Летняя практика
Страница: 4 из 7
«Черт меня дернул смеяться! — думал я, досадуя на себя, что так опростоволосился. — Пожалуй, она мне не простит улыбки, позвонит мужу и... прощай мои надежды...»
Но, к удивлению моему, на другой день она была со мной гораздо любезнее и после обеда, когда, по обыкновению, я хотел уходить, заметила:
— Ну, что, довольны вы своим учеником?
— Доволен.
— И писали об его занятиях мужу? — спросила она с едва заметной улыбкой.
— Нет, еще не писал.
— Вы напишите. Леонид Григорьевич так любит Володю, что отчет об его занятиях обрадует его. Ну, а сами вы довольны деревенской жизнью?..
— Очень.
— И не скучаете?
— Нет.
— А мне все казалось, что вам должно быть скучно. Вы все сидите у себя наверху и никогда не гуляете.
— Я гуляю.
Разговор не завязывался. Она пристально взглянула на меня и вдруг как-то странно улыбнулась, точно красивую ее головку осенила внезапная мысль.
— Куда же вы? Мы сейчас едем кататься. Хотите? — проговорила она.
Я вспыхнул от этого неожиданного приглашения. Она взглянула на меня, уверенная, что осчастливила несчастного учителя. Явился каприз пригласить его, и он, бедненький, смутился от восторга.
— Благодарю вас, но я бы лучше остался дома. Я хотел пешком идти в лес.
— Не хотите?... — изумилась Елена Александровна. — Как хотите!
Она повернулась и ушла на балкон.
Дурное расположение ее продолжалось. Елена Александровна хандрила. Гостей никого не было, а если бывали, то не интересные — какой-то допотопный сосед с женой и дальние родственники Рязановой. Рязанова, видимо, скучала. Она по целым вечерам каталась верхом и, возвратившись усталая, распускала волосы и лениво прилегала на оттоманку, заставляя подростка играть на рояле.
— Ах, Верочка, ты не так играешь! — доносился снизу ее голос. — Разве можно так барабанить Шопена?
Она садилась за рояль, и рояль начинал петь под ее пальцами. Капризные, страстные звуки доносились до меня. Я выходил на балкон и жадно слушал.
Обыкновенно она скоро переставала, уходила в сад, и долго в тени густого сада мелькал ее светлый силуэт.
Со мной она стала любезней, оставляла меня после обеда «посидеть» и иногда спускалась до шутки.
Хозяйка, видно, со скуки не прочь была даже пококетничать с учителем. Это я очень хорошо видел и держал себя настороже. Ей забава, а мне может кончиться плохо. С одной стороны — капризная бабенка, а с другой — ревнивый муж.
О ревности его я уже догадывался из разговоров, которые вели иногда между собою сестры, смеясь, что они живут в деревне, запертые «Синей бородой».
Наступил июль.
Я не просиживал уже букой наверху, а проводил большую часть времени внизу с дамами, гулял вместе, учил говорить на английском, ездил иногда верхом вместе с Еленой Александровной и держал себя с почтительной скромностью тайно вздыхающего по ней молодого человека. Это, заметил я, Рязановой нравилось. Я робко иногда взглядывал на молодую женщину и, когда она вскидывала на меня взор, тотчас же опускал глаза, как бы смущенный, что она заметила. Приютившись где-нибудь в уголке, когда Рязанова играла на фортепиано, я задумывался, и, когда она спрашивала о причинах моей задумчивости, я вздрагивал и отвечал, как будто застигнутый врасплох. А она как-то весело усмехалась и, казалось, принимала мое почтительное ухаживание снисходительно, как маленькое развлечение от деревенской скуки, тем более что она не допускала и мысли, чтобы скромный учитель смел когда-нибудь обнаружить чувства, волнующие его.
Меня интересовала эта игра, я с затаенной улыбкой смотрел, как эта капризная, избалованная женщина, самоуверенная, гордящаяся своей красотой, снисходила к скромному молодому человеку, уверенная, что он тайно влюблен в нее и что достаточно одного ласкового слова с ее стороны, чтобы осчастливить его. И Рязанова иногда дарила меня этим счастьем! Она бросила прежний тон и сделалась ровна, ласкова, покровительственно-ласкова. Ей, кажется, было забавно и весело видеть молчаливого и застенчивого учителя (она считала меня застенчивым), робко поднимающего на нее глаза и как-то осторожно отодвигающегося от нее, когда она удостаивала присесть рядом. она иногда брала меня с собой верхом, и мы носились как бешеные вдвоем по лесу.
Сестра Елены Александровны, познакомившись со мной поближе, была необыкновенно ласкова. Эта добрая, больная женщина, вечно с удушливым кашлем, жалела «молодого человека, разлученного с семьей», расспрашивала о матери и сестре с женским участием и за завтраком и обедом хлопотала, чтобы я больше ел, и по нескольку раз приказывала подавать мне блюда. Все принимали меня за скромного тихоню, и я, разумеется, не стал разуверять их. Только подросток-школьница да Володя как-то сухо относились ко мне и редко со мной разговаривали; ну, да это меня не заботило. Мальчик занимался очень хорошо; я написал два письма Рязанову об его успехах и получил от него в ответ благодарственное письмо. После оказалось, что Елена Александровна отозвалась ему обо мне очень лестно, как о скромном молодом человеке, не похожем на обыкновенных учителей-студентов.
Ко мне в Ильском мало-помалу так привыкли, что, когда я после обеда долго засиживался наверху, за мной посылали, и Елена Александровна капризно спрашивала:
— Что вы там делаете, Роман Антонович? Мы ждем вас, хотим заниматься!
Я вставал у проектора, в то время как дамы внимательно слушали, а Верочка вертелась на стуле, вызывая строгие взгляды тетки.
Был прекрасный июльский вечер. Дневная жара только что спала. В воздухе потянуло приятной свежестью и ароматом цветов и зелени. Все ушли гулять. Елена Александровна осталась дома; ей нездоровилось, и она просила меня поговорить с ней на английском.
Она сидела на балконе, в легком черном неглиже, с распущенными волосами, протянув ноги на подушки, и слушала простую речь, изредка отвечая на вопросы. Когда я закончил, Елена Александровна задумчиво глядела в сад, играя махровой розой.
Я встал, чтобы уйти, но она остановила меня:
— Куда вы? Посидите.
Мы молчали несколько минут. Я смотрел на нее. Она заметила мой взгляд и улыбнулась.
— Нравится вам лето в этом году? — спросила она.
— Да, — ответил я. — Мне кажется, пасмурных дней было очень мало. И...
— А как бы вы хотели его провести для себя? — перебила она.
— Больше быть на свежем воздухе и есть сезонные ягоды и фрукты.
Она усмехнулась.
— Не жаль, что скоро все закончится и опять наступят холода? — спросила Елена Александровна.
Она поднялась с кресла, прищуриваясь, как хитрая лиса, взглянула на меня и весело заметила:
— Какой еще вы юный мальчик! Вам сколько лет?
— Двадцать три! — серьезно проговорил я.
— Двадцать три! Как много! — пошутила она над моим серьезным ответом.
Она тихо усмехнулась и вышла с балкона, забыв на столе цветок, который держала в руках.
Не прошло и минуты, как она вернулась. Я быстро отдернул розу от своих губ и казался смущенным. Она взглянула, усмехнулась и не сказала ни слова. Я сидел, опустив голову, точно виноватый. Меня забавляла игра с этой кокеткой — забавляла и наполняла сердце каким-то злорадством. Мне нравилось, что она верит; мне приятно было, что эта красивая, эффектная женщина, сперва третировавшая меня, как прислугу, теперь держит себя на равной ноге и даже намекает о своей неудавшейся жизни с мужем. Конечно, она бесилась, что называется, с жиру, вообразила о своем несчастии от скуки. Сытая, богатая, окруженная общим поклонением, не знавшая, куда девать время, — мало ли каких глупостей не лезло ей в голову? А тут, под боком, молодой, свежий и, по совести сказать, далеко не уродливый малый, не смеющий поднять глаз на яркую красотку и втайне по ней ... Читать дальше →
Последние рассказы автора
Фонарей в этой части было немного, так как это был уже край...
Читать дальше →