Дети Вудстока. Часть 4

феерия — скромно, почти незаметно, несмотря на то, что на сцене блистал Хендрикс. Позади были три бесконечных дня, в которые вместилась чуть ли не вся жизнь, выступления, каждое из которых осталось ярким следом, пятном, даже шрамом. Позади была страшная субботняя гроза, после которой казалось, что фестиваля не будет — но он восстал Фениксом из пепла и снова заиграл всеми музыкальными красками. Стюарту запомнилось всё — каждая минута, каждый звук, каждое слово и нота — но особенно ему запомнилось полуторачасовое ночное выступление «The Who»...

...И была ночь с субботы на воскресенье — ночь тёмная, и мокрая, и грязная, уже унесшая с собой одну жизнь и извергавшая из себя кошмары войны, смерти и бессилия...

Над полем, беспомощно распластанным под небом и тяжестью тысяч человеческих тел, которых недавно омыла жуткая гроза, робко взмывали звуки музыки. Они были такие же грязные и рваные, как и люди, сидевшие на скользкой земле. Но людям было всё равно, что они там сидели, что засохшей грязью покрылись их тела, а волосы спутались на головах в непродираемые колтуны. И тем более всё равно было звукам.

Со сцены раздался дрожащий высокий голос Рода Долтри:

— See me... Feel me... Touch me... Kill me...

Каждый призыв сопровождался ударом по струнам и нежно шелестящей дробью барабанщика по тарелкам. Каждый раз певец переводил дух, словно ему не хватало воздуха, словно пронесшаяся днём гроза не освежила мир, а, наоборот, погрузила его в беспросветную тьму, из которой не было никакого выхода. Яркие прожекторы, ещё вчера ночью солнечно ослеплявшие выступавших музыкантов, в эту ночь словно потускнели от безысходности и неуверенности в себе и лишь подсвечивали сзади худощавые фигуры четверых наглецов, стоявших на мокрой сцене и игравших мольбу о свете.

Время от времени от гитары отлетали искорки. Гитарист иногда фальшивил, но на это никто не обращал внимания: всё перекрывалось настоящими, неподдельными эмоциями песни.

— See me... Feel me... Touch me... Kill me...

Робкая мольба перерастала в грозный призыв, молитва становилась криком. Хрупкий человек стоял напротив Вселенной и кричал ей в лицо. «Эй, Бог! Слышишь? Ты сам создал меня, по своему образу и подобию! Ты сделал из меня Творца — такого же, как и Ты Сам! Что ж ты, ё-моё, ревнуешь меня к самому себе? Вот же я — посмотри! Я не прячусь, не боюсь; я смело смотрю в твои чёрные, как Вселенная, глаза, и призываю тебя на равных: убей меня — и давай вместе создадим новый мир! Мир, где не будет грязи, не будет тьмы, не будет войны; мир, где будет лишь мир, свет, счастье и музыка. Наша с тобой музыка — слышишь меня? Неужели Ты не сможешь быть моим соавтором? Я слышу твою музыку — а слышишь ли ты мою?»

К певцу присоединился побледневший от напряжения гитарист, и они пели дуэтом. Из глубины сцены накатывал рокот ударных, словно возвещающий начало — чего? сотворения? уничтожения? В связке с ней бас-гитарист чётко и уверенно выводил свою партию, подчёркивая ритм действия.

И на востоке постепенно засветлело...

— Льюис, — неожиданно сказала Флоренс, прижавшись щекой к его плечу, — давай назовём малыша Стюартом.

Льюис резко повернулся к ней и встретился с её взглядом — просящим и в то же время спокойно-уверенным, будто девушка знала, что ей не откажут. На секунду Льюиса окатила волна ревности, и он кинул взгляд на друга, для которого, казалось, сейчас не существовало ничего, кроме гитарного безумия.

— Ты действительно этого хочешь?

Девушка молча кивнула. Льюис с минуту помолчал, что-то обдумывая и испытующе глядя то на подругу, то на Стюарта, наконец медленно произнёс:

— Ну... ладно, давай. В конце концов, он помогал тебе, пока я... — Парень не договорил: девушка мягко зажала ему рот ладонью.

— Спасибо, Лью, — Девушка отняла ладонь от его губ и нежно его поцеловала. — Я люблю тебя.

Парень улыбнулся — как-то робко, неверяще. На языке вертелся вопрос, но после этих слов он так и не решился его задать.

Стюарт же продолжал не отрываясь смотреть на сцену, и в голове у него медленно прокручивались картины недавнего прошлого, всплывали обрывки фраз и речей, слышанные им из телевизора, на выступлениях, на демонстрациях...

... Есть у меня мечта: однажды страна наша, осознав истинный смысл своей веры, станет его воплощением...Есть у меня мечта: однажды на багровых холмах Джорджии потомки бывших рабов смогут разделить трапезу братства с потомками бывших рабовладельцев... Есть у меня мечта: однажды там, в Алабаме, штате жестоких расистов... чернокожие мальчишки и девчонки возьмутся за руки с белыми мальчишками и девчонками, словно братья и сестры... Есть сегодня у меня мечта...

...Президент Джонсон дал понять, что ФБР следит за всеми антивоенными выступлениями...

... Я слышу зов своего поколения, но сказать мне ему нечего...

... На сцене я занимаюсь любовью с тысячами человек, а потом иду домой и засыпаю в одиночестве...

... Послушайте! Я не говорю ни о какой революции. Я не говорю ни о каких демонстрациях. Я говорю лишь о веселье. Я говорю о любви...

... Принесите мне их головы!..

... Они сидели втроём посреди загаженного поля, по которому ходили кучки добровольцев и собирали в пакеты весь мусор, оставшийся после трёхдневного праздника. Немногочисленные оставшиеся — несколько тысяч — толпились возле сцены, рискуя снова получить звуковые ожоги. А в это время под рукой злого (или, может, чересчур правдивого?) волшебника «Звёздно-полосатый флаг» незаметно превратился в «Лиловый туман»:

Purple haze are in my brain...