Прогулка

Во всём, как известно важна мера. Поэтому блузка темная, плотная и под горло. И каблуки не слишком высокие, сантиметров 10. Вызывающие — да, но ещё не вульгарные. А вот юбка... Ну, на юбку и главная ставка. Черная, в тон туфлям разлетайка. Вот она вульгарна на все сто, и она должна сработать. Я настоял, чтобы Лена надела именно её. Ей немного неловко, впрочем, не от природной стеснительности, отнюдь. Ещё когда мы одевались, азартный, спровоцированный уже зашкаливающим выше нормы адреналином, внутренний голос предложил добавить ещё и ажурные чулки, но это было бы уже явно перебор. Так что я оставил всё как есть, хотя сама Лена не удержалась и надела черный же чокер, размерами и толщиной слабо отличный от ошейника.

Перед самым выходом я накинул на плечо рюкзак, в котором болтались выжимка для цепи, мультитул, комплект шестигранников, крупный, массивный чехол от велосипедного насоса и ещё кое-какое велосипедное барахло. Долго поправлял куртку, особенно на спине. Подмигнул, уже открывая дверь. Лена чуть сковано улыбнулась. Как же меня заводит эта её незамутненная, такая искренняя стеснительность. Который раз её вижу, а всё никак не надоест.

Мы чинно-благородно, под ручку фланировали по району уже минут тридцать. Майский вечер радовал теплым ветерком, который регулярно поигрывал с подолом юбки моей спутницы. Лена была прелестна: чуть пухленькие щечки с ямочками, на которых играл лёгкий румянец, ненавязчивый, но выразительный макияж, подчеркивающий чарующие изгибы аккуратных бровей и мягкую, затягивающую глубину темно-карих глаз. Очерченная блузкой грудь, стройные, хоть и чуточку полноватые ножки... не модель, росточком маловата, но хороша, чертовка! Ну и юбка. Юбка, конечно, да. Сказать, что она шлюховата — не сказать ничего. Легчайший порыв ветра и кружевные красные трусики слегка приоткрывались взору. Мне бы хотелось, чтобы их увидели. Очень хотелось. А вот Лена нервничала и было отчего. Мы гуляли по не совсем благополучному району. Да чего уж, по откровенно дрянному району. Обшитые серыми панелями девятины жилых домов и общаг, возведенные ещё в 80-ые, перемежались с заброшенными стройками и небольшими островками гаражей, общее впечатление от района было откровенно гнетущее.

Обшарпанные двери подъездов, давно не крашеные лавочки, дворы, обделенные вниманием дворников. Из одного распахнутого окна на втором этаже надрывался Володя Шахрин: «... их больше от года к году... У них смышленые морды и как у нас слабые нервы... « Я мрачно ухмыльнулся. Пустые, словно вымершие дворы только усиливали эффект общей запущенности и безнадёги. Хреновая идея, гулять в таких местах с вызывающе одетой, симпатичной девушкой. Нередко такие истории заканчиваются паршиво, очень паршиво. Исключением не стала и эта.

— Эй, братишка! Погодь! Погоди, говорю! — мы как раз проходили длинный, восьмиподъездный дом, за которым стояли мусорные баки, а сразу за ними — несколько осевших, изрядно вросших в землю гаражей. Правее, через пустырь проходила дорога, а слева возвышался окруженный забором, давно замерший долгострой.

— Огонька не найдется? — от крайнего подъезда к нам спешил обитатель обшарпанной девятины: долговязый, нескладный парень в темно-зелёной куртке-олимпийке, потертых джинсах, замызганных белых кроссовках и, конечно же, над вытянутой, лошадиной рожей красовалась кепка-восьмиклиночка. Классика. Просто классика. Я даже ощутил легкую ностальгию по началу нулевых и родному городку-стотысячнику.

— Закурить, говорю, будет? — парень быстро повторял фразы и попутно обшаривал нас цепким, как лапки паучка-мизгиря, взглядом. Быстро оглядев меня, он буквально вцепился взглядом в Лену. Она привычно потупила глазки. Умница.

— Будет, — я столь же привычным движением извлёк из внутреннего кармана куртки пачку Кента и выщелкнул сигарету.

— А огонёк, чё? — меня обдало смрадным обаянием щербатой улыбки с фиксами вместо двух верхних резцов.

— И огонёк будет, — я достал другой рукой зиппу в золоченом корпусе. Позолота, конечно, фальшивая и гравировка грубая, но функцию свою выполнила на «отлично».

— Ох нихуя, какая хуйнюшка, дай зазырить, а? — естественно долговязый не стал дожидаться разрешения и просто вырвал зажигалку меня из рук. Лена тихо ойкнула и прижалась ко мне, взяв под локоть.

— Золотая что ли?

— Золотая, да... — я старался держать обычный тон, но, как всегда в такой ситуации, голос слегка сбоил надтреснутыми нотками. Моё сердце бухало отбойным молотком, а спиной я ощущал, как ровно, всего лишь чуть быстрее обычного, стучит сердечко прижавшейся ко мне Лены.

— Меня Костей зовут, а тебя как? — я пожал протянутую руку долговязого с неровно обгрызенными и не очень чистыми ногтями. Как всегда, внимание обострилось и молниеносно фиксировало любые детали.

— Павел.

— Чё-то, Паша, я тебя не припомню тут у нас на Уралмаше.

— Да мы не местные, так, в гости приезжали... с другого мы района...

— А к кому приезжали?

— Да вот к бабушке, — я кивнул на Лену, — на Мелиораторов живет.

— Хуя вы забрели куда, Мелиораторов-то в другой стороне совсем, — Костя осклабился, открыто, совсем дружелюбно, даже с каким-то искренним удивлением отмечая, мол, куда ж это мы зашли так далеко, непутёвые...

— Да первый раз тут не на машине, заплутали слегка пока остановку искали...

— Заплутали, слышь... — Костя шумно втянул воздух через ноздри, огладил пальцами правой ладони нос и подбородок и быстро огляделся по сторонам. Сердце Лены забилось, словно птичка о прутья клетки, а у меня резко похолодело внизу живота: вот оно, началось. Началось.

— Слышь чё, Паша, мы тут с пацанами на грев собираем, не подкинешь чё?

— Да у меня как-то нет особо... — Костя торопился, очень торопился, даже не дал мне договорить. Уверен, это всё юбочка работает. И чокер.

— Ты чё, чёрт! — кулак врезался ровнехонько мне в правую скулу, порождая настоящий фейерверк в голове. Действуя на одних только инстинктах, я отшагнул назад, чтобы друзья Кости (а он, естественно, был не один) напали не сзади, а хотя бы сбоку. Как угодно, только не сзади. Ни в коем случае. Второго гопника я заметил одновременно с тем, как его кулак впился мне под ребра слева. К фейерверку в глазах добавилось перехваченное дыхание и резкая боль в подреберье. Костя и его пацаны работали резво, сноровисто. Не успел я вздохнуть и раза, как нас с Леной уже волокли за забор долгостроя. Меня буквально тащили под руки Костя и тот, Второй, а ещё один гад, я его мысленно определил Сутулым, подталкивал в спину семенящую на каблуках Лену, попутно цыкнув:

— Молчи, сука, ни звука, мне, блядь!

Нас завели в глухой закуток, ограниченный стенкой вагончика-бытовки, забором и штабелем бетонных плит. В закутке было на удивление чисто, не загажено и даже не воняло туалетом. На земле лежали несколько драных подушек от какого-то старого и явно шикарного дивана. Ещё один кусочек паззла в голове с тихим щелчком встал на место. Нас отволокли не за гаражи, именно сюда. Лена, всё так же умилительно ойкнув, упала на землю. В расширенных от страха глазах слезы, на щеках лихорадочный румянец, юбка задралась с хирургической точностью, чтобы её край показал буквально полмиллиметра красного кружева.

— Ну чё, Паша, какой-то невежливый ты совсем, в гости к нам на раён зашёл и делиться ничем не хочешь! — Костя саркастично ухмыльнулся и Второй с Сутулым предано осклабились. Прямо близнецы братья. Такие же олимпийки, такие же отвратные, паскудные хари, такой же жадный блеск в глазах.

— Простите, парни, п-простите, пожалуйста, я п-поделюсь, конечно, поделюсь... — я начал заикаться, дыхание ещё толком не восстановилось, а в кровь выбрасывались просто лошадиные дозы норадреналина.

— Хули, блядь, конечно, блядь, фраер ебаный, ты поделишься! — цепкие руки уже обшаривали рюкзак и карманы куртки. Телефон, бумажник, сигареты, зажигалка, ключи немедленно перекочевали к Косте. И тут возник затык.

— Бабки? Лаве, филки ...