Не потеряй веру в тумане

Его сознание уже давно балансирует на грани сумасшествия. Он снимает рубашку, обнажая изуродованные плечи. Той же рубашкой оборачивает левую руку.

Детский дом. Три года назад.

— Ну, что, пацан, — Ромка слышит спокойный знакомый голос, — дерешься ты неплохо. Пошли, поговорим.

Медленно оборачивается, злобно оскалив зубы. Перед ним стоит высокий семнадцатилетний парень. Он даже вспоминает, как его зовут: Костя.

— Скажи спасибо, что не грохнул сразу, — шипит четырнадцатилетний мальчишка, — много вас, козлов, развелось.

Выше локтей, со спины его цепко хватают чьи-то руки

— Не рвись, пацан, — от души советует первый, — мы хотим просто поговорить.

Ромку заводят в темную кладовку, кидают на кучу тряпок. По плечу больно бьет швабра. Он сжимается в комок, загнанным зверем смотрит на троих выпускников.

— Не бойся, чемпион, — дружелюбно сообщают ему, — убивать не будем. Пока.

Костя поворачивается к друзьям.

— Ну-с, господа, — говорит, выделываясь и ломаясь, — какие у нас имеются претензии к подсудимому?

— Этот козел, — начинает один — уродливый и огромный, — меня по печени ударил. До сих пор болит.

— Ай-я-я-й, — театрально качает головой высокий стройный красавец, — а за что? Возможно, потерпевший, вы сами в этом виноваты?

Громила похабно ухмыляется:

— Я только хотел Сашке помочь с домашним заданием. Он сам попросил. А этот придурок налетел и сразу по печени.

Костя поднимает взгляд к потолку. Лицо выражает искренние соболезнования.

— Как некрасиво, — говорит он, переводя взгляд на Ромку, — мешать учебному и воспитательному процессу. Есть что сказать в свое оправдание?

Ромка улыбается злой улыбкой.

— Суки, да вы же трахали его. Домашнее, б***ь, задание.

Костя хватает его за волосы, больно ударяет затылком о стену. У Ромки темнеет в глазах, но он все равно улыбается.

— Не твое дело, сучонок. Ты здесь без году неделя, не тебе качать права.

Убирает руку, почти нежно поглаживает по волосам. Ромка раздраженно мотает головой: — Отвали, сволочь.

— Каков приговор? — обращается «судья» к подельникам.

Громила и молчавший до сих пор коренастый парень дружно опускают вниз большие пальцы.

— Я рад, друзья, что наши мнения совпали, — удовлетворенно говорит Костя, — остался маленький нюанс. Как будем, собственно, действовать?

Собеседники недоуменно переглядываются.

— Как обычно, — отвечает громила, — выбьем передние зубы. Я сзади, ты — спереди.

— Скучно мыслишь, товарищ Евгений. Шире надо смотреть. Для этого у нас есть контингент и помладше. Предлагаю оставить автографы. Нож.

Громила-Женька протягивает хороший перочинный ножик. Костя проводит большим пальцем по лезвию, радостно улыбается.

— Ну, держите его. Пасть заткните, а то всех перебудит.

Ромку хватают в четыре руки, затыкают рот вонючей грязной тряпкой. Срывают рубашку с плеч, обнажая спину. Он мычит в кляп, рычит и захлебывается рвотой, когда спину начинают неспешно полосовать отточенным лезвием.

Приходит в себя, с трудом фокусируя зрение. Лежит на животе, на спине мокрая от смеси крови и воды рубашка.

— Очухался, чемпион, — говорит Костя из темноты, — здоровый черт.

Приближает к лицу улыбающиеся губы, шепчет на ухо, обдавая горячим дыханием:

— Скажешь кому хоть слово — глаза выколю.

Он уходит, оставляя Ромку в бессильной ярости. Через неделю пацан сбежал, прихватив с собой семилетних близнецов Сашку-Димку, десятилетнего Петьку, и измученную Зинку.

Сейчас

Вот он стоит напротив матерого пса. Он такой же, как этот зверь.

— Не подходить, — шипит сквозь зубы мальчишкам, которые подперли ему спину, — не подходить ко мне.

Вожак стаи скалит зубы, но не рискует сделать первый шаг. Это всего лишь собака, а не волк. Тот уже прыгнул бы. Воздух наполняется заунывным воем и коротким тявканьем. За спиной вожака пара крупных кобелей. Не густо, видимо, главарь опасается конкуренции. А если так, то они не подойдут до конца драки. Будут ждать исхода поединка. Все, как у людей.

