже нет. За что? За то, что мальчик открыл мне свои чувства? Да какие там чувства? Он просто раскритиковал очки и описал мои волосы так, как он себе их представляет. Насколько помню, я никогда не ходила перед ним распущенной.»

Она встала с дивана и подошла к зеркалу. Оправа действительно была чудовищной. И как она раньше этого не замечала? Маша сдернула резинку и легко встряхнула головой. Волосы легли почти так, как в очерке Смирнова. Она всмотрелась в свое отражение. «Волосы, как волосы... Что он в них нашел? И что мне все-таки делать? Хм... А что если в следующий раз я действительно распущу их перед ним? И говорить ничего не надо. А он поймет, что я оценила его комплимент. Но тогда ведь получится, что я как-бы поощряю его. Ругать то его, конечно, не за что, но ведь и поощрять такое нельзя. А почему, собственно, нельзя? Ведь это его фантазии, а что в них плохого? Он не видел меня в таком виде, но включил воображение и описал, причем довольно точно!».

Она еще раз мотнула головой, заставив прическу разметаться и стать еще пышнее. «Я же наоборот бьюсь, чтобы эти переростки свою фантазию развивали, а не качали сочинения с интернета. А Смирнов развивает, так почему его не поощрить?».

От всех этих мыслей, Машино смятение сменилось каким-то непонятным томным волнением. Впрочем, волнение было как раз понятным, непонятна ей была его причина. Маша решительно отмела мысль, что охватившее ее легкое сексуальное возбуждение вызвано очерком ученика. Ведь подобные «неприятности» с ней случались и раньше, причем безо всякой причины. Правда обычно это состояние настигало ее, когда она ложилась в постель после долгого трудного дня, или в горячей душистой ванне. И Маша, как любая женщина, прекрасно знала, как с этим справляться. Она отлично знала свое тело и могла помочь себе расслабиться буквально за пару минут. Но делать то же самое сейчас она себе позволить не могла. Ведь тогда бы ее неизбежно начали мучить угрызения совести, что полученный оргазм и Миша Смирнов как-то связаны. А это было неприемлемо. Поэтому Маша просто заняла себя домашними хлопотами, и уже через 15 минут от былого возбуждения не осталось ничего, кроме маленького влажного пятнышка на ее трусиках...

* * *

Смирнов пошел домой пешком, хотя идти нужно было почти 5 остановок. Он был совершенно разобран после сегодняшнего занятия. В его голове поселились сразу 2 Мишки: один — жизнерадостный и сексуально озабоченный оптимист, а другой — осторожный, недоверчивый прагматик. Он шел, а Мишки в его голове вели ожесточенный спор:

— ... Тогда зачем она распустила свои волосы? Она кокетничает со мной. Я ей нравлюсь и она ясно дала это понять!

— Ни фига подобного! Она меня просто на место таким образом поставила. Вот, мол, написал про волосы, хотел учительницу в краску вогнать, а я взяла — и хвост распустила. И ты сам покраснел, и глазки опустил.

— Да нет же! Не хотела она меня смущать! Она приняла игру и ждет, что я в следующий раз напишу.

— Может быть... И что мне написать?

— Блин, вот бы ножки ее увидеть! Не только коленки, а повыше...

— Видел я и повыше. Тогда, в классе. А на дне спорта она вообще в трико была.

— Это не то. К тому же на занятии я ничего толком не разглядел...

* * *

Проводив Смирнова после их четвертого занятия, Маша схватила его тетрадку и сразу пролистала очередной очерк до последней страницы. Ожидания ее не обманули.

«Мария Андреевна села сегодня не напротив, как обычно, а сбоку от меня. Короткое платье открывало ее стройные ножки почти полностью. Так, что виднелся даже краешек более плотной вязки ее колготок. Я не мог оторвать глаз от этой границы между тем, что дозволено видеть каждому, и чем-то таинственно-запретным. И мне стоило немалого труда настроиться на работу.»

«Он фетишист что ли?», — подумала женщина, — «И почему, интересно, он решил, что у меня красивые стройные ...  Читать дальше →