Не потеряй веру в тумане

— И не спится же некоторым, — говорит она, укоризненно глядя на Свету.

— Катя, ты меня знаешь, мне нужна определенность. Сколько мне его держать у себя?

Катя сладко зевает, смотрит на сестру загадочными кошачьими глазами.

— Пока все не уляжется. Тут дело такое... заранее ничего сказать нельзя.

Закуривает длинную сигарету, берет из сестриных рук приготовленный кофе.

— Гарик сейчас занят поисками мальца. Ходят слухи, что у него из-за пацана огромные неприятности. Вроде как Сергей не того по голове шарахнул. Чуть ли не прокурора.

Света кашляет, поперхнувшись горячим кофе.

— Прокурора?

Катя смотрит на нее, как на дурочку:

— Они тоже люди. Со своими тараканами.

Света подходит к шкафу, видит печатку.

— Спрятала бы подальше, — говорит сестре.

Та потягивается, сворачивается в клубок на кресле.

— Еврей должен приехать завтра, а Гарику не до меня. Он в поиске.

— Жадность и глупость тебя погубят когда-нибудь, — на прощание предупреждает Света.

Заходит в квартиру, слышит бормотание телевизора. Легкое раздражение: «Как быстро освоился», сменяется невольным умилением, когда видит его, спящего, перед экраном. Заходит в кухню. Ну, конечно, посуду за собой убрать не догадался. Складывает тарелки в мойку, опять накручивает себя.

— Света, извини. Я просто уснул. Если хочешь, я уйду.

— Куда?!

Она оборачивается и теряет дар речи. Он так похож на... В этих брюках, сшитых на заказ в ателье. В сине-белом пуловере, который она подарила мужу на двадцать третье февраля. Мотает головой, отгоняя нежданный призрак. А мальчик все хмурится, как тот, мертвый. Не может понять, в чем виноват. Или может?

Света проходит мимо него, случайно прикасается бедром к бедру. Вскидывает взгляд, упирается в карие глаза.

— Значит, так, — говорит хозяйка квартиры, — установим правила совместного проживания. Я готовлю еду, ты моешь посуду. Я стираю, ты убираешь. Меня не трогать нигде, никак и никогда. Все понял?

Уходит, дождавшись кивка. Садится на диван и ее тошнит от самой себя.

Гарик курит дорогую сигару и смотрит с усмешкой.

— Не нашел?

Ромка мотает головой.

— Кури, напарник, — сутенер барским жестом предлагает портсигар, — как сам думаешь, где он может быть?

Ромка греется в тепле машины. Поиски затянулись и сейчас на дворе уже конец декабря. Они мерзнут все. Зинка кашляет все больше. У костра, разведенного из досок разобранного сарая, сидят вместе, прижавшись друг к другу. На «дело» Ромка все чаще выходит один. Теряет привычную осторожность. В последний раз едва успел ноги унести от наряда милиции. Он так надеялся на то, что проживет зиму на доходы от Гарика, но не срослось. От этого в душе поднимается злость. На щенка, который обвел его вокруг пальца. На Зинку, пузатую в очередной раз. На мальчишек, которые смотрят на него, как на Бога.

— Друзей-знакомых у него здесь нет, — отвечает сутенеру, — родственников тоже. Если не сдох, значит, где-то залег. Где его найдешь?

— Так-то оно так, — Гарик говорит спокойно, даже весело, — но времени нет. Этот придурок умудрился огреть бутылкой приезжего прокурора.

— Да-да, — продолжает, видя, как округлились глаза собеседника, — вот такой извращенец в погонах. И сейчас этот дядя жаждет мести. Мне дали месяц; предупредили, что возбудят уголовное дело. Старый педик отмажется по — любому, а я даже до суда в камере не дотяну, учитывая мои статьи. В первую же ночь грохнут. Но по дороге в лучший мир успею сдать тебя, напарник. Ты хоть и несовершеннолетний, а след за тобой — будь здоров.

Он высаживает пацана на мороз и уезжает, оставив за собой дымный след. В угрозы Гарика Ромка верит сразу. А восемнадцать ему исполняется через три месяца и впереди маячит высшая мера наказания.

Детдомовец заходит в дом, Зинка привычно тянется к нему. Он хочет ее ударить, но сдерживается. В конце концов, он сам подложил ее под этого мерзавца. Мальчишки сидят, укрывшись одним одеялом на двоих, протягивают к костру холодные руки.

— Иди сюда, — говорит он Зинке.

Подтягивает ее к себе, обнимает, чтобы стало теплее, и тоже залезает под одеяло, которым укрыта она.

Впервые после смерти мужа Света будет встречать Новый Год не одна. От этой мысли становится грустно. Грустно потому, что рядом не тот, кто в последний раз надевал на себя костюм Деда Мороза. А вообще непонятно кто.

Установленные правила общежития соблюдаются четко. Он моет посуду, убираетдома. Не смотрит на нее и даже разговаривает только тогда, когда она сама к нему обращается. Лишь иногда по ночам Света просыпается от пристального взгляда. Приподнимает голову на подушке, показывая, что видит его. Провожает глазами спину, слышит звук включенной воды и заворачивается в одеяло. Беззвучно материт сестру, у которой предпраздничный ажиотаж, и делает вид, что спит. Долго так продолжаться не может. Света решает отправиться к Катьке сразу после новогоднего праздника. До этого времени сестру дома не застать.

— Сегодня буду поздно, — сообщает она Сергею, — на работе вечеринка. Ужинай сам тем, что найдешь в холодильнике.

Он опять кивает, отводя взгляд. Как ее раздражает это послушание! Хоть бы психанул, что ли. Хотя, чего от него ожидать. Пацан — приживалка. Альфонс. Новомодное словечко. Она негромко смеется, спускаясь по лестнице. С ума сойти: завела альфонса.

Коллектив профессионально-технического училища гуляет с размахом. Накрытые в актовом зале столы ломятся от еды, принесенной преподавателями кулинарной специальности. По углам стоят объективы фотоаппаратов, радиомеханики собрали из запчастей настоящий музыкальный центр.

— Светлана Игоревна, — мастер фотографов пытается перекрыть дребезжащий звук, льющийся из колонок, — я давно хотел вам сказать...

Света выпила много шампанского и поэтому смотрит на молодого преподавателя нетрезвыми шальными глазами.

— Что? Юрий Сергеевич, что вы хотели мне сказать?

Она притоптывает ногой в такт ритмичной музыке, потягивает коктейль и слишком громко смеется.

— Вы очень красивая.

От тона, которым произнесены эти простые слова, бросает в жар. Ее приглашают на медленный танец. Она прислоняется к мужскому плечу, закрывает глаза и забывает обо всем. Света отходила свой траур и сейчас имеет право на отношения. В ломаном блеске зеркального шара черты лица напротив кажутся незнакомыми. Чувство нереальностиломает барьеры, система ее жизненных координат дает сбой. Света с удовольствием раскрывает губы навстречу чужому языку. Пока завораживающий голос Бутусова поет «Я хочу быть с тобой», она отдается поцелую вся. На последних аккордах с трудом понимает, что фотограф о чем-то спрашивает.

— Что?

— Я говорю, — чтобы не кричать, он прижимает губы к ее уху, — может быть, мы с вами уйдем? По — английски.

Она хватает сумку, шубку и сапоги. Переобувается за дверью, пока он заводит машину.

Девушка открывает стекло салона, ловит губами снег, шутит невпопад.

У ее подъезда они долго целуются. Шубка расстегнута, бретельки вечернего платья спущены, тело просит ласки.

— Пойдем к тебе, — он сам еле сдерживается.

Эта фраза ставит ее на место. К ней нельзя, она живет не одна.

Фотограф отстраняется, досадливо морщится.

— Я тоже живу с мамой. Мне казалось: вы одиноки.

Он думает, что его обманули. Света пытается объяснить, что это не так, но мужчина не слушает.

— Доброй ночи, Светлана Игоревна.

Она провожает глазами машину и бредет на третий этаж. Разгоряченная плоть никак не хочет успокаиваться.

В квартире сразу проходит в комнату. Смотрит на Сергея несколько минут. Он оборачивается с елочной игрушкой в руках. Опять эта полудетская улыбка, которая постоянно выводит ее из себя.

— Так рано? А я ждал тебя позже.

— Если бы ты знал, как ты мне надоел, ...  Читать дальше →