— Ну, — шепчет Ромка, — ну, давай.

Пес, пружиня лапы, бросается на него. Оскаленная вонючая пасть нависает над ним. Тягучая слюна падает на грудь, он напрягает мышцы левой руки и блокирует зубы зверя, рискуя венами. Ему нужна всего лишь секунда. Он получает ее, когда пес вонзает зубы в руку, разрывая ткань рубашки. Правой рукой с зажатым в ней ножом Ромка несколько раз сильно бьет собаку в нос. Пользуясь мгновенным замешательством зверя, прокручивает в руке лезвие и втыкает его в собачий глаз. Валит зверя на спину, разжимает клыки и взрезает ему глотку. Стая, потерявшая вожака, начинает выть.

— В дом, — орет Ромка мальчишкам, — все в дом. Спиной не поворачиваться.

Мальчишки пятятся назад. Пыхтя и потея, они тащат за собой собачье тело.

На несколько дней стая оставит их в покое, пока не появится новый вожак.

Сергей смотрит, как Ромка смывает с себя кровь. На левой руке следы собачьих зубов. Зинка плачет, пытаясь помочь, он отстраняет ее от себя:

— Фигня, почти не добрался. А вот рубашка в клочки. Придется у молдаванина взять.

Он подходит к подростку, вытирается рваной рубашкой, оставляя на груди кровавые разводы.

— Как самочувствие? — спрашивает тоном врача.

Сергей, пятясь, отходит к стене.

— Хорошо.

Несколько недель назад Ромка снял повязки с его рук и сам принес лекарство.

— Вот и славно. Потому что завтра на работу пойдешь ты.

Собаки получают остатки вожака, грызутся из-за костей, устанавливают новый порядок в стае. Все, как у людей.

Сергей слышит приглушенный разговор из комнаты, вскидывает голову, напрягает слух.

— Рома, — Зинка говорит почти умоляюще, — чего ты от него хочешь? Отправь его опять на рынок. У него неплохо получалось.

— Рынок давно занят братками, — огрызается Ромка, — прошли простые времена.

— Тогда на вокзал, или с собой возьми.

— Зина, — Ромка раздражен ее тупостью, — я сам не в законе. Рано или поздно, но меня вычислят. А подчиняться никому я не собираюсь. Мне нужна своя ниша.

Девушка опять плачет. Ромка начинает тяжело и угрожающе дышать, он ненавидит ее слезы.

— Да что с тобой? — наконец, взрывается.

Она срывается почти на крик, даже мальчишки удивленно переглядываются и пожимаютплечами.

— Я на все для тебя готова. На все, потому что люблю тебя. Боюсь, что ты бросишь меня.

— Я знаю, — спокойно отвечает Ромка, — знаю.

Он выходит из комнаты и сталкивается с Сергеем взглядом.

Подросток ложится на свою подстилку, кутается в телогрейку, которая служит ему одеялом. Отворачивается к стене и понимает, что все неправда. Глотает выступившие слезы, вытирает нос грязным рукавом. Два месяца, что он провел в Ромкиной постели и учился пользоваться руками и губами. Все это — неправда. Ее крик наслаждения — ложь. Тело, белеющее в полумраке комнаты — не его.

Сергей садится, прижимается затылком к стене, смотрит в окно.

— Серый, — Димка подкатывается и устраивается рядом, — ты не плачь. Я же вижу, что у тебя с Зинкой шуры-муры. Зря вы это затеяли, честно. Ромка если узнает, кранты тебе.

Сергей ерошит грязные мальчишеские волосы.

— Эх ты, пацан. Много ты понимаешь.

Ромка все знает давным-давно. Он задумал это с самого начала, как только увидел перед собой красивого осиротевшего подростка. У которого сейчас нет другого выхода, как только отрабатывать свое содержание. Потому что там, на улице, где сейчас воют потерянные собаки, ему не выжить.

Где рождается страх? В голове или сердце? В пустой душе или скрученном спазмами животе? Где гнездится это мелкое чувство, заставляющее сжиматься в комок?
У страха есть имя, злое лицо и изуродованные плечи. И сейчас он курит на крыльце, не боясь осенних заморозков....  Читать дальше →