Любовь и дворянство

— молит она, сражаясь с оргазмом.

— Ты же знаешь, до свадьбы нельзя, — отшучивается он.

— Тогда давай поженимся.

Серый замер в нерешительности, язык застыл на клиторе, серые зрачки глаз упёрлись в горящие изумруды любимой.

— Я сам хотел тебе предложить. Но ты опередила меня. Вот, — он тянется к сумке, достаёт коробочку, обшитую чёрным бархатом. — Выходи за меня, — извлекает золотое колечко с камешком.

Жанна обомлела от счастья, теперь она готова терпеть хоть целую вечность. Она будет хересом, мадерой, портвейном на худой конец. В конце концов, они научились удовлетворять друг друга орально, а их игры наполнились небывалым разнообразием. Последняя кулинарная тема стала открытием века.

Жанна спешила на свидание с любимым. Побрила писечку, приняла душ, спрятав волосы под шапочку. Юное тело дышало свежестью, новые замшевые сапожки, чёрные, на высоком каблучке, ещё не знали белесых разводов подсохшей спермы.

Театр оперы и балета оказывает волшебное воздействие на девственный мозг. Тут тебе и программка, и фотки художественные, и музыка божественная. И парень твой бледнеет при виде завкафедры экономики. Его-то можно понять — застукали с поличным. Но она-то, она-то чего нервничает? Только Серый руку сунул под сиську девичью, только другой прощупал пульс ягодичный, как кикимора и нарисовалась:

— А что это вы тут делаете, Сергей Александрович? — глазами блещет, губами брызжет. Яд из неё течёт, как помойная жижа.

— Да вот встретил студентку нашу случайно, оказывается места у нас рядом. Представляете?

— Представляю. Конечно. Такие совпадения нынче сплошь и рядом. Как поживаете, Жанна? Ваша фамилия, случайно, не Агузарова? А то нынче столько совпадений в последнее время.

— Нет, не Агузарова. Я — Летчинова, стюардессина я, лётчица.

— А-а-а. Лётчица-налётчица. Молодые нынче нетерпеливые, всё им любовь подавай. А учиться когда?

— Учиться невтерпёж.

— А замуж?

— Замуж уж.

— Как, уже?

— Да, знакомьтесь. Мой будущий муж.

Тут Алла Владимировна потеряла на неопределённое время дар речи. Молодая протеже сверкнула колечком, прищёлкнула язычком — «как я вас?», цокнула каблучком и поскакала в туалет оросить золотым дождичком белый трон.

— Наш пострел везде поспел! — Алла Владимировна с уважением дивится новоявленному Дон Жуану.

— Бабы сами прыгают на меня, как вши.

— Бедненький.

— У нас любовь.

— А у нас?

— Дворянство.

— Ах, дворянство! Ну-ну. Ну что ж, уважаемый Серёженька Александрович. Жду вас на личный приём у себя в кабинете уже завтра утром. Резину не забудьте. И подмойтесь после лимиты.

— Я сам лимита. Нечего нас оскорблять.

— Да я не оскорбляю, мало ли. С кем она спит.

— Она невинница!

— Ха-ха-ха. Молодо-зелено. Серёженька, не ведись на лапшу кукловодную. Весталок нынче пруд-пруди, позашивают себе пИзды и рвут на радость свадебную.

— Как?

— А вот так. Плёночка та в два счёта подшивается. Хочешь, я себе тожу ушью?

— Ваше ведро?

— А что ты думаешь, не получится?

— Вы себе рот лучше ушейте, чтобы не болтать глупостей.

— Обижаешься.

— Нет.

— Вижу, любишь её. Правильно, Серёженька. Люби её. А трахай меня. Её люби любовью платонической, а меня ебической.

— Хитрая вы.

— До завтра, Серёжа! Резину, резину не забудь!

И пошла лиса хитрая вилять задом выхоленным по кулуарам театральным. Поселила, закопала она зерно раздорное в душу юную, фетишистскую. Пригорюнился Серёжа, задумался. Уж и в самом деле нет ли подвоха цыганского в целке девичьей, нерастраченной?

Приплыла к нему Жанна, спросила:

— От чего ты печален так, молодец?

— Больно резво ты член мой сосала давеча. Не была ль у тебя связь интимная?

— Что ты, что ты. Окстись, Серёженька. Я ль к тебе не прибилась невинная.

— Нецелованная?

— И нетраханная.

— Ну а если узнаю, что врёшь ты мне?

— Не сносить мне головушки рыженькой.

— Все вы рыжие да бесстыжие.

— Так то рыжие да бесстыжие. А мои корни все чёрные.

— Точно чёрные! Покручённые.

Вспомнил Серый тут Жаннину писю небритую, волосами чёрными поросшую. Успокоился да расслабился.

***

Тётя Алла была баба умная, не сказать, что совсем уж недобрая. «Побесятся, переженятся, перелюбятся, перемирятся, а потом седина да и бес в ребро. Надо ухо держать в общем мне остро. Совет да любовь!»

Юная щёлка, трясущая сиськами, умилила Аллочку-членоедкину, растрогала. Девственная плоть имеет обратную тягу. К молодым взятки гладки.

— Скоро ль свадьба у вас? — поймала вертихвостку и в лоб.

— Пока не решили.

— Так надо решать скорей. Мужики — кобели приставучие. Не пристанешь к нему, так отвяжется.

— Что-то я вас не шибко разумею.

— Бери пацана за яйца и тяни в загс. Что тут ещё понимать.

— Как-нибудь сами разберёмся.

— Эх, разберёшься ты. Молоко на губах. Серёжа ведь наш — парень видный. Топчет кур уж поди в подсобке деканской.

— Что вы врёте всё!

— Шкурой клянусь!

— Шкура стреляная!

— Шкура стреляная-перестреляная. Отыметая да отбитая, к палке твёрдой поди уж приучена. Приучена-переучена.

— Всё равно ни хрена я не верю вам.

— Вот поди да всё покажи ты им. Покажи, докажи, расскажи ты им. Ладно, делать похоже мне нечего. Вот что, Серый твой пристаёт ко мне давно уже. Я держалась-крепилась как могла. Посидишь у меня в шкафу, полюбуешься?

— Вы его любите?

— Любовь с дворянством не рифмуется. Он любовник мой, а ты — дурочка.

— Перестаньте говорить нараспев!

— Кто ж тебя надоумит, недоросль.

— Уйдите, прошу вас.

— Так жду тебя.

Девственница Жанна соблазнилась на поседушки в шкафу платяном. Вот видит: приходит на поле он. Баба черноволосая заклинает змея огненного помпой смермоотсосной. А потом задирает юбку длинную да кобылу подводит гнедую. Скачет наездник, удалец молодой. Плетью хлещет по ляжкам целлулоидным, отбивает похоть у бабы каверзной.

И полетели слёзы девственные, чистые. Прозрачные, как весенний ручей. Капельками прозристыми рассыпались по фаянсовым рученькам.

Как в тумане выходила Жанна из деканата, слезами перепачканная. Не играла больше ноженькой и колечко вернулось Серёженьке.

— Вот любовь твоя. Возвращаю я.

Серый пепел покрыл лицо Серого.

— Что случилось? Ты сказать мне можешь?

— Не рифмуется любовь с дворянством.

— А точнее, что конкретно?

— Прощай, Серёженька.

И умылась слезами весна чистая.

***

Сергей Александрович подал в отставку. Работу наставником в конце учебного года найти не так-то просто. Устроился на стройку подсобным рабочим, кирпичи таскать, по любви тосковать.

Каждое утро встречал он Жанну у подъезда, провожал до остановки. Шёл рядом с ней, рассказывал. О себе, о любви, о соблазнах. О хитрости бесхребетной и подлости нелюдской. О слабости человеческой.

Видно с чистого листа придётся писать историю заново. О вине тёрпком, застоявшемся, заждавшемся, затомившемся. Как лилось оно в бокалы хрустальные. Знаменуя торжества подвенечные.

Потому что каждая бутылка хереса мечтает быть выпитой.

А Жанна была милосердной